Охотники и ловцы рыб (СИ) - Иванова Татьяна "ITN-997"

— Целоваться будете? — ехидно спросил Болеслав. — Чтобы доказать мне, что уже умеете? Нет?! Тогда идите, раз больше ничего интересного не будет.

Всеслав не спеша выпустил невесту из своих объятий, медленно поклонился на прощание князю, и они с Любавой вышли из покоев князя.

Площадка перед лестницей тускло освещалась догорающим факелом, сама лестница представляла собой узкий темный провал. Любава со все еще колотящимся сердцем подошла к уже спустившемуся на пару ступенек Всеславу. Тот уже привычно положил обе ладони ей на талию и переставил девицу на пару ступенек ниже.

— Вот и стой здесь, — тихо сказал он, спускаясь на несколько ступенек, прежде чем снова переместить девушку. Это оказалось гораздо удобнее, чем если бы она спускалась сама, путаясь в длинном подоле, но излишне волнующе.

— Я провожу тебя до твоих покоев. Народ уже изрядно надрался.

Они без приключений прошли во внутренний дворик замка. Теплый ветерок, шурша ветками, овевал разгоряченные лица ароматами весенних ночных первоцветов. Любава остановилась у входа в свои покои.

— Ты хорошо провожаешь, — неловко сказала она. — Можно тебя попросить, проводить меня к Предславе?

— Не спеши. Подождем, пока возвратятся мои соглядатаи из Касенькиного замка. Если твой Рагнар там, то и ездить никуда не надо. Попросим у князя воинов — и все дела. И не убивайся так, родная. Касенька не из тех, кто будет мучить и пытать человека, чтобы заставить лечь с ней. Это ниже ее достоинства. Вот соблазнить — другое дело. Она убеждена, и справедливо, в собственной неотразимости. Но тут уж дело Рагнара — не поддаться. Успокоил я тебя?

Взволнованная Любава прижала ладони к своим горящим щекам. Всеслав положил руки поверх ее ладоней, приподнимая девушке голову, чтобы заглянуть еще раз в глаза.

— Потерпи еще немного. Совсем скоро уже все узнаем. Ну беги теперь к себе.

Она не ответила, приподняла длинный подол и действительно побежала. Нужно было успокоиться в одиночестве.

Однако успокоиться, это, конечно, хорошо, но кое-что в одиночестве было и неприятное. Насколько Любава понимала, Ростила к ней не придет, потому что у муромки наверняка сейчас Харальд. А тот праздничный наряд, который был на Любаве сейчас надет, мало того, что сильно сковывал движения, так еще и снять его без посторонней помощи оказалось сложно. Рукава и ворот нижнего, обтягивающего фигуру, платья зашивались прямо на человеке. И теперь их предстояло аккуратно распороть. Одним словом, девушке было чем заняться перед сном, чтобы отвлечься от волнующих впечатлений этого вечера.

Глава пятая

На следующий день князь Болеслав переехал из замка воеводы к Вроцлавскому каштеляну, а народное карнавальное веселье выплеснулось на улочки и площади грода. Вроцлав был мало похож на русские города, представляющие собой как бы большие деревни, улицы которых образовывали заборы, за которыми скрывались большие хозяйства жителей, с баней, амбарами, с овином, со скотным двором. Улицы Вроцлава состояли из многоэтажных домов, первый этаж был, как правило, каменным, верхние — деревянными. И по этим улицам ходили с раннего утра люди в вывороченной наизнанку одежде, в разномастной обуви: на правой ноге — черевичка, на левой — сапожок. Конечно же, никто и не пытался, к примеру, сжигать чучело Масляницы. Все-таки епископ Вроцлавский Отто был суров, а сжигание чучел — все же откровенное язычество. Сжигание Масленицы — явный перебор, а вот суд над "Карнавалом" — вполне допустимо. И здоровенное чучело под названием Карнавал со страшной рожей было усажено с утра пораньше на центральной площади грода. И множество народа, собравшись на этой площади, смотрели как желающие, дурачась, разыгрывают разные сценки из жизни, чтобы свалить вину за дурное поведение вроцлавцев на чучело, которое вечером, накануне Пепельной Среды, торжественно утопят в Одре. Развеселый народ с хохотом и гулом одобрения приветствовал наиболее известных персонажей городской жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Любава впервые за то время, когда она узнала об исчезновении своего отца, почувствовала, как ее отпустила тревога. Всеславу удалось успокоить девушку. И она позволила себе увлечься общегородским весельем. Они с Ростилой и Добровитом попробовали бесплатных угощений от щедрот князя Болеслава и Вроцлавского каштеляна под крики откровенно объедающихся людей, вроде: "хочь пузо раздайся, а Божий дар не останься". Они вместе со всеми посмеялись над изображаемыми на суде над Карнавалом сценками. Хотя Любава узнала только пародию на Збигнева-колдуна. Трудно было не сообразить, кого изображало волосатое, со страшной бородой и накладными когтями чудище, молча бережно носившее под мышкой здоровенное закрученное яйцо. Люди просто падали от хохота, когда актер трагично осматривал свою ношу. Дескать, опять ничего не вылупилось.

