Болотные робинзоны - Софья Радзиевская

— Они не вернутся больше, дедушка, — Саша подошёл к мешкам. — Старший очень бранил того, что зажигалку кинул. Говорил, дым покажет, где они находятся, а им надо было потихоньку. Наверно, партизан боятся.

— Может, и так, — согласился дед Никита. — А всё-таки от беды подальше.

Переносить мешки на другой берег было трудно: хотя Сашина курточка и дедова рубаха уцелели, но кожа на спине и плечах воспалилась и болела.

Дед Никита быстро перекинул мешок Саши на свои плечи.

— Иди, Сашок, вперёд, брод указывай, — сказал он твёрдо.

Саша ничего не посмел возразить.

Домой по знакомой дорожке Мишка с Рыжухой шагали охотно и проворно, точно не их вели, а они показывали дорогу.

Вот и конец тропинки. У самого берега острова стоит бабушка Ульяна и напряжённо всматривается вдаль.

— Слава богу! — только и вымолвила она, всплеснув руками. — Где же вы их встретили? Да как спаслись?

— От тебя, бабка, не скроешься, — опустил на землю мешки дед Никита и, пошатнувшись, присел сам.

— Не видали они нас, счастье наше. И ушли. Говорили, будто совсем. Сашок их клятую речь понимает. А что было, — дай передохнуть, всё расскажу. — И, прислонившись к дереву, дед опустил голову и закрыл глаза.

— Ложись, ложись и ты, Сашок, — заторопилась бабушка Ульяна и потянула Рыжуху за верёвку. — Счастье наше, живые добрались, и на том вам великое спасибо.

Глава 9

ВОЙНА ВОКРУГ НАС КРУЖИТ…

Подготовка к зиме шла своим чередом, и в дружной семье никто не оставался без дела. Бабушка Ульяна с Андрейкой ухитрилась выкопать погреб для картошки, пока дед Никита с Сашей её ежедневно копали в огородах Малинки, а Мишка и Рыжуха перетаскивали на остров мешок за мешком.

— Вот, добро, — сказал как-то дед Никита, привязывая на широкую спину быка перекидной мешок, — отработается бычок, а как станут морозы, зарежем и мяса наморозим на целую зиму.

Саша даже лопату из рук выронил. Что? Съесть Мишку? Нет уж, этого не будет!

— Дедушка, — заговорил он дрожащим голосом. — Дедушка, я сена сам наготовлю много. Только Мишку нельзя есть, дедушка. Мишка нам друг.

— Это бык-то друг? — удивился дед Никита. — Никогда такого не слыхал. Ну ладно, наготовишь сена, — сбережёшь своего друга.

— Спасибо, дедушка, — обрадовался Саша и, обхватив руками Мишкину шею, прижался щекой к его блестящей чёрной щеке. Он поцеловал бы его, да боялся дедовой насмешки. Мишка принял ласку благосклонно: наклонив тяжёлую голову, дружески подтолкнул Сашу широким лбом так, что тот отлетел шага на три в сторону и едва устоял на ногах.

— Не балуй! — строго крикнул дед Никита Саше и, размахнувшись лопатой, стукнул Мишку по широкой спине. — Где это видано — с быком в игрушки играть? Он тебе так наиграет, что костей не соберёшь. Скотина страх должна понимать!

Глухой рокот прервал их разговор. Ближе, ближе… Из-за леса вдруг выплыли две чёрные точки, они быстро увеличивались, рокот тоже нарастал.

— Самолёт! — закричал Саша. — Дедушка, самолёт! Как бы узнать — наш это или немецкий?

Самолёты промелькнули над их головами, шум моторов быстро замер вдали. Дед Никита подошёл к быку и взялся за верёвку, привязанную к его рогам.

— Идём, Сашок, — поторопился он. — Как бы ещё немцы к нам на головы не посыпались.

Уже подходя к острову, Саша вдруг остановился и прислушался.

— Дедушка, дети кричат, — проговорил он удивлённо, — слышишь?

Дед Никита приложил руку не к глазам, как обычно, а к уху.

— Ну и что? — проворчал он, продолжая идти за Рыжухой. — Им больше и делать нечего. Не плачут и то ладно.

— Слово какое-то повторяют, — вслушивался Саша. — А что — не разберу.

— Коска, коска! — донеслось уже отчётливее из-за поворота. — Ой, коска!

Саша обогнал Рыжуху и проворно взбежал вверх по тропинке.

— Дедушка, смотри! — крикнул он.

Гришака, Маринка и близнецы тесной кучкой столпились на лужайке перед домом вокруг чего-то маленького, пёстрого. Гришака присел на корточки, протянул руку.

— Живая, — проговорил он, — ишь, глядит!

— Мя-у, — тихонько послышалось в ответ.

Кошка сидела не шевелясь, прижавшись к кустику травы. На чёрной мордочке, казалось, жили только золотые испуганные глаза.

— Вот здорово! — воскликнул Саша. — Сама, через лес, через топь пришла! Голодная, наверно.

Маринка подняла кошку и ласково прижала к груди.

