Елка в подарок - Фредерик Дар

Я снова снимаю трубку и звоню домой своему приятелю Лашо из криминалистической лаборатории. Он, как всякий нормальный человек, в такое время принимает друзей. Когда он снимает трубку, вместе с его неуверенным голосом в мое ухо врываются звуки музыки и голосов. Кто-то ревет "Я знал тебя, когда был молодым", а какая-то дама подпевает, исполняя соло на бретельках бюстгальтера и резинках чулок. Мое сердце наполняется щемящей завистью.

Глава седьмая

В которой я выступаю как грузополучатель

- Ты в состоянии уяснить то, что я тебе сейчас скажу? - спрашиваю я у Лашо.

- Еще как! За кого вы меня принимаете?

- Хорошо, тогда раскрой уши пошире. Завтра, ровно в восемь утра, ты подъедешь к моему дому на фургоне, на котором должно быть четко и внятно написано, что он принадлежит строительной компании. Следишь за моей мыслью?

- Практически след в след.

- Замечательно! Прихвати с собой еще кого-нибудь из ваших и оденьтесь как рабочие-каменщики. Ты все еще слушаешь меня?

- Так точно!

- Отлично! Возьмите с собой кирки, лопаты - словом, строительные инструменты!

- А что будем делать?

- Сносить Версальский дворец! Похоже, под ним огромное месторождение нефти. Еще захватите несколько кусков брезента...

- Договорились.

- Ровно в восемь. Не опаздывай, понял?

- Заметано! Беру с собой Мюллера, возражений нет?

- Никаких! Чао!

Все, рабочий день закончен!

Наконец-то наступает благословенный момент, когда можно принять дозу на грудь и отдышаться!

Утром в понедельник в своем рабочем комбинезоне из белой парусины Лашо выглядит как настоящий Пьеро на подмостках кукольного театра. Пьянка у него дома, видно, затянулась и перевалила далеко за полночь, поэтому физиономия славного криминалиста приняла интенсивный бутылочный цвет, какой бывает, когда печень страшно сквернословит, а желудок шлет справедливые проклятия и угрозы.

Его друг Мюллер на фоне Лашо смотрится немного посвежее, может быть, из-за своей огненной гривы, замечательно гармонирующей с медными звуками его луженой глотки.

Что касается лично меня, любимого, то я пребываю в состоянии великолепной сбалансированности физического самочувствия и морального духа. Мы с Фелицией улеглись спать около двенадцати, и я, как благовоспитанный мальчик, вплоть до половины восьмого усердно давил подушку, пока маман не принесла мне утренний кофе с тостами. Прохладный душ, свежее белье - ив вашем распоряжении, милые дамы, ваш дражайший Сан-Антонио в своей наилучшей форме.

- Куда едем? - еле ворочает языком Лашо.

- Выкапывать мертвецов.

Лашо их видел столько, что подобные заявления, даже застреленные в упор, действуют на него, как на слона дробинка.

- Какого характера трупы?

- Характера весьма раздетого, я бы сказал, до самых костей.

- Класс!

Мы делаем по глоточку рома, чтобы поднять моральный дух на должную высоту, и идем к фургону с надписью "Каменные кладки и кровля, предприятие Латюиль и сыновья, Париж, улица Фоли-Мерикур". Очень достойное название, внушает доверие.

- Почему такая секретность? - любопытствует Лашо, с трудом взгромождаясь на сиденье водителя.

- Чтобы не привлекать внимания, сынок. Если мы начнем копать в саду в вечерних костюмах от Версаче, выставив шикарные тачки напоказ перед домом, то в деревне начнется шум, лишние вопросы, любопытствующие прохожие и прочее. А так мы бравые ребята-строители, приехали копать под фундамент для новой террасы, понял?

- И где это удовольствие?

- В Маньи-ан-Вексен...

Он едет не спеша. Во всяком случае, на поворотах шины не выражают протеста режущим слух визгом. Мы все трое тесно прижаты друг к другу на переднем сиденье. Солнце палит как из огнемета и согревает не только душу. Словом, все хорошо. Только Мюллер застыл с несчастной миной.

- Тебе жена устроила головомойку за вчерашнее? - выдвигаю я наиболее вероятную гипотезу.

- Нет, - вздыхает он, - просто зуб затрахал, болит - ужас! Я уж и аспирин принял - ни черта не проходит.

- А почему не идешь к врачу? - ставит вопрос ребром садист Лашо.

- Боюсь.

- И напрасно, - продолжает издеваться Лашо. - У меня есть дантист, так он зубы не рвет, а вынимает, будто вишни ложечкой из компота.

* * *

Меньше чем через час мы подъезжаем к владениям Пино. Погода прекрасная! Неподалеку крестьянин-винодел гонит свою жену на работу в поле. Природа звенит тысячью радостных голосов. Приятно работать в лучах жарко палящего солнца. Это прибавляет жизненных сил.

