Журнал «Вокруг Света» №06 за 1990 год - Вокруг Света

Пожалуй, сильнейший аргумент за отправку выдвинул врач Дейв Джонсон: «Кто знает, насколько «морская болезнь» опасна для здоровья Тани при длительном шторме, особенно в экстремальной ситуации, например, если придется покидать судно?» Дейв настоящий профессионал. Он, работая врачом-травматологом в небольшой больнице в штате Мэн, вступил в Медицинскую ассоциацию помощи в диких местах и уже несколько лет обучает на курсах начальным медицинским знаниям людей, отправляющихся в глухие углы, где нет больниц. Например, всех, кто живет в районах национальных парков в США, или членов общества помощи во время стихийных бедствий, которые спасают потерпевших от землетрясений и других катастроф. Словом, Дейву можно было верить.

И все же советская группа сочла возможным оставить Таню до конца плавания. Ответственность за это решение мужественно взял на себя Грегори (так звали американцы нашего руководителя Гришу Темкина).

И как ни удивительно, мы с Таней выиграли этот спор, правда, стоит признать, что в шторма шхуна больше не попадала.

На камбузе после отплытия от берегов Канады закипело соревнование. Надо заметить, что ассортимент продуктов, которыми нас бесплатно снабдили разные фирмы, был не особенно богат. Кое-что, мясо, рыбу — экономили; фрукты быстро кончились, а всякие пориджи (каши), корн-флексы (кукурузные хлопья) и чечевичные похлебки, обильно посыпаемые специями, русскому человеку быстро приедаются. И готовые вспыхнуть «потемкинские» бунты были быстро погашены Таниными борщами и блинами. Если Лара пекла пиццу, то Таня удивляла всех пирогами с капустой, а против лозаньи выставлялась тушеная индейка и т. д. Так этот «камбузный» спор оживил однообразную жизнь на шхуне.

Вообще спокойное море и неторопливое плавание высвободили у команды массу неиспользованной энергии. Американцы, выбросив лозунг: «Мы на шхуне не для отдыха, а для совместной работы», предложили массу новых тем для семинаров, на которые ряд выдающихся наших яхтсменов надо было заманивать апельсинами и яблоками (их раздавали на «палубных семинарах» вместо полдника).

На одном из семинаров о научных изысканиях на борту шхуны поведал Эндрю, студент технологического института, брат руководительницы американской группы Надин Блох. Надин, как член клуба «Чистая вода» и яростная сторонница всяких экологических изысканий, набрала в плавание разных приборов, а занимался с ними в нашей вахте Эндрю, привлекая к своей работе всех по очереди.

Самым нудным, на мой взгляд, было замерять температуру океана, потому что каждые полчаса, днем ли, ночью, требовалось забрасывать пластмассовое ведерко на веревке за борт для забора очередной порции воды и мерить градусником ее температуру. Утренний же ритуал начинался с подъема вытянутого цилиндра с натянутыми нейлоновыми нитями и стеклянной банкой — «туман-коллектора» — приспособления для улавливания загрязнений из тумана. Теперь на мою долю остается последний научный эксперимент, весьма нехитрый. Бодренько напевая: «А я еду, а я еду за туманом», разматываю длинный нейлоновый сачок, укрепленный на рамке, со стеклянной банкой, привинченной в суженом конце, и забрасываю его в море.

— Ловись, рыбка, большая и маленькая!

Тем временем Эндрю устанавливает закрытую металлическую коробку — прибор, фиксирующий загрязненность воздуха. Фильтры из него потом прячем в холодильник. Но, пожалуй, наиболее сложное — это выявление хлорофилла, для чего Эндрю перекачивает морскую воду маленьким насосиком в колбу, а затем запаковывает фильтры с осадками в пластиковые пакетики.

И если в конце пути сопоставить и загрязненность воздуха, и количество пластика и секреций нефти, выловленных сеткой Ньюстона, и содержание хлорофилла в разных частях океана, то можно будет вывести определенную закономерность. Но делать это будут по собранным нашей экспедицией данным ученые нескольких американских университетов.

На «научной вахте» нужно не забывать и о наружном наблюдении. Садимся на носу у разных бортов с биноклями, чтобы попытаться определить виды всякой живности. У нас в журнале чего только не понаписано: и птицы, и акулы, и киты. Сейчас вокруг шхуны ныряют только чайки.

