Игра - Лидия Реттиева

В моих снах картинки дома повторялись. Это был старинный дом в неизвестной мне местности. Я запомнила залитый солнцем внутренний двор, распахнутую на одну створку тяжелую дверь, и рядом с ней на фоне выгоревшей от солнца когда-то белой стены одинокий куст не то жасмина, не то сирени, растущий прямо из щелей между каменными плитами, которыми был выложен двор. В последний раз сон про дом приснился мне за несколько дней до смерти моей матери. Возможно, он потому и запомнился так четко, что в неимоверном напряжении и страхе, в котором я была, осознавая, что конец самого родного мне человека близок, я придавала значение каждому знаку и всему искала объяснение. Больше всего боялась, что сон означал смерть. Я пролистала все сонники, чтобы убедиться, что это не так. Оказывается, если дом снится старому человеку, то это к его смерти. Но дом-то приснился мне. Как и то, как я лечу вместе со своей трехлетней внучкой в пассажирском «боинге» нашей национальной авиакомпании неизвестно куда, но настроение у нас солнечное. Внучка взглядом ищет в самолете свою маму (моя дочь в действительности работает стюардессой в этой авиакомпании). Я объясняю ей, что мама этим рейсом не летит. И в этот момент я чувствую чье-то легкое прикосновение к своей руке. Сидевший наискосок от меня пожилой, с шевелюрой седых волос, утонченной, аристократической внешности мужчина протянул мне ключи. Спинка кресла мешала мне видеть его, я успела рассмотреть только красивые кисти его рук, сухощавые тонкие пальцы. И рукав его пиджака из дорогой ткани синего цвета, из-под которого виднелась манжета белой рубашки с прекрасной прямоугольной формы серебряной запонкой.

– Возьмите, это вам, – сказал он и положил связку ключей мне на ладонь, сверху прикрыв ее своей ладонью.

– Пользуйтесь… В последний раз я был там сорок лет назад, – в его голосе слышались и сожаление, и обреченность. Я поняла, что это ключи от какого-то дома, в который этот человек уже никогда не вернется. И мне стало очень грустно. Когда мы прибыли на место и все остальные пассажиры радовались, что прекрасно устроились в модных SPA-гостиницах с бирюзовыми чашами бассейнов, пальмами и выстроенными в ряд лежаками, что мне никогда не нравилось, мы с внучкой каким-то образом сразу оказались перед входом в предоставленный в наше распоряжение старинный дом, поразивший нас своей классической простотой. Нам понравилось все: и двустворчатая дверь, и истершаяся низкая мраморная ступенька перед входом, и дверная ручка, и податливый замок. Я так и не выпускала из рук полученную от незнакомца массивную связку старинных ключей ручной работы, сделанных из тяжелого металла, напоминающего серебро. Первый же выбранный ключ оказался правильным, дверь открылась неожиданно легко, без скрежета и скрипа. Мы зашли в большой многоярусный холл с интересными переходами с одного уровня на другой, и если с улицы дом казался одноэтажным, то тут мы, к собственному удивлению, обнаружили ведущую на второй этаж красивую винтовую лестницу. В доме было тихо, пусто, и все покрывал слой пыли. Дом, от которого я получила ключи, был старинным, безвременным, добротным, в нем были застланные старинными персидскими коврами полы из ценных пород дерева, правда, пыль скрывала красоту этой неброской на вид богатой роскоши. Пыль зависала в падающем наискосок сквозь щели в ставнях солнечном луче. С прорезными узорами ставни из красного дерева пахли пылью и нагретой солнцем древесиной. Белый мраморный пол у входа местами стерся. Здесь действительно накопилась пыль десятилетий. Но она легко поддавалась уборке. С подоконника я пыль просто сдула. Нам не потребовалось много времени, чтобы привести в порядок нижний этаж. Мы сидели с внучкой на покрытых ковровой дорожкой ступеньках и наслаждались удивительной атмосферой спокойствия и тишины, царившей здесь.

Порывшись в сонниках, я нашла увиденным символам следующие объяснения. Найти во сне ключ – знак того, что вас ждут великие дела. Скорее всего, вы сильно продвинетесь по служебной лестнице (как я могу продвинуться по служебной лестнице, если я не хожу на службу, а если бы и ходила, то род моих занятий таков, что переводчик и писатель не может занимать никакого места на служебной лестнице. Здесь может быть только два критерия – уровень твоего профессионализма и степень одаренности, талантливости.) И это продвижение обеспечит безбедное существование своей семье.

Открывать во сне ключом дверь – свидетельство того, что в будущем будут сделаны великие открытия во всех областях знаний. Какое-то из них каким-то образом коснется сновидца.

