Проблемы теории романа - Георг Лукач

Здесь уже цитировали то место из стенограммы В. Ф., где говорится, что так как пролетариат старше советской власти, он имел время, чтобы создать свой эпос. Читая эти рассуждения, я вспомнил старую теорию В. Ф. о параллельных идеологических рядах: литература ничего не порождает в философии, философия ничего не порождает в искусстве, в театре, — они лишь "сосуществуют". Тут явственный отзвук этой старой теории: пролетариат, независимо от советской власти, мог создать эпос, потому что политика не влияет на литературу. В этом смысле я и говорю, что вычитываю старое из вашего "нового" выступления. И у меня, по совести говоря, большое разочарование; я надеялся, что в вопрос о романе, над которым вы 10 лет работаете как историк литературы, вы внесете цепную для нас лепту.

Остановлюсь еще на одном любопытном утверждении т. Мирского. В стенограмме т. Мирского сказано: "Тов. Лукач поднимает вопрос на очень большую высоту: в его докладе нет мелкого социологизирования, нет всякой там дребедени с разными прослойками — капитализирующимся дворянством и т. п. вещей. Это я считаю очень большим достоинством статьи: буржуазия и буржуазия — больше ничего. Правильно. Идеи господствующего класса — суть господствующие идеи. Великолепно".

Товарищи, я полагаю, что в статье т. Лукача нет таких откровений. Если бы они были, я считал бы это крупнейшим недостатком его работы; такой тезис являлся бы извращением марксизма. Тов. Мирский слышал звон, да но знает, где он. Он слышал о борьбе с вульгаризаторами, которые пытаются социальный анализ довести до того, что объявляют писателя представителем такой-то прослойки в таком-то уезде, такой-то губернии, и т. д. Мирский сделал вывод: Прекрасно, никаких классовых идеологий, есть капитализм и есть идеология господствующего класса (Юдин: Это обычная деборинщина). Я думаю, что Мирский дошел до этого своим умом, без Деборина (смех). Очень много места в моем выступлении занял вопрос о прениях и поэтому я вынужден лишь кратко сказать о самой работе т. Лукача.

Тов. Лукач правильно ставит вопрос о романе, как ведущем, типическом жанре буржуазной литературы, который он противопоставляет эпосу, как характерному жанру для до-буржуазной литературы. Маркс, как известно, связывал эпос с мифологизированием античного искусства, характерным для детского периода человечества; именно эта черта делает невозможным повторение форм античного искусства. Эту сторону вопроса следовало бы т. Лукачу больше развить и уточнить, ибо из нес следуют выводы, касающиеся не только вопроса о возможности пролетарского эпоса, но и о принципиальном отличии этого эпоса от античного.

Еще одна мысль Маркса должна была быть более обстоятельно развита в работе Лукача: мысль об ограниченных возможностях искусства в буржуазном обществе. Здесь это особенно важно, потому что роман представлял собою вершину буржуазного искусства.

Тов. Лукач в центре своей работы поставил вопрос о ведущем характере романа для буржуазной литературы; он при этом однако недооценил значение романа для до-буржуазной литературы, недостаточно вскрыл особенности до-буржуазного романа. С другой стороны, он недостаточно выяснил специфическую роль романа в буржуазной литературе в отличие от других жанров, в особенности от драмы, которая играла столь значительную роль в литературе революционной буржуазии. Тов. Лукач приводит слова Гете: "В романе должны преимущественно изображаться умонастроения и события, в драме характеры и действия". Но он не дает критики этой мысли, которая нам кажется по существу неверной.

Спорным мне кажется также ряд отдельных положений т. Лукача, в частности то, что он ставит знак равенства между Рабле и Сервантесом, неточны рассуждения о Бальзаке и Толстом как о драматургах, спорно отношение т. Лукача к утверждениям Байрона, что эпос может игнорировать прошлое героя, а роман требует генетического развития героя. Но при спорности ряда положений и недостаточной разработке ряда отдельных вопросов работа т. Лукача все же является существенным вкладом в марксистскую теорию романа.

П е р е в е р з е в. Я начну с выступления т. Нусинова. В качестве предисловия скажу, что это выступление есть, конечно, результат того, что т. Нусинов, не присутствуя на самой дискуссии, справлялся со стенограммой, которая, по-видимому, радикально изменила смысл того, что я говорил.

