Красная готика - Станислав Птаха

Ведение рассыпалось за долю секунды. Прошкин был уверен, что побывал сейчас в крошечном осколке, черепке своей подлинной прошлой, давно и напрасно позабытой жизни. На атеистических курсах рассказывали о такой религии — буддизм. Это когда верят, что человеческая душа появляется на земле много раз, в разное время и в разных обличиях. Вот она — единственная и жестокая правда. Человечество лишено последней надежды и успокоения — радости смертного забытья. Смерть — всего только самое большое разочарование, как любая сбывшаяся надежда. Потому что несет в себе еще одну жизнь. Она подстегивает тупой бесконечный круг рождения. Как заставить этот круг остановиться, рассыпаться на мелкие колючие осколки? Прошкин хотел спросить об этом у многочисленных присутствующих востоковедов, но из гортани только с хрипом вырвался воздух, и он разочарованно застонал.

Взгляд Прошкина остановился на песочных часах — они стояли на старинном комоде в дальнем углу просторного зала. Точно такие же, как у Баева. А сам Баев умело, как настоящая сиделка, подкладывал под голову Прошкина еще одну подушку, комментируя этот процесс:

— Я опасаюсь, что у него инсульт. А при инсульте — главное покой, и высокая постель! У Николая Павловича такая конституция, которая очень типична для гипертоников…

Баев из-за спины Борменталя незаметно и озорно показал Прошкину кончик языка. Нечего сказать — умен Саша Баев. Вот ведь как Прошкину в этой жизни везет на встречи с умными людьми!

— Ну что вы право, Александр Дмитриевич! — совершенно бесцеремонно перебил Баева Борменталь, — аккуратным и умелым медицинским движением пальцев сжал запястье Прошкина, считая пульс, — такая клиническая картина совершенно не типична для инсульта. И вообще, что вы можете знать об инсульте! Ведь вы — офицер!

— У папы был инсульт в тридцать третьем, и ему приписали полный покой — так что мои знания, Иван Арнольдович, — сугубо практические, — парировал Баев.

— Ваши знания — дешевый дилетантизм! — продолжал негодовать Борменталь, даже не сделав попытки исправить Баева, назвавшего его именем персонажа-врача из пресловутой антисоветской пьесы, — Это самый обыкновенный тепловой удар. Возможно, что при падении он ударился головой, что привело к легкому сотрясению мозга. Принесите мокрое полотенце, а лучше льда. Через полчаса с ним будет все в порядке. Александр Августович — у вас есть в доме лед?

— Пойдемте тезка — поищем… — фон Штейн жестом пригласил Баева следовать за ним. Был он стариком высоким, сухощавым, сохранившим прекрасную осанку и гордую посадку головы, отчего казался величественными и надменным. Прошкин подумал, что свое «цивилизованное» имя Баев получил в честь дедушки. Интересно, как Сашу звали до этого? Прежде чем он стал Александром Баевым? Ведь наверняка у ребенка, которого подобрал Деев, уже было какое-то, скорее всего исламское имя? Додумать эту занятную мысль Прошкин не успел — Александр — младший вернулся с серебренным ведерком для шампанского, наполненным льдом, обернул кусочек в льняную столовую салфетку и уверенно начал прикладывать к вискам Прошкина.

Борменталь одобрительно хмыкнул:

— Вы, Александр Дмитриевич, прямо-таки настоящая милосердная сестра! О такой любой доктор только мечтать может.

Баев посмотрел на Борменталя сверху вниз стальным, острым как скальпель взглядом:

— Откуда вам знать, о чем мечтает доктор медицины? Ведь вы специалист по культам и ритуалам! Или я ошибаюсь?

— Гм… Коль вы не чужды медицины, Александр Дмитриевич — может, поведаете нам, чем так долго хворал ваш многострадальный батюшка и какой диагноз записан у него в свидетельстве о смерти?

— Ваш цинизм совершенно не уместен. Мне слишком тяжело об этом говорить, — Баев извлек из рукава белый платочек, но впадать в истерику на этот раз не стал — а ограничился только несколькими элегантными всхлипами.

— Людям куда проще было жить в прежние времена, — не к месту, с точки зрения Прошкина, начал философствовать Борменталь, — ведь в прежние времена существовали дуэли — благородный способ выяснения межличностных конфликтов…

Баев отреагировал на это замечание вовсе неожиданно — то есть просто выхватил пистолет и лихо пальнул, казалось не прицеливаясь, однако, к смешанному с уважением ужасу Прошкина, песочные часы разлетелись, засыпав песком и осколками комод и персидский ковер на полу.

— Я бы вам, почтенные, очень и очень не советовал пытаться возродить дуэльные традиции, — зловеще улыбнулся «Ворошиловский стрелок» Баев и незнакомым, но красивым движением обернув пистолет вокруг указательного пальца, вложил его в кобуру, резко поднялся и вышел. Прошкин застонал и прикрыл глаза в надежде, что происходящее ему только снится. Но попытка забыться оказалась совершенно неудачной. Сквозь головную боль до него долетали звуки, да и видно сквозь ресницы ему было вполне отчетливо:

— Каков ублюдок! — сквозь зубы процедил Борменталь.