«Нет. Это совсем не для меня», – подумала я тогда, потому что и мысли не допускала о том, что меня что-то может связывать с людьми науки и научными открытиями. Но увиденный минувшим летом в теленовостях Санкт-Петербурга эпизод встречи президента страны с международной группой ученых-физиков убедил меня, что эта часть сна сбылась. Меня, как сновидца, коснулось не научное открытие, а двое мужчин из группы ученых, участвовавших в научных разработках. Это были люди из поры моей студенческой юности. Я искренне обрадовалась их громадному успеху и тому, что они столько лет трудятся рядом и, получая награду от президента страны, улыбаются как мальчишки. Хорошо, что, несмотря на молодость и неопытность, я сумела тогда понять, что создаю им треугольник, сама никак не вписываясь в него.

Еще одно значение сна: связка ключей – в не столь отдаленном будущем вам представится возможность совершить удивительное путешествие во множество стран и не только хорошо провести время, но и узнать много нового и интересного. Это такое общее, для этого и ключей не надо видеть во сне. Были бы деньги.

И снова сердце сжимается в предчувствии грядущих перемен, уже более серьезных, чем те, что произошли этим летом. То, что случилось в конце июня, – это был лишь один большой, длиной в пару недель, счастливый миг, озаривший все многогранностью радостных эмоций, миг творческих устремлений и маленьких трудовых подвигов, давший мне толчок устремиться в будущее. У меня появились новые мечты, планы, цели, усилилось желание реализовать себя помимо всего также и в литературном творчестве. А нынешнее же предчувствие надвигающихся перемен вызывало и радость, и опасения.

Несмотря на внешнюю флегматичность, рассеянность, внутренне я очень собранный человек. Моя внешность обманчива. На самом деле я никогда не отключаю свой внутренний механизм наблюдения. На этом попадаются воры-карманники, которых я чувствую спиной и, не оборачиваясь, хватаю за руку, стоит лишь им прикоснуться к моей сумке. Но то, что случилось с Красимиром, это, скажем так, я допустила, потому что не предполагала телесного контакта. А вообще, я чувствую происходящее рядом. Каким-то боковым зрением запоминаю мельчайшие детали. За это меня часто хвалили в школе частных детективов. Мне казалось, что это качество я развила в себе еще с детства, когда, возвращаясь с занятий из спортивной школы, я в долгом ожидании рейсового автобуса придумала себе развлечение. Изучая людей, я пыталась почувствовать их состояние, определить их характер. Мне никогда не было скучно в дороге. Я научилась улавливать в поведении людей их спрятанные истинные чувства. Я пыталась заглянуть во внутренний мир чужих людей, представить, какие они дома, кто их любит, кого любят они. И чаще всего я испытывала к ним чувство сострадания. Позднее я поняла, что мне не надо видеть, я чувствую, что происходит с человеком. Я думала, что это моя особенность и моя заслуга. Но я ошибалась. Оказывается, это эмпатия. А я – эмпат. И это или есть, или нет. Дается свыше, это дар божий, не облегчающий жизнь, наоборот, усложняющий.

На протяжении всего полета я не забывала о данном себе обещании внимательно следить за всем происходящим вокруг меня. А заодно по совету Банева вспомнить все, что связывало меня с Болгарией, и в частности о моей сорвавшейся поездке на лечение в Реабилитационный центр для гимнасток. Он прав, просто так ничего не бывает. Что я помню о том случае? Совсем немного. Перекресток в Таллинне на углу Дома торговли и Художественного института. Господин Спас Манолов – в прошлом спортивный врач, позднее фотограф, председатель секции фотокорреспондентов Союза журналистов Болгарии. Возвращаясь с работы домой, я, уставшая от ходьбы, опираясь на свою изящную трость, в длинном до пят зимнем пальто и в шапке а-ля Коллонтай, хотя в редакции меня любя называли Розой Люксембург, стояла у большого перекрестка и внимательно следила за огнями светофора, чтобы перейти дорогу. Очевидно, я бросалась в глаза своей необычной внешностью. Пытаясь скрывать хромоту, я всю тяжесть тела переносила на руку, опиравшуюся на трость, держа спину прямо и стараясь ступать так легко, насколько мне позволяла моя спортивная выправка, пряча от окружающих свои неимоверные усилия и боль. И удавалось, поскольку у меня не раз спрашивали, почему я хожу с тростью, или удивлялись, когда в сильный гололед я вдруг обращалась к прохожим с просьбой помочь мне спуститься по обледеневшим ступенькам в тоннель: думали, что трость – это дань какому-нибудь новому модному тренду. Я ждала, когда же, наконец, загорится зеленая лампочка, как вдруг рядом кто-то кашлянул, не очень громко, но настоятельно требуя этим внимания. Повернув голову, я увидела интеллигентного мужчину лет пятидесяти. Он, вежливо наклонив голову, представился. И предупредил, что не «клеит» меня, а просто ему, как бывшему спортивному врачу, хотелось бы мне помочь. Деликатно указав взглядом на левую ногу, он спросил: – Это катастрофа или болезнь? Вот так просто и спросил, сразу определив реальное положение дел. Он говорил по-русски очень правильно, но едва заметный акцент выдавал в нем иностранца. Не помог и чисто русский жаргон. Возможно, потому я и заговорила с ним, что мне понравилось это его «не клею». И откуда у иностранца такой словарный запас?