Вы говорили, что якобы я отрицал и отрицаю всякий эстетический критерий, при этом даже ссылались на РАНИОНовскнй период, на то, что вы будто бы от меня где-то, когда-то слышали, что я отрицал эстетический критерий ни 10 лет назад, ни 30 лет назад я существования объективного эстетического критерия не отрицал. О существовании объективного эстетического критерия я писал в литературе, стало быть тов. Нусинову надо было бы знать, что я признаю объективный эстетический критерий. Вы, очевидно, в данном случае имели в виду иное мое положение: я говорил, что для литературоведов эстетический критерий не нужен. Но это совершенно особый вопрос. Я говорил о том, что отметание массы литературных явлений только потому, что они не удовлетворяют эстетическому критерию, приводит к несколько ущербному изучению историко-литературного процесса, — и только.

Вы объясняете мою ссылку на искусственный эпос тем, что я исходил из отрицания эстетической оценки. Какой смысл имела эта ссылка на эпос? Она имела, один смысл: что же это за теория романа, которая вся построена на том, что отрубает, уничтожает огромный период развития эпоса, потому что эпос не исчерпывается "Илиадой" и "Одиссеей". При этом я ссылался на "Энеиду", имея в виду и другие вещи, которых я, правда, не назвал, но они сами собой разумелись. Я мог бы указать на "Лузиады", указал бы, конечно, на Тассо, на Мильтона, на Клопштока, на многих других, причем среди этих произведений вы найдете много таких, которые представляют собой не малую эстетическую ценность. Во всяком случае, если бы кто-нибудь стал отрицать во имя эстетики Вергилия, Мильтона или Камоэнса, то я бы сказал: а что же это за эстетический критерий, который заставляет такие вещи отметать? И я мог бы привести целый ряд эпических памятников, которые представляют собою, в сущности, явление все того же эпоса — хотя бы в плане рыцарского эпоса, образам которого обладают чрезвычайно высокими художественными достоинствами.

Все это я приводил для того, чтобы показать, что теория, которая вынуждена отбрасывать огромной важности явления в развитии эпоса, — это, конечно, плохая теория, она несостоятельна. В доказательство того же я потом ссылался и на роман, указывая, что вопреки тезисам доклада роман не исчерпывается периодом буржуазного, капиталистического общества, а существовал за много веков раньше, и, конечно, это был роман очень высокого эстетического достоинства; вы возражаете, что это все зачатки, что и в античном мире это зачатки, и в средневековой литературе это зачатки, а в капиталистическом обществе — это ведущий жанр. Но для какого момента роман не являлся ведущим жанром? В тот период, когда существовала античная драма, роман не существовал и, понятно, тогда он не был ведущим жанром. Если мы будем рассматривать Грецию в период Гомера, там вообще романа не было. Но назовите мне, наряду с такими вещами, как Петрониевский роман или роман Апулея, назовите другой жанр, который в ту пору античной литературы представлял бы собой нечто более ведущее.

Вы говорите, для буржуазного капиталистического общества роман — это ведущий жанр; но я опять опрашиваю — какой собственно момент мы имеем в виду? Разве для буржуазной литературы не был в свое время ведущим жанр драмы, трагедии? Был ведущим жанром. Разве в другой период ведущим жанром не была лирика? Была лирика ведущим жанром. Почему это собственно не так? На каком основании вы утверждаете, что роман для буржуазии всегда был ведущим жанром? Это еще требует доказательства, и этого еще ни вы, ни кто другой не доказал.

Передо мной теория романа, которая должна мне дать определение этой формы. И вот мне дают такое определение, в котором целые века существования романа, в каких бы формах он ни существовал, — вы называете их зачаточными, — совершенно обходятся молчанием. (Нусинов: Я не пользовался термином "зачаточный". Я говорил о ведущем жанре). Насчет ведущести, к как я уже сказал, можно сомневаться, потому что это верно лишь для определенных моментов. Далее, в связи с отмеченными выше моими соображениями по докладу, не только у вас, но и у оратора, перед вами выстукавшего, получилась довольно странная интерпретация моего сопоставления эпоса с пролетариатом касательно эпоса и, кроме того, весьма странная интерпретация того, что я говорил по этому поводу.

Весь смысл моего сопоставления заключался вот в чем. Докладчик сказал что роман есть такая литературная форма, которая вырастает на почве антагонизма, на почве противоречия между личностью и коллективом; там, где нет противоречия между личностью и коллективом, там мы имеем эпос. Я взял эту формулу и дальше стал рассуждать просто логически: пусть так, пусть капитализму свойственно такое противоречие; но в капиталистическом обществе имеются гораздо более глубокие противоречия, чем это, и прежде всего противоречие классов, коренное противоречие капитализма. И вот, если будем говорить о противоречии классов, тогда у нас появится, в пределах того же буржуазного общества, ряд коллективов — классов. И если вы в этом плане начнете говорить о коллективе и личности, то везде ли в буржуазном обществе вы найдете противоречие между личностью и коллективом?