— Домой снесу, — сказала она серьёзно, как взрослая. — Молока дам. Куда ей деваться-то.

— Домой! — радостно запищали близнецы и, по привычке взявшись за руки, затопали за Маринкой.

Дед Никита и Саша убрали картофель, привязали Рыжуху и Мишку. Наконец Саша открыл дверь и остановился на пороге.

Близнецы, взгромоздившись на нары, с восторгом наблюдали, как кошка, давясь и захлёбываясь, лакала молоко из глиняного черепка. Маринка, сидя на корточках, осторожно гладила пёструю спинку.

— Не мешай ей, — сказала бабушка Ульяна. — Самая это нам удача, что кошка к дому прибилась. Чья она — не припомню, только примета верная: кошка на три цвета — дому прибыль. Как она болотом-то пройти сумела?

А кошка, вылизав черепок насухо, оглянулась, прыгнула на печку и, поджав лапки, замурлыкала, точно и век тут сидела.

К вечеру всегда дружные ребята чуть не перессорились: кому спать с кошкой.

— Я её первый увидел, — доказывал Гришака и даже раскраснелся.

— А я её в избу принесла, — спорила всегда тихая Маринка.

Бабушка Ульяна с трудом заставила малышей выпустить кошку.

— На печке будет спать, вот что, — сказала она. — А ещё подерётесь — отнесу кошку в лес, ей там никто лапы ломать не будет.

— Там её волки съедят! — испугалась Маринка. — Ой, бабушка, не надо, лучше пускай с нами не спит.

— Бабушка, — тихонько спросил Саша, — разве ты правда кошку в лес отнесла бы? — Но бабушка Ульяна в ответ только засмеялась. Позже, когда все дневные дела были переделаны, она, убрав посуду, села рядом с дедом на лавку, мягко сказала:

— Скорее бы вы кончали с картошкой. Как уйдёте, ну места себе не найду.

— Скоро кончим, — успокоил её дед Никита, снимая с колодки готовый маленький лапоть. — Ну вот, Маринке есть в чём бегать. А нам с тобой, Сашок, надо ещё в подпол моей хаты заглянуть: там у меня три мешка муки закопано от лиходеев. Вот и будем всю зиму с лепёшками. Ещё ружьё Степаново и весь припас охотницкий там же схоронен. Это тоже сгодится, зимой — не миновать — волки наведаются. Ну а там, не всё войне быть. Дождёмся и тишины…

— Дедушка! — крикнул Саша в восторге и обернулся к Андрейке. — Слышишь? Ружьё у нас будет. Настоящее!.

— Ружьё, — тихо отозвался Андрейка, — отцово. Дедушка, отец-то придёт?

Бабушка Ульяна тотчас обернулась и посмотрела на мальчика. Глаза их встретились. Бабушка поставила на стол чашку, которую держала, и протянула руки.

— Дитятко ты моё бедное, — проговорила она тихо, и Андрейка с горьким плачем припал головой к её коленям. Все замолкли. Бабушка Ульяна тоже не произнесла ни слова, только гладила белую головку. Плач мальчика постепенно начал утихать и затих. А бабушка Ульяна всё гладила и гладила его волосы и, наконец, нагнувшись, проговорила тихо:

— Батька твой, наверно, уж скоро из армии вернётся, Андрейка, этим утешайся, сыночек мой родненький.

В эту ночь бабушка Ульяна положила его около себя. Засыпая, Саша слышал их тихий шёпот, а наутро Андрейка уже не казался таким угнетённым, как все эти дни. Прежняя весёлость не вернулась к нему, но он охотно начал помогать в домашней работе, и с Гришакой стали меньше шептаться. Саша по-прежнему старался отвлекать Андрейку и Гришаку от грустных мыслей, придумывал для них разные интересные дела.

У него и своего горя было достаточно. Вспоминалась мать: маленькая, худенькая, в военной форме, стояла она на площадке вагона и махала ему рукой. Такой он видел её в последний раз. По ночам Саша часто лежал с открытыми глазами. О судьбе матери он ничего не мог узнать, оставаясь на Андрюшкином острове. Тоска так щемила сердце, что он готов был встать и бежать через лес, по дороге на станцию, к людям, где можно было бы узнать, что делается на свете и получить весточку о матери.

А то он представлял себе Федоску в боях с немцами. Вот он побил много немцев. К нему подходит генерал и прикалывает на грудь орден.

— Храбрый Федоска, — говорит генерал. — А где же твой друг Саша?

Федоска смеётся:

— Саша гусака испугался. Он на Андрюшкином острове ребят нянчит. — И все тоже смеются.

Саша с горящими щеками приподнимался на локте, готовый вот-вот отодвинуть дверной засов и бежать. Но вздохнёт во сне бабушка Ульяна или завозится кто-нибудь из детей, и Саша тихонько опускался на нары и зажимал рот рукой, чтобы никто не услышал, как он плачет. После таких ночей Саша просыпался утром с тяжёлой головой и красными глазами и менее охотно, чем всегда, принимался за дневные работы, не подозревая, как зорко и грустно к нему присматриваются внимательные бабушкины глаза.