На океан можно смотреть часами. Он разворачивается перед тобой бесконечной панорамой вод: то свинцово-хмурый под низкими тучами, то плещущий веселыми волнами в сверканье солнца. Необъятный океан. Сколько же надо было накопить человечеству всякой дряни, чтобы запакостить такую громадину. Простится ли это когда-нибудь людям?

Даже не верится, что за кормой половина пути. Люди повеселели, сложились какие-то компании, уже кажется, что не будет больше ни штормов, ни поломок. На стенке объявлений около камбуза призыв: «каждый раздет или разодет как хочет и как может». Будет карнавал (за исключением, конечно, вахты). Из носового трюма выкатили два картонных ящика с пивом марки «Золото Манхэттена» — дар наших благодетелей из Нью-Йорка.

На палубе уже кружат Эйнджи в рыжей шапке с хвостом — кот Базилио; Кэт — на швабре — Баба Яга; Лара в ярком галстуке и при усиках, изображающая жулика; Хортон, конечно, одноногий пират на костылях, а с ним Люда Лазарева — Красная Шапочка — уже с бутылкой пива в руке.

Гремит музыка, показывают отснятый днем видеофильм о страшной участи пьяницы и «шлангаи-бездельника Нила, который выпадает за борт,— порок наказан.

На шхуне огни и веселье, а кругом бесконечный ночной океан. Он тихо убаюкивает этот маленький человеческий ковчег — единственный на тысячи миль водяной пустыни. И жалостливо вздыхает океан, взирая на освещенную скорлупку темным глазом, как Моби Дик...

Через несколько дней с мостика послышался отчаянный вопль: — Лайт! Свет!

И сразу же за ним, уже с носа, раздался торжествующий возглас, знакомый по романам Жюля Верна: — Ленд! Земля!

В северной зыбкой мути вначале увидели прерывистые сигналы маяка, а потом над горизонтом беловатую полоску: облако, гористый берег? Кто знает...

Теплая ночь. Ребята проснулись, вышли на палубу, заулыбались, подобрели... Нелегко прожить целый месяц вместе незнакомым людям на тесном суденышке, но невзгоды, работа, общая цель объединяют разные характеры и национальности...

Только к утру отчетливо разглядели берега. Прошли Гебриды, входим в пролив с сильным течением между Шотландией и Оркнейскими островами. В самом узком месте пролива вода аж вскипает, бурлит за кормой, видны гладкие проплешины на поверхности от столкновения потоков. И тут выскакивают, как поплавки, черные шары — блестящие головы тюленей, похожие на собачьи. Они нежатся в стремительном течении, а скорее всего ловят рыбу в узком месте пролива.

Следующие дни идем, окруженные непроницаемо-зыбкой стеной тумана. Только два дня спустя пробиваются горячие лучи солнца, чье тепли особенно чувствуется после холодного перехода через океан. Много встречных судов, появляются бакены с красными и зелеными флажками, проплываем мимо высокого рыжеватого берега со столбиком маяка. Мыс Скаген.

А дальше в проливе, как на бойком проспекте, идут суда, лодки и важно шествуют многоэтажные паромы. Впереди неподвижная громада таинственного замка Кронборг, прославленного Шекспиром в «Гамлете», и огни набережной Копенгагена — недосягаемая для нас и заманчивая жизнь.

Утром входим в спокойное по-домашнему Балтийское море, и капитан Ниле объявляет всеобщую приборку.

Хортон доверяет мне счищать потеки ржавчины снаружи бортов. Вначале было удобно балансировать на канате у носа, а затем пришлось лазать, сгибаясь в три погибели, под леерами, аж голова затекала от наклонов. Тут-то я и брызнул слегка в глаз раствором медного купороса, которым снимал ржавчину. Хортон моментально принес пресной воды промыть глаз и заботливо увел на мостик чистить латунные части, что тоже непыльная работенка.

— Видишь надпись,— показывает Хортон на картушку компаса,— делала датская фирма «Ивер С. Вэлбах и К°», основанная аж в 1755 году. А построена «Те Вега» на заводе Крупна 60 лет назад. Старушка молодец, может до 15 узлов делать. Знаешь, я с двенадцати лет хожу под парусом, не могу без моря. Вот и сейчас сбежал из своего вашингтонского офиса и, конечно, от долгов...

