Рассказы - Светлана Петрова

Бывало, стоя часами в привычной молитвенной позе, он шептал: “Вначале было Слово…” Какое слово, почему Бог есть Слово? Неужели до сотворения мира Господь был бессловесен и ничем не занят?” Где-то Игорь прочел, что это неточный перевод и на самом деле подразумевается не слово, а мысль, идея. “Тогда еще ладно. А далее? Бог создал землю и жизнь на ней, и ад и рай специально для людей, единственно во всей бесконечности Вселенной. Какая узкая специализация, не согласующаяся с возможностями Бога, как их описывает Книга Книг. Когда основа неубедительна, как принять все остальное?”

Игорь долго мучился про себя, но если Всевышнему известно даже не произнесенное, решил открыться и своему духовнику:

— Может, не надо думать, вникать?

Наставник, человек новой формации, хорошо образованный, отнесся к исканиям послушника благосклонно:

— Отчего же не надо? “Начало всякому благу — правый разум и рассужде-

ние”, — рек Господь Иисусу Навину. Только коммунистам нужны были не умные, а послушные, церкви умные не мешают. Однако не ищи истины, изучай Писание, и она сама найдет тебя. Ты знаешь больше многих братьев, захочешь — духовную карьеру сделаешь. Читай не только жития святых, Евангелие и Библию, а русских религиозных философов, у нас хорошая монастырская библиотека.

Услышав про карьеру, Игорь внутренне съежился, но читать стал много, лишний раз убеждаясь, что люди и поумней его верили в существование Бога. Никто ведь не отрицает, что Вселенная — великая тайна. Отгадывают одни загадки — появляются другие, и так до бесконечности, вообразить которую человеку не под силу. Но если признать существование Божьего Промысла, то все становится на свои места, все обретает свою разгадку и смысл. Даже если Бог и выдуман, то умно, не зря. Личностей-то раз-два, и обчелся, а толпе нужен предводитель. Толпа сама дороги не ведает. Как стадо баранов ведет на пастбище козел, так и паству… прости, Господи, за сравнение!

Однако наставник переоценил возможности не по-монашьи пытливого послушника. Философские абстракции были не его стихией. Игорю хотелось совсем иного: чтобы богослужения были понятны и доступны, совершались на современном языке и содержали объяснения слова Божьего, Священного Писания, поучений и проповедей. Видел, что не только у него, у большинства прихожан смутные, путаные представления о вере. Но ведь от нее же ждут спасения! Храмы полны духовных мертвецов, которые возносят молитвы, выстаивают многочасовые литургии и принимают церковные таинства, но в остальное время живут жизнью язычников.

На Пасху в монастырскую церковь приехали высокие гости — городская власть с огромной свитой. Встали за барьером справа от амвона, все с зажженными десятирублевыми свечами, даже охранники. Спохватываясь, поспешно крестились и кланялись вместе с толпой, потому как правил не знали. “Кого хотят обмануть — народ, себя, Бога? Уж если я который год молюсь и пощусь, а веры нет как нет, откуда она у них-то, ренегатов, вчерашних партноменклатурщиков? Духовные жулики! Это про них Розанов писал: “Нормативный интеллигент утром верит в Ницше, в обед — в Маркса, а вечером — в Христа”. И марксизм-ленинизм, и сталинизм, и рынок — тоже религия, только с другим объектом. Человек религиозен по своей природе, а неверие как таковое просто не существует”.

На время чтение насытило мозг, но и вопросов прибавило. На некоторые Игорь сам нашел ответы, а в чем-то еще больше запутался и опять пошел к наставнику.

— Как понимать: “блаженны нищие духом”? Что может быть хуже духовной нищеты? — страстно вопрошал Игорь.

— Божественное в человеке есть благодать, или дар Божий. Чтобы его принять, надо иметь смирение, осознание, что ты нищ в самом главном и способен приобрести нечто, тебе не свойственное. Благодать — реальная связь с Творцом, которая может вывести тебя за пределы Вселенной, подверженной разрушению.

— Долгие молитвы, воздержание не разрушают ли здоровье? — пытал наставника кандидат в монахи. — Постных дней в году сто восемьдесят, а у желающих причащаться еженедельно — все двести пятьдесят. Церковь пытается победить в человеке природу, и когда ей это удается, не побеждает ли она заодно и самого человека?

— Чистота тела нужна для чистоты души, ибо они вещи суть нераздельные. А в церковь никто не приходит насильно, только по свободному желанию. Всякого она приемлет, каждому дает надежду. Только в ней одной сохранились идеалы. Кто еще с нею сравнится? Везде нас любят по выбору, одна церковь любит всех.

Игорь совсем осмелел:

— А хорошо бы — каждого в отдельности, тогда бы ей цены не было. Но ортодоксальная церковь на время не отзывается, закостенела.

— Каждого в отдельности любит Господь. А консерватизм, за который ругают православие, один есть защита устойчивости церкви. Только начни менять, и конца этому не будет, и скоро основы пошатнутся. В косности — спасение церкви, а значит, и душ наших.

