Охота на побежденных - Артем Каменистый

Аэроплан повело влево, затем вправо, а затем он и вовсе клюнул носом вниз — тяжесть громоздкого мотора стремилась взять свое. Перед глазами Грация промелькнула неприятная картина — стремительно приближающаяся земля — похоже пилот твердо решил разбиться о накатанную землю местной дороги. Но нет — в последний миг он все же удосужился выровнять машину. Удар колес о земную твердь вызвал в теле Грация неприятные процессы: мышцы напряглись до скрипа, кости затрещали, а кишечник попытался опозорить хозяина. Самолет вознамерился вытрясти из советника все, что плохо держится — яростно запрыгал, вскидывая при этом хвост. Чудом не опрокинувшись, замер у поворота дороги, в десятке шагов от яблочного сада. Деревянный пропеллер продолжал рассекать воздух, но делал это заметно медленнее, чем в полете — наметанный глаз Грация не обмануть.

Слава светлым силам — он на земле!

Советника встречали без торжественности, но достаточно представительно — батальонный командир со свитой из трех младших офицеров и десятка солдат. Чуть поодаль, за рощей, на зеленеющем поле гарцевал полувзвод драгун — бравые вояки всем своим видом демонстрировали готовность к бою. И не беда, что врагов пока что не видно — дожидаясь их можно скрасить досуг уничтожением будущего урожая очередного идолопоклонника.

Взмахом руки оборвав приветствие майора, советник сразу приступил к делу:

— Где они?

— Господин советник — мои солдаты перенесли тела в удобный сарай. Это недалеко отсюда — несколько минут хода на пролетке. Экипаж подан — за поворотом ждет. Вы уж извините, но лошади очень пугаются аэропланов — ближе подавать неразумно.

— Хоть в чем-то я лошадей понимаю, — тихо заметил Граций, направившись за угодливым лейтенантом, кинувшимся показывать дорогу.

Обыкновенные люди относятся к трупам однозначно негативно. Но Граций обоснованно причислял себя к личностям неординарным и считал данный негатив побочным эффектом страха смерти — глядя на мертвеца, неизбежно скатываешься к мыслям о бренности собственного бытия. А ведь боятся нечего — нормальный труп, чей дух не побеспокоен волшбой нечестивцев, совершенно безобиден и никому неинтересен кроме глупых мух и их прожорливых личинок. Опасаться его, это все равно, что приходить в ужас при виде куска заплесневелого сыра. А если вспомнить о деликатесных сырах Фаттии, ценимых истинными знатоками именно за многослойную ядреную плесень… Какое же это объедение… Отсюда остается всего один шаг до познания простой истины: труп тоже бывает привлекательным и полезным.

Эти трупы выглядели неэстетично. Естественно — трудно сохранить презентабельный внешний вид, если тебя жестоко прирезали, после чего сбросили в пропасть. Да и вороны успели поработать — местные птицы с этим делом никогда не запаздывают.

Майор, робеющий перед высокопоставленной особой, запинался, заикался, часто путался, но кое-как ухитрялся доносить до советника информацию:

— Ваша светлость — мы уже пару дней ловим эту шайку. Сразу после нападения на отряд фуражиров начали искать их. Знаем, что там, в том самом случае, поработали именно омры, но найти их никак не могли. И это ведь странно — местные омров недолюбливают. Мы считали, что их никто не станет укрывать. А раз помогать не станут, то им некуда деваться — эта долина густо населена, и укромных уголков не так уж много. Вот и прочесывали их, но все без толку — после того случая мерзавцы будто испарились. Непонятно все это — куда они могли деться? Я даже местных начал подозревать в пособничестве, как вдруг один из них и принес известия. Простой пастух — шатался по высокогорью со своими овцами, почти до снегов дошел. Вот он на мертвецов и наткнулся — увидел, что воронье кружит и полюбопытствовал. А там эти — два омра. Понять что это омры смогли лишь по татуировкам — уж сильно тела потасканные.

— Где пастух?

— Простите: господин советник, я не понял вопрос?

— Что здесь непонятного? Где тот пастух, который обнаружил тела?

— А… Не могу знать! Когда тела, согласно приказу, осмотрел полковой жрец, он тот час сообщил, что это важная находка. Послали за бригадным светлым, и тот все подтвердил. Пастуху выдали награду за помощь армии коалиции. Я думаю, он в сельском трактире ее пропивает — по виду он мастер обращаться с кружкой.

— Приведите его и подготовьте для допроса. Хорошенечко подготовлен — когда у меня до него дойдут руки, он должен быть не благодушно пьяным, а перепугано-растерянным. Понятно?

