Лютер - Иван Гобри

На фоне всего этого бурления идей молодой Мартин жил своей собственной жизнью, которая пока ограничивалась стремлением к успеху. Особой склонности к гуманитарным наукам он не проявил, жаркой страстью к древним языкам или философским доктринам не горел. Впрочем, он обладал выраженным чувством прекрасного, любил литературу и с удовольствием читал стихи, сочиненные давным-давно другими людьми, которые теперь открывали перед ним свою душу. Учился он хорошо и среди однокашников пользовался тем уважением, какое обычно вызывает к себе старательный, способный и скромный сотоварищ.

Однако довольным он себя не чувствовал. Мало того, снедавшая его внутренняя тревога даже как будто усилилась. Мы узнаем об этом из его «Застольных бесед». Насладившись в течение некоторого времени ощущением мира в душе, он снова впал в состояние глубокой депрессии, вызываемое чувством страха и смертной тоски перед Божьим гневом. Его постоянно преследовала одна и та же мысль: Бог ненавидит грешников, а раз он, Лютер, грешник, значит Бог ненавидит его. Он старался не поддаваться этим мыслям, повторял себе, что они есть дьявольское наваждение, но этот разумный довод не приносил облегчения. Позже он заявлял, что сатана, задолго до людей увидевший в нем спасителя Церкви, пытался таким образом отвратить его от будущей миссии.

Утешение своим печалям он черпал в общении с друзьями и чтении Библии, которой, судя по всему, до сих пор толком не знал. Действительно, рукописные книги стоили так дорого, что полный текст Библии считался большой роскошью. В школах изучали отрывки из Библии, представленные в виде коротеньких текстов, которые ученики читали и комментировали. Когда в один прекрасный день Мартин обнаружил в университетской библиотеке том, содержащий всю Библию целиком, это стало для него настоящим открытием. Он поклялся, что обязательно раздобудет для себя книгу. Вскоре это уже не представляло труда — с рождением книгопечатания христиане его поколения получили возможность читать Священное Писание в свое удовольствие.

Еще одним утешением стала музыка. Натура артистическая и погруженная в себя, Мартин Лютер нуждался в искусстве. Вспомним, что с раннего детства все его воспитание сводилось к механической зубрежке правил и сухим нотациям. К счастью, была еще литургия. Псалмы, гимны, kyriale помогали излить душевную муку и дарили надежду. Матезий сообщает, что Лютер с удовольствием занимался музыкой, любовь к которой пронес через всю жизнь. Он играл на лютне и в кругу друзей охотно пел, аккомпанируя себе. Крокус писал, что в их кружке Мартин считался «музыкантом».

Но все эти многочисленные занятия, заполнявшие его дни, не могли заглушить в его сердце мучительной тоски. В чем крылась ее причина? В угрызениях нравственного толка или сомнениях чисто богословского характера? Иными словами, совершил ли Мартин некие серьезные проступки, чувство вины за которые наполняло его душу сознанием своей греховности, или ему не давала покоя мысль, что человек, включая и его самого, есть существо греховное изначально? О жизни и привычках эрфуртских студентов сохранились весьма противоречивые отзывы. Вообще в студенческой среде тех лет, особенно в Германии, царила довольно широкая свобода нравов. Официально считалось, что строжайшая дисциплина обязательна для соблюдения во всех колледжах, однако преподаватели нового поколения, не слишком требовательные к себе, не особенно допекали и студентов. Стоило выйти за порог школы, как каждый мог делать все, что ему заблагорассудится.

В городах же процветали не только питейные заведения, где рекой лились пиво й вино, но и весьма прибыльные дома терпимости, платившие налоги в городскую казну. Во всяком случае, в Эрфурте дело обстояло именно так. Нам трудно судить, в какой мере Мартин Лютер разделял легкомысленные увлечения, свойственные определенной части молодежи, но в 1520 году его товарищ Иероним Эмсер писал ему, как будто оправдываясь: «Если и ты пал вслед за мной, то причина у нас, я думаю, одна и та же — отсутствие дисциплины, принявшее в наши дни характер привычки. Оно позволяет молодежи не бояться наказаний, вытворять кому что вздумается и считать, что все позволено».

Около 1507 года, то есть еще до того, как фигура Лютера превратилась в символ противоречий, неизвестный автор собрал под одной обложкой ряд текстов, озаглавленных «Двадцать четыре письма Лютера, его учителей и друзей по Эйзенаху и Эрфурту». Лютеру, в частности, приписывается следующее высказывание: «Человеческая слабость меня удручает. Я чувствую себя усталым и ленивым. Из-за попоек и наступающего за ними следом тяжкого похмелья я до сих пор не успел ничего ни написать, ни прочитать». Среди протестантских историков этот документ вызвал серьезные споры. Одни из них, например Дегеринг, решительно возражали против его подлинности, тогда как другие, в частности Иордане, склонялись к тому, чтобы все-таки ее признать. Что касается Куна, то его суждение категорично: «Его эрфуртская юность была настолько чистой, что никто из его многочисленных врагов так и не смог отыскать в ней ни единого темного пятна».

В самом деле, ничего скандального в том, что студент напился, а потом впал от этого в тоску, вовсе нет. Не исключено также, что он предавался и другим излишествам. Так, Дургеншейм, автор небольших по объему работ, сохранивший верность католицизму, подвергал Лютера самым яростным нападкам. А что говорит по этому поводу сам Лютер? В своей «Исповеди о св. Причастии» он, обычно предпочитающий ограничиваться описанием своего психологического состояния без упоминания обусловивших его внутренних причин, обронил признание о своей «достойной порицания юности». Но всего этого слишком мало, чтобы делать выводы. Правда, богослову и суперинтенданту Реформистской церкви Тольцену этих данных хватило, чтобы заподозрить

Лютера в совершении тяжких грехов, без которых, по его мнению, невозможно объяснить его смятение.

Впрочем, все эти трудности личного порядка нисколько не мешали его учебе, и 6 января 1505 года, в праздник Богоявления, успешно выдержав экзамен, Мартин Лютер получил степень магистра искусств, дававшую право на преподавание. Судя по всему, в Эрфурте предпочитали обходиться без промежуточной между бакалавром и магистром степени лиценциата, принятой в Парижском и других университетах. Из семнадцати студентов он закончил курс вторым. На торжественной церемонии ему и остальным его товарищам вручили отличительные знаки магистра искусств — кольцо и шапочку.

Он тут же записался на юридический факультет. Отец по-прежнему настаивал, чтобы он продолжал учебу, без которой немыслима блестящая карьера, и даже начинал подумывать о выгодной женитьбе для сына. На окончание курса он привез Мартину дорогой подарок — том «Corpus Juris». Никогда не имевший ни малейшего представления о внутренних переживаниях, точивших душу сына, он пребывал в уверенности, что тот счастлив своим вступлением в самую престижную из университетских корпораций, открывавшую доступ к наиболее высокооплачиваемым должностям церковной и светской иерархии. Однако последовавшие вскоре непредвиденные события не оставили от этих радужных мечтаний камня на камне.