— Если церковь есть свет, то может ли она совершать обряды за деньги? В святом месте все обязано быть бесплатно.

— Ты прав, это шелуха, дань ситуации, это отпадет, — спокойно соглашался наставник. — Главное, что спасение приходит даром, как благодать, а не за пожертвования, не за святость, не за подвиг. Только по милости Божией. Стремись доказать любовь к Богу добрыми делами, но спасение не плата за них и доступно всякому.

— Еще меня мучает непостижимость Бога, — говорил Игорь, сознавая, что кощунствует. Но ныне вся его жизнь зависела от ответов на эти вопросы. — Почему Бога нельзя ни понять, ни увидеть?

Наставник был терпелив:

— Если бы Бог не превышал нашего разумения, то кто-нибудь мог счесть человека причиной всего сущего. В мире же все связывает только Божий Промысел. Верь в Христа, а не просто в учение его, исполняй десять заповедей и обретешь жизнь духа вечную.

“Найду ли я наконец истину? Или воображу, что нашел? Может, смирюсь с тем, что ее заменяет, и успокоюсь?” — мучительно думал Игорь, подавляя знакомое до боли, томительное чувство дисгармонии.

После нескольких лет, проведенных за стенами обители, оно снова обострилось, потому что не только на духовной стезе, но и в труде, без которого здоровый человек впадает в тоску, Игорь не находил достаточного удовлетворения. Рубка дров, работа на строительстве новых палат давали заряд мышцам, но не захватывали целиком, к живописи, ремеслам, садоводству призвания не было. Более же всего давило однообразие. Но ничего иного монастырь предложить не мог, между тем деятельная натура требовала движения. А тут еще произошел толчок извне.

Тихий болезненный послушник принял постриг и переселился в кельи иноков, а у Игоря объявился новый сосед, здоровенный лохматый детина с безумным взором. В первый же вечер после молитвы он сел на кровати и засипел:

— Ты зачем здесь?

— Не на исповеди, — буркнул Игорь. — Спи.

Мужик не обиделся, уж больно ему хотелось поговорить.

— А я в миру не могу, тяжек мне мир, не понимают меня люди, а я их.

— Монастырь не убежище для тех, кому дома плохо. Сюда приходят по причине множества грехов или из любви к Богу.

Сосед обрадовался, загудел:

— Чего-чего, а грехов у каждого на два монастыря хватит. К Богу же я всей душой, но тяжкую он наложил на меня епитимью — женщину хочу, женщины голые, задастые мерещатся мне во сне и наяву. А тебе, брат?

— А мне нет, — зло отрезал Игорь. — Жениться надо было.

— На кой ляд мне жена — глядеть, что ли? В пост ее не трогай, накануне воскресений и праздников — тоже, до и после причащения да пока брюхатая ходит и ребенка из сисек кормит — опять нельзя. Я же христианские заповеди блюду. А правду говорят — у игумена полюбовник, что прислуживает ему за столом? Ты как думаешь, врут?

— Ничего я не думаю.

— То-то и оно.

— Ты молись лучше.

— Да я молюсь, однако вчера опять исподники мокрые были, два раза за ночь. Наказание!

“Тяжелым утюгом гладит человека Бог”, — вспомнил Игорь. Он постоянно чувствовал на себе странный взгляд волосатого мужика, казалось, его рысьи глаза светятся в темноте. “По силе я ему не уступлю, но если он нападет во сне? Только не хватало подвергнуться сексуальному насилию. И где? В монастыре! Можно, конечно, попросить в пару другого послушника, но, пожалуй, пришло время уносить отсюда ноги”, — сформулировал Игорь уже вполне оформившуюся мысль и решил попросить у настоятеля рекомендацию на рукоположение в первую ступень священства. Поскольку жены не было, Игорь принял обет безбрачия и сделал это с легкой душой: за то время, как он ушел из мира, плоть не сильно его обременяла.

Накануне торжественного дня Игорь долго постился, испытывая вполне искренний трепет перед обрядом посвящения. Тем более странно, что в самый ответственный момент хиротонии, когда два иподиакона под руки сопроводили его пред царские врата и трижды обвели вокруг престола, он внезапно увидел эту сцену со стороны и, несмотря на длительное послушничество, порядком изменившее восприятие, еле сдержался от смеха: почудилось, что он участвует в любительском спектакле. Звучали молитвы, архиерей, блестя праздничными одеждами, уже положил на плечо новопо-священному орарь, надел поручи и вложил в ладони длинную рукоятку круглого серебряного веера с изображением шестикрылого серафима, а Игорь все не мог стряхнуть с себя бесовское наваждение. Но клир трижды грянул “достоин!”, и он очнулся, а после слов “ победную песнь”, как требовалось, слегка помахал рипидой над Святыми Дарами, как бы отгоняя воображаемых мух. Свершилось!