— Так точно!

— Выполнять. И для начала жду вашего жреца. Не обязательно бригадного — сойдет и попроще. Мне нужен его полный доклад о телах. А пока я общаюсь со жрецом и пастухом, соберите солдат и унтер-офицеров — тех, кто не боится запачкать руки кровью. Я выберу из них несколько помощников для важных дел — думаю, мне придется здесь задержаться всерьез.

Жрец нашелся практически мгновенно — тощий типчик с безмятежными глазками и красноречивыми прожилками на носу, указывающими на слабость хозяина носа перед таким пороком как пьянство.

— Господин советник — позвольте я вас благословлю!

— Я похож на человека, жаждущего получить благословение? Нет? Значит ответ понятен. И раз уж благословение не требуется, давайте сразу приступим к делу — это вы осматривали тела?

Жрец, обиженно заморгав, затараторил:

— Да — я. Я сразу понял, что нечисто с ними. Раны как в описании. И следа нет.

— Стоп! Давайте по порядку. Что за раны?

— У одного правая рука в локте рассечена и глубокая рана в глазнице, тоже правой. Похоже на лезвие шпаги — пронзило и глаз и кость — клинок вошел в мозг. У второго что-то похожее: от локтя и вверх откромсан целый пласт мяса — остался болтаться на подсеченных сухожилиях. И шея у него разрезана так глубоко, что металл прошелся меж позвонков, да и горло краем перехватило.

Граций мысленно испустил победный крик — похоже, он не зря трясся в этом проклятом всеми темными и светлыми силами аэроплане.

Жрец, между тем, продолжал:

— Эти раны нанесены убийцей или убийцами, но хватает и других. Тела, судя по всему, были сброшены со скалы, с большой высоты. По пути они бились о камни, из-за чего получали ссадины и переломы. Затем над ними еще и вороны поработали, но я все равно без труда понял, что умерли они именно от этих ран, нанесенных человеческими руками. Такое от меня не скрыть, я вижу суть, и вижу ее глубоко.

— Что вы смогли узнать об этом убийце или убийцах?

Жрец, заморгав уже не обиженно, а как-то растерянно, с откровенным недоумением произнес:

— Ничего. Совсем ничего.

— Разве это возможно?

— Нет! Убийство человека это сильнейшее нарушение исконного равновесия на многих уровнях бытия! Возмущения столь велики, что иногда требуется несколько лет на полное успокоение, а, бывает, и веков недостаточно — вспомнить тех же призраков Белых Сестер. Уж триста лет прошло, а они так и являются в первое полнолуние весны. И главное — пока успокоение не наступило, жрецы без труда могут прочитать многое о том, кто виноват в случившемся. Это как с гладью воды, невозмущенной ветром. Брошенный камень дает одни круги, всплеск крупной рыбы другие, а рябь от мелкой рыбешки тоже отличается. Опытный рыболов по движениям на воде может определить размер рыбы и ее вид. Вот и мы такое можем видеть. Единственное исключение — тела людей, убитых издалека. Например, дальнобойной артиллерией. На них следы исчезают быстро. Но здесь не артиллерия — я совершенно ясно определил оружие. Длинный узкий клинок — скорее всего шпага. А вот следа хозяина нет. Будто это оружие не держала рука человека — ни малейших признаков. Я в замешательстве… Это ведь невозможно… Я думал, что мой дар ослабел, но ведь и бригадный жрец столкнулся здесь с тем же. Он в такой же растерянности…

Граций едва не испустил победный вопль вслух, чем неминуемо испортил бы свой имидж жестокого и невозмутимого палача. Было чему обрадоваться — таких совпадений не бывает: он все же нашел след удивительного мастера.

— Идите — я вас больше не задерживаю. И там скажите, что я приказал привести сюда пастуха, который нашел эти тела.

У пастуха были самые испуганные глаза во вселенной. Граций, сталкиваясь с подобными взглядами, всегда подозревал плохое. Ну не может невиновный человек так низменно бояться. Хотя, если по чести, советник и без этих признаков всегда подозревал самое худшее. Он не верил никому, кроме себя, и на это были основания — другие его старались обмануть частенько, а вот сам себя он ни разу не пытался провести.

Итак — пастух виновен по определению. Остается мелочь — узнать, в чем именно.

А какие у него великолепные глаза… почти бычьи… навыкате… Достойные экземпляры для коллекции… Жаль что это жалкий простолюдин — советник предпочитал калечить аристократов. Как приятно унизить того, кто всю жизнь занимался унижением других — лучшее развлечение.