Мы ставим грузовичок у ворот и вытаскиваем из кузова инструмент: лопаты, лом, всякую строительную всячину, а также свернутый брезент. Правая щека Мюллера беременна на восьмом месяце. Показав ребятам места археологических раскопок, я иду обозреть окрестности. И очень вовремя. Потому что к нам, нос по ветру, со стороны фермы искусственного осеменения направляется землепашец, дабы удовлетворить любопытство, чрезмерно возбужденное нашим появлением.

- Это вы там работаете, в доме? У старичка висячие усы, как у моржа, и очки, отливающие голубизной.

- Да, приехали строить веранду...

- А! Вы из Парижа? Его удивляет, чего мы приперлись из Парижа, когда и здесь полно рабочих.

- Я двоюродный брат нового хозяина...

- Ага, ага...

Лаконичный дедушка прочищает остатки зубов кончиком кривого ножа, сплевывая на землю результаты изысканий...

- Хорошая погодка, да?

- Я смотрю, вы здесь производите кое-что, хоть и ненатуральным способом...

Он беззвучно смеется. Надо использовать его расположение, чтобы ввести в действие мой вопросник. Так, между прочим, будто невзначай. Я большой дока по этой части - десятилетний опыт, бронзовая медаль на олимпиаде! Симпатичный домик, правда? Моему кузену повезло!

- Да уж!

- Совсем новый, в отличном состоянии - что еще надо! Бывшие хозяева были, видно, большими чистюлями?

- Когда была жива мадам Планкебле - да... А потом она умерла, и...

- От чего она умерла? Не от заразного чего-нибудь, я надеюсь?

- А, не... - Дед чешет волосатую грудь. - Попала под товарный поезд на переезде. Близорукая была и туга на ухо... Ну и вот!

- У нее была дочь, как мне сказали, и новый муж?

- Точно. Они еще некоторое время жили здесь после ее смерти, а потом сдали дом в аренду...

- Понятно.

- Знаете, инвалидное кресло не очень-то подходит для наших дорог.

Я предлагаю старичку сигарету.

- Значит, сдали...

Это уже что-то новое. Мэтр Бормотун утаил от меня немаловажную деталь. Хотя, конечно, может, он и сам ничего не знал?

- Сдали людям... недостойным... Устраивали тут гулянки! В общем, бардак, прости господи!

- С моим братом вы можете быть спокойны: он человек тихий, ходит в домашних тапочках.

- Так-то лучше...

Настает время вырулить разговор на главную магистраль.

- Говорите, снимали дом люди недостойные?

- Да. Они содержали ночной притон на Монмартре. Знаете, где женщины заголяются перед всеми...

- Кто они ?

- Парочка, о которой я вам говорю... Неизвестно даже, женаты были или нет. И друзья у них под стать, орали тут всякие непристойности.

- А как звали эту парочку?

Он морщит лоб, будто собирается чихнуть.

- Вы не поверите...

- Почему?

- Этого никто не знал... С ними никто не водил дружбу!

И на этом, посчитав, видимо, что и так потратил на меня слишком много слюны, он прикладывается к козырьку кепки и удаляется к своим неосемененным коровам.

Вернувшись к ребятам, я вижу, что они уже раскрыли обе ямы и очистили останки от земли. Помогаю им запаковать содержимое могил в брезент. Один брезент у нас для "леди", второй для "джентльмена". Обвязав тот и другой, оттаскиваем оба свертка в фургон. Лашо углубляется в изучение мест захоронения. Он тщательно прощупывает землю в ямах сантиметр за сантиметром, разбивает комки земли, мнет их в руках, тщательно выбирая клочки и мельчайшие кусочки ткани, которые затем кладет в целлофановые пакеты. Лашо знает свою работу, и ему не нужно подсказывать. Я направляюсь к Мюллеру, приступившему внутри фургона к первичному осмотру эксгумированных трупов. Жарко! Солнце палит немилосердно, и в кузове грузовика стоит страшная вонь. Лучше уж пойду закапывать могилы вместе с Лашо, тем более что через пару часов нужно возвращаться в Париж.

Закончив работу, мы идем к фургону.

- Ну что вы об этом думаете, ребята? - спрашиваю я, срочно закуривая сигарету, чтобы хоть как-то нейтрализовать кошмарный запах.

Мюллер, который и так говорит с эльзасским акцентом, твердым, как застывший бетон, из-за флюса еле ворочает губами. Видом своим он напоминает мне половинку бегемота.

- Женщина молодая. Антропометрию я вам сообщу позже. Зубы в порядке...

Туг его голос срывается, и он корчит болезненную гримасу. Осторожной рукой несчастный ощупывает правую щеку, затем продолжает:

- Кости поражены негашеной известью, но не полностью разрушены, поскольку известь в контакте с мокрой землей теряет свои коррозивные качества. Вы же знаете, что окись кальция...