Хортон коротко похохатывает, смешно шевелит выгоревшими рыжими бровями и, насмеявшись, задумчиво говорит:

— Хорошо бы Тихий пересечь. А? С веселой и отважной командой. Как думаешь?

В. Лебедев, участник плавания на шхуне «Те Вега» Нью-Йорк — Атлантика — Ленинград

Род Серлинг. Чудовища на Мэпл-стрит

Здравствуйте, уважаемые читатели рубрики! Отклики на наши публикации уже идут изрядным потоком, и в одном из ближайших номеров я постараюсь ответить на накопившиеся вопросы. Предвижу недоумение многих, открывших эти страницы. Предполагалось, что в рубрике будет публиковаться главным образом свежая фантастика да еще отмеченная писательскими или читательскими премиями,— и вдруг рассказ 196... года! Нет, все правильно, главный принцип остается прежним. Но, по моему глубокому убеждению, мы сильно ограничили бы себя, отказавшись от экскурсов в прошлое, не вспоминая тех, кто составил в свое время эпоху в фантастической литературе, тех, на чьих плечах стоят многие из нынешних авторитетов. Род Серлинг (полное имя Эдвард Родман Серлинг (1924— 1975) — писатель, нашим читателям совершенно неизвестный. Между тем всякий американский любитель фантастики, услышав эту фамилию, тут же воскликнет: «О, Сумеречная Зона!» Именно так называлась серия фантастических телефильмов, с огромным успехом шедшая на американских экранах с 1959-го по 1963 год. Как писатель Род Серлинг, конечно же, сильно уступал мастерам жанра, но как телережиссер и сценарист он не знал себе равных. Режиссеры, подобные Серлингу, и создали бум на телевидении, вошедший в историю под названием «золотой век 50-х», но мало кто мог помериться лаврами с создателем «Сумеречной Зоны»: шесть премий «Эмми» (высшая награда на американском телевидении), две премии «Сильваниа», две премии «Кристофер», «Пибоди» и, наконец, три премии «Хьюго» подряд (1960-й, 1961-й и 1962 год) за фантастику на телевидении. Что же такое «Сумеречная Зона»! Это цикл теленовелл с фантастическим сюжетом и ударной — в стиле О"Генри — концовкой. Это «первая серьезная попытка соединить интеллигентные фантастические рассказы с телевидением» (оценка американского фантаста Гэри Вулфа, отметим здесь слово «интеллигентные»). Наконец, это сам Род Серлинг — режиссер, автор (многих, но, разумеется, не всех теленовелл — в сериале участвовали крупнейшие американские фантасты, в том числе кумир Серлинга — Рэй Брэдбери) и ведущий телесериала. Зрители на долгие годы запомнили неулыбчивое мрачноватое лицо и его неизменный черный костюм. Впоследствии выражение «сумеречная зона» перекочевало в разговорный лексикон и стало обозначать — видимо, по принципу контраста — состояние крайней рассеянности и легкомыслия. На самом же деле, в чем, в чем, а в легкомыслии Серлинга никак нельзя было обвинить. «Сумеречная Зона» все годы была серьезным разговором со зрителями о научной фантастике, попыткой серьезных публичных размышлений о соотношении науки и сказки, о природе добра и зла (потому зона и «сумеречная», что здесь порой не видна грань между рациональным и иррациональным, в полумраке не всегда заметно истинное добро, а из густой тени выплывают грозные ночные призраки). Не случайно теленовеллы Серлинга, будучи беллетризованы и изданы в виде книжек («Рассказы из Сумеречной Зоны», 1960; «Еще рассказы из Сумеречной Зоны», 1961; «Новые рассказы из Сумеречной Зоны», 1962; «Из Сумеречной Зоны», 1962), пользовались огромной популярностью у читателей. Одна из таких новелл — перед вами. Теперь понятно, почему она не совсем литературна (это же — сразу видно! — телефильм, положенный на бумагу). Понятно, почему такая точность диалогов и меткость психологических характеристик. И понятно, почему Род Серлинг не стал выдающимся писателем: он занимался своим делом, и делом этим до конца его дней было Телевидение.