Цветы тьмы - Аарон Аппельфельд

Прошел день, стемнело, и Марьяна в панике вскочила:

– Миленький, мы заспались, – так она сказала ему, как будто члену семьи, не впервые спавшему в ее постели. – Теперь нужно одеваться. Марьяне нужно к работе приступать.

Марьяна быстро оделась, накрасилась, вспомнила, что Хуго сегодня не обедал, и побежала за супом. Супа уже не оказалось, так она принесла ему тонкие бутерброды, украшенные овощами.

– Я заморила своего миленького голодом, пусть наестся досыта, – сказала она, встав на колени и целуя его в лицо. Марьяна целует крепко и иногда вдобавок покусывает. – Извини, что тебе приходится возвращаться в чулан. Не волнуйся, Марьяна не забудет тебя. Она знает, что там очень холодно, но что она может поделать? Она обязана работать, без работы ей нечего есть, негде жить, нечем матери помочь. Ты ведь понимаешь Марьяну, – сказала она и снова поцеловала его.

На этот раз Хуго не удержался, схватил ее руку и поцеловал.

Прошло немного времени, и из Марьяниной комнаты послышался мужской голос. Голос был грубый. Марьяне было велено поменять простыни, и она подчинилась, сказав:

– Напрасно вы меня подозреваете. Я меняю простыни и наволочки для каждого клиента. Это основа доверия. Моя работа – доставлять радость, а не причинять неудобства. Я меняю их только для вашего успокоения.

Мужчина недолго пробыл в комнате. Когда он ушел, она открыла дверь чулана, и в холодный чулан пошел теплый воздух из комнаты. Хуго хотелось встать и поблагодарить ее, но он сдержался.

Две надетые на нем пижамы, шапка и тепло из Марьяниной комнаты в конце концов согрели его, и он ждал, когда придет сон и унесет его с собой. Он еще успел услышать, как вошел другой мужчина и немедленно объявил, что на улице страшный холод. Он простоял в карауле пять часов подряд и рад, что это закончилось.

– Ты всегда в карауле? – спросила Марьяна.

– На всяких мерзких заданиях уже приходилось бывать. В карауле стоять не самое страшное.

– Бедняга.

– Солдат не бедняга, – поправил он ее. – Солдат выполняет свой долг.

– Верно, – ответила Марьяна.

Он рассказал ей о смешных письмах, которые получил из дому, о странных посылках, приходящих солдатам от родителей и бабушек с дедушками, и об одном солдате, получившем домашние тапочки. Было понятно, что он искал внимательного слушателя и действительно нашел его.

Хуго все слушал и слушал, пока не уснул.

Во сне Хуго видел Отто. На первый взгляд, в нем ничего не изменилось, выражение лица – все то же скептически-пессимистическое. Только кожа на впалых щеках, обычно бледно-розовая, загорела и загрубела, и он стал больше похож на крестьянина.

– Ты меня не узнаешь? – спросил Хуго.

Услышав этот вопрос, Отто улыбнулся, и на его лбу и щеках стали видны пятна загара.

– Я Хуго, ты совсем не узнаешь меня? – он старался нажимать на слова.

– Что тебе от меня нужно? – пожал Отто плечами.

Хуго было хорошо знакомо это движение, но дома Отто вдобавок промямливал пару слов в оправдание своего вечного уныния. Сейчас же это было бессловесное судорожное подергивание.

– Я пришел издалека повидать тебя, я соскучился по тебе, – Хуго попытался пробудить его память.

„Что тебе от меня нужно?“ – продолжал говорить взгляд Отто, отвергая любое сближение.

Хуго снова вгляделся в него: крестьянский парнишка в одежде не по росту, в чоботах с обмотками.

– Если ты отвергаешь меня, я ухожу, – нашел он подходящие слова.

На это Отто наклонил голову, как будто осознав, что ведет себя невежливо.

– Отто, я не за тем пришел, чтобы раздражать тебя. Если ты решил игнорировать меня, или забыть меня, или не знаю что еще, я сразу уберусь. Ты вправе выбирать себе друзей, как твоя душа пожелает, но одно я хочу тебе сказать. Ты запал мне глубоко в душу, не меньше, чем Анна. Ты можешь забыть меня, но я тебя не забуду.

Отто поднял голову и посмотрел на него, как будто говоря: „Не трать напрасно времени, я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь“.

Ясно было, что это не отвержение и не пренебрежение. Отто полностью изменился, от него прежнего не осталось и следа.

Хуго снова огляделся: горы, покрытые лесом, на равнинах крестьяне собирают жатву. Они делают это все разом и в едином ритме, вот-вот и Отто присоединится к ним. В этих местах, как видно, нет необходимости в словах. Здесь Отто счастливее, чем он был дома. Здесь он одно целое с временами года, здесь не случается ничего особенного, нет матери, восклицающей с утра до вечера: „Если это и есть жизнь – мне такая не нужна“. Здесь все едят досыта, животные послушны людям, никто не спорит и не противоречит друг другу, а вечером все возвращаются по своим домам.