Следующая компания песенников громко затянула похабнейшие песенки с матерными словами, призванными увеличить плодородие земли в наступающем году. Любава, подумав, что нет на них пана Отто, утянула Ростилу на какую-то улицу. Там несколько людей с хохотом волочили на мешке с пеплом какую-то смеющуюся женщину. Несколько раз ее уронили, подняли, потом вся компания завалилась в какое-то питейное заведение.

А новгородцы вышли на маленькую площадь, где оказались втянутыми в увлекательную игру. Под зажигательную музыку все присутствующие на площадке танцевали друг с другом, меняя партнеров. В определенный момент нужно было высоко подпрыгнуть и зубами откусить кусок одного из круглых больших калачей, на веревках развешенных над площадью. Причем нельзя было смеяться. Несколько парней с серьезнейшим видом вымазывали сажей тех, кто засмеется. Прыгучая Любава сумела откусить кусочек от калача, но, глядя на окружающих, не смогла удержаться от смеха и вся в саже отошла к стенке, где могла всласть посмеяться. Напряжение последних месяцев требовало выхода. Добровит и Ростила из игры не вышли. Ростила вообще серьезно относилась к танцам и прыжкам на масленицу, поэтому она успешно откусывала кусочки от одного калача за другим. К одному, особенно высоко подвешенному, ее вдруг подкинул рослый парень, неожиданно оказавшийся рядом. От неожиданности Ростила упала. Парень помог ей встать.

— Збигнев, — представился он. — Как тебя зовут, прекрасная панночка?

— Я не панночка, а замужняя женщина, — с чистой совестью солгала Ростила. — Не отстанешь — муж мой так тебя отметелит, что даже твоих волос и ногтей для зелья никто не найдет.

— Ты повергла меня в беспросветное уныние, — сообщил Збигнев, нагло улыбаясь, — но я думаю, что в силах выдержать нападение твоего мужа, если ты мне улыбнешься и сладко поцелуешь. Посмотри вокруг. Карнавал!

Ростила посмотрела вокруг, разыскивая взглядом Любаву. Ее тревожный взгляд перехватил Добровит, как раз удачно откусивший кусок калача и оглянувшийся в поисках соперницы. Он сразу бросился на помощь Ростиле, но Збигнев крепко в нее вцепился и не отпускал. Заметив неладное, к друзьям подбежала Любава. Однако кинжал она в ход пустить боялась, а освободить Ростилу, не пустив в ход оружие, они не могли. Збигнев лихо от новгородцев отбивался, удерживая пленницу левой рукой перед собой. На помощь к ним никто не шел, потому что такие похищения были вполне в духе времени. Над Вроцлавом царило карнавальное веселье. И неизвестно, как долго бы все это продолжалось, если бы Любаву не нашел Всеслав. Он-то меч вытащить не побоялся, и ровно через четверть минуты Ростила была свободна. Збигнев предпочел временно отступить. Всеслав бережно оттер лицо своей невесте от сажи ее собственным широким мокрым рукавом, все равно платье было безнадежно испачканным, и только потом сказал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Любава, тебя Харальд срочно просил вернуться в замок. С Творимиром что-то случилось.

С Творимиром ничего особенного не случилось. Он попросту напился. И пока что тихо сидел в своей маленькой горнице рядом со столиком, на котором красовался внушительный, оплетенный лозой кувшин. Харальд заблокировал другу выход, стоя на пороге, но и входить вовнутрь боялся.