— Его купили на ярмарке как коня, и как коня же и воспитывали… Вот и вся наша евгеника, Иван Арнольдович! Как можно вообще говорить о врожденном аристократизме? Прав был Дидро — воспитание суть решающий фактор человеческого развития…

Тут фон Штерн задумался, снял круглые очки в стальной проволочной оправе, положил на стол и, стал всматриваться куда-то в неведомую даль мудрым, но не видящим взглядом, а потом тихо сказал:

— Хотел бы я, что бы он действительно был ублюдком. Нет, Иван Арнольдович. К моему большому сожалению, нет… Он абсолютно законнорожденный. Безусловно — далеко не единственный наследник. Точнее — двадцать первый. Но от этого не менее легитимный. Тем более, никто ведь точно не знает, сколько их сейчас осталось всего. И он сможет подтвердить свои права. И теперь ничего с этим не поделаешь. Да, и стоит ли…

Борменталь нетерпеливо перебил:

— Вы лично видели документы?

Фон Штерн молча кивнул.

— Вы, осознаете, что это значит для Ордена? — Борменталь почти кричал, — Ах, Александр Августович! Ну отчего Вы этому попустительствовали? Отчего вы не заняли более взвешенной позиции в отношениях с Дмитрием еще тогда…

— В ней уже не было смысла. Нужно иметь мужество признать — Ордена нет. Есть груда черепков. Осколки. Стеклянная крошка — как от этих разбитых часов. Ничего больше. Тело не воскресить — даже при помощи источника. Источника бессмертной силы или как там его называют. Просто я понял это одним из первых.

— Вы? Это говорите вы? Человек, который столько раз делал то, что другие считали не возможным и даже пагубным? У вас безупречная интуиция. Вы — наша легенда! Наша надежда. Может быть единственная!

— Я давно отошел от дел. Я больше не член. Я просто живу. Доживаю…

— Не бывает бывших членов Ордена! — пафосно отчеканил Борменталь и тоже порывисто вышел.

8

Корнев, выслушав сбивчивый рассказ Прошкина о недавних событиях, вздыхал и нервозно размешивал в граненом стакане с мельхиоровым подстаканником третью ложку сахара:

— Ох, Николай! Нет, чтобы считать, что это просто сон! Или хотя бы взять да и скрыть от начальства… — Конрев отхлебнул переслащенный чай, поморщился и выплеснул содержимое стакана в украшавшую кабинет кадку с фикусом, и принялся изготавливать новую порцию, — все твоя сознательность! Теперь и у меня голова от мыслей тяжелых просто раскалывается, не знаю, что и делать…

— Я бы разве стал Владимир Митрофанович вас беспокоить по пустякам? Я просто единственно теперь переживаю, что этот ненормальный Баев кому-нибудь голову снесет…

— Тебе, к примеру, за твое любопытство не умеренное! — надо признаться, Прошкин действительно опасался такого развития событий после того, как стал невольным очевидцем неприятной сцены в доме фон Штерна. Корнев выплеснул второй неудачный стакан чая, вытащил из сейфа бутылку водки и глотнул прямо из горлышка.

— Значит так, Николай, бери бумагу — пиши официальный рапорт — мол, прошу включить в состав группы специалиста по культам и ритуалам — для организации более эффективной работы. Чтобы включили именно Субботского я позабочусь…

— А вдруг Субботский не захочет? И куда денется Борменталь? — засомневался в могуществе начальника Прошкин.

— Да что значит не захочет? Кто его будет спрашивать, когда война на пороге! — возмутился Корнев, — а насчет Борменталя не переживай — я уверен, что товарищ Баев с ним и без нашей помощи замечательно разберется…

И продолжал:

— Вот тебе Прошкин бутылка кагора, вот фотографии могилы этой, что б ей пусто было! Ну, которые Ульхт на кладбище сделал. Твои соколы, при задержании фотоаппарат изъяли, самого Альдовича отколотили — ну не бывает у нас по другому! Что ты не делай! Но когда разобрались что к чему — фотоаппарат вернуть — вернули, зато пленку вынуть и напечатать позаботились. Вот — что есть, то есть. Хорошие у нас сотрудники! Ответственные… Так вот — бери это все хозяйство и езжай в Прокопьевку, к этому как его — из Сенода… Гражданину Чагину. И выясни с ним — он дед болтливый и таинственных историй из прежней жизни знает великое множество, о чем там он с Баевым откровенничал, да что слыхал, еще в давешнее, царское время про состояние бухарского Эмира, да про его наследников. Фотографию Ульхта прихвати, что тебе Баев отдал, и эти тоже — с могилкой. Покажи старику, спроси — что за нехристи придумали циркуль на могиле рисовать! И не забудь, Прошкин — скажи ему непременно — мол, Александр Августович фон Штерн, кланяться велел, очень просил, что б вы мне помогли! Уяснил?