Внезапно Отто взглянул на него, как будто говоря: „Убери меня из своих мыслей. Твои мысли – больше не мои мысли. Теперь я принадлежу этому месту. Это не земля чудес, это трудная земля, но кто привязывается к ней, излечивается от пессимизма. Пессимизм – это тяжелая болезнь. Я получил ее по наследству от своей несчастной мамы“.

– А что будет со всеми нами? – отчего-то спросил Хуго.

Отто посмотрел на него практичным взглядом крестьянина, как будто говоря: „Это больше не моя забота. Евреи и пессимизм хотели отправить меня в преисподнюю. Теперь, слава богу, я избавился от них“. После чего он исчез.

Хуго проснулся – наверное, из-за скандала, творившегося в Марьяниной комнате. Марьяна орала во весь голос, и мужской голос угрожал:

– Я тебя убью, если не замолчишь, прикончу тебя. Не забывай, я офицер, с офицером не пререкаются, а делают, что он приказывает.

Но и эта угроза ее не утихомирила.

И тут раздался выстрел, сотрясший и дом, и чулан. Марьянина комната замерла на мгновение. Никакой реакции на выстрел – ни из коридора, ни со двора. Только через какое-то время Марьяна разрыдалась, и несколько женщин вошли в комнату. Одна из них спросила:

– Ты ранена?

– Нет, не ранена, – всхлипнула она.

Наступило облегчение. Та же самая женщина спросила:

– Чего он от тебя хотел?

И Марьяна, все еще всхлипывая, рассказала, чего он хотел – во всех подробностях. Хуго ничего не понял. Женщины согласились, что такие требования нельзя выполнять. Последовали долгие разговоры как будто бы между сестрами, несколько смягчившие пережитое потрясение.

После этого все вышли из Марьяниной комнаты, наступила тишина, слышно было только, как капает вода из крана во дворе. Сквозь трещины в стенах чулана забрезжил первый утренний свет, его длинные лучи коснулись ног Хуго, и он на миг забыл и о стрельбе, и о потрясении. Чудо солнечных лучей завладело его вниманием.

Попозже Хуго услышал, как женщина говорит:

– Он не собирался ее убивать, хотел лишь напугать.

– Он боялся, что о его позоре узнают приятели-офицеры, – послышался голос женщины постарше.

– Тогда выходит, он намеревался ее убить.

– О чем тут говорить, наша профессия опасная. Мы должны получать надбавку за риск.

Послышался смех, и голоса перебивали один другой. Хуго знал, что последуют обвинения, выяснения, угрозы, и в конце концов Марьяне придется извиняться и обещать, что она больше не будет кричать и станет выполнять в точности то, чего от нее требует клиент. Странно, но, когда он понял это, страх ушел, и на сердце у него полегчало от того, что совсем скоро покажется белое утро и все снова станет, как было. В полдень Марьяна появится в дверях чулана с тарелкой супа в руках.

Ветер стих, и снег падал и не таял. Хуго стоял возле щели в стене чулана и смотрел на медленно кружащиеся снежинки. Глядя на эту белизну, он вспомнил их дом по воскресным утрам: София ушла в церковь к молитве, папа в спортивном костюме готовит воскресный завтрак, на маме новый домашний халат, патефон играет сонаты Баха, а синяя керамическая печь гудит и излучает приятное тепло.

Хуго любит эту легкую атмосферу, лишенную напряженности будних дней. Воскресным утром исчезают заботы, забывается аптека, и даже о маминых подопечных бедняках она не говорит. Музыка и тишина окутывают их троих.

София возвращается из церкви вся в снегу. Мама помогает ей отряхнуть снежинки, готовит ей кружку кофе и печенье, и все усаживаются возле нее. София рассказывает о молитве и о проповеди и всегда приводит какое-нибудь поучение или поговорку, которые произвели на нее впечатление.

На этот раз она цитирует стих „Ибо не хлебом единым жив человек“.

– Что тебя так впечатлило в этом стихе? – спрашивает папа.

– Мы иногда забываем, во имя чего мы живем. Нам кажется, что главное – это заработок, плотская любовь и собственность, а это большая ошибка.

– Что же тогда главное? – пытается разговорить ее папа.

– Бог, – отвечает она и широко раскрывает глаза. София полна противоречий. Каждое воскресенье она непременно идет в церковь, а иногда и посреди недели, однако по вечерам любит проводить время в трактире. Правда, она не напивается, но возвращается веселой и со слегка затуманенной головой. Несколько мужчин, с которыми она проводила время, обещали на ней жениться, но под конец передумывали. Из-за этих пустых обещаний она решила вернуться в свою родную деревню. В деревне мужчина не осмеливался обещать девушке жениться и не выполнить обещанного. Если мужчина пообещал жениться и пошел на попятную, его подстерегут и изобьют до крови.