Сорок пятый - Иван Конев

 В итоге всех размышлений по дороге к Рыбалко я принял окончательное решение: не окружать врага, оста вить ему свободный коридор для выхода из Силезского бассейна и добивать его потом, когда он выйдет в поле. Жизнь впоследствии оправдала это . решение.

 Для того чтобы осуществить решение, надо было, с одной стороны, ещё раз повернуть на ходу те соединения танковой армии Рыбалко, которые готовы были уже перерезать этот коридор, а с другой — активизировать действия войск, непосредственно наступавших на Силезский промышленный район. Просто оставить коридор для выхода гитлеровцев — этого недостаточно. Требовалось заставить их видеть в этом коридоре единственный путь к спасению. А для этого надо было показать им нашу мощь и нашу решимость вышибить их из Силезского промышленного района, атакуя и тесня в направлении оставленного коридора, на юго-запад.

 Командующим 59-й армией Коровникову и 60-й Курочкину указания были отправлены с офицерами моей оперативной группы, а к командующему 21-й армией Гусеву я по дороге к Рыбалко заехал сам. По первоначальному плану его армия, ведя фронтальные бои, в то же время должна была обходить Силезский промышленный район с северо-запада. Теперь Гусеву было отдано приказание — как можно стремительнее атаковать противника с фронта, непрерывно тесня и вышибая его.

 Забегая вперёд, скажу, что 21-я армия и в этот день и в последующие прекрасно выполняла поставленную перед ней задачу.

 А как сложились обстоятельства у Рыбалко? Читателю уже известно, что, принимая свое решение, я с понятной тревогой думал о том, как поймут меня мои подчиненные, и в частности командующий 3-й гвардейской танковой армией. Ведь в течение нескольких дней эта армия осуществляла сложнейший маневр с боями именно для того, чтобы замкнуть кольцо вокруг Силезской группировки противника. Восстанавливать по памяти диалог двадцатилетней давности дело трудное. Но как раз этот разговор с Рыбалко был одним из тех, что не забываются, и если понадеяться на память, то был он примерно таким.

 Он: Товарищ маршал, чтобы выполнить ваш приказ, мне надо вновь поворачивать армию.

 Я: Ничего, Павел Семёнович, вам не привыкать. Ваша армия только что совершила блестящий поворот. Давайте сделаем ещё один доворот. Кстати, у вас целый корпус ещё не развернут, идет во втором эшелоне. Давай те его сразу и выведем на ратиборское направление, а два корпуса застопорим, тем более что связь по радио у вас со всеми корпусами, насколько я понимаю, отличная.

 Он (поморщившись и ещё, как я почувствовал, внутренне сопротивляясь): Да, это, пожалуй, возможно.

 Я: Связь у вас хорошая, я не ошибаюсь? Со всеми есть связь?

 Он: Да, связь есть со всеми. Радио работает безотказно.

 Я: Так передайте тогда сейчас же приказ этим двум корпусам «Стоп», а тому корпусу «Вперёд, на Ратибор».

 Радиостанции были здесь же — и на моей машине, и на машине Рыбалко. И он, не теряя времени, пошёл отдавать по радио этот приказ.

 Кстати сказать, при этом разговоре присутствовал боевой соратник Рыбалко член Военного совета 3-й гвардейской танковой армии С. И. Мельников, человек, имевший обыкновение большую часть своего времени проводить в войсках, в боевых порядках наступающей армии.

 Когда вспоминаешь боевое прошлое, то для того, что бы тебя лучше поняли, хочется некоторые моменты передать зрительно, попробовать в меру своих сил восстановить перед глазами читателя ту картину, которую тогда видел сам.

 Что из себя представлял передовой наблюдательный пункт 3-й танковой армии, на котором происходил весь этот разговор? Это был и не дом и не блиндаж, а просто удобная для обозрения местности высотка, на которую выскочил командующий армией, а вслед за ним и я.

 Обзор исключительно широкий. Впереди — поле боя, и мы оба видим его как на ладони, видим движение танковых соединений Рыбалко. Его бригады маневрируют перед нами, как на хорошем плацу, двигаясь под обстрелом противника к Силезскому промышленному району, к городу Глейвиц. Вдали виден и сам промышленный район, дымящиеся трубы заводов. Слева от нас, там, где ведет бой 21-я армия Гусева, слышна непрекращающаяся артиллерийская стрельба и заметно продвижение пехоты. А в тылу из глубины выдвигаются новые танковые массы — тот корпус, который Рыбалко сейчас по радио заворачивает на Ратибор.

 Современная война связана с расстояниями. Действия больших войсковых масс чаще всего не умещаются в поле зрения человека, даже если находишься на наблюдательном пункте. Чаще всего они обозримы только по карте. Тем большее удовлетворение я испытывал, когда мог наблюдать стремительное продвижение вперёд боевых порядков танковых бригад, смелое, напористое, не смотря на огонь и сопротивление врага. На танках — десантники, мотопехота, причем некоторые из них с гармошками и баянами.

 Кстати сказать, многие танки в этой операции были замаскированы тюлем. Танки и тюль — сочетание на первый взгляд странное, но в этом была своя логика.

 Стояла зима, на полях ещё лежал снежок, а танкисты накануне как раз захватили склад какой-то текстильной фабрики. Там нашлось много тюля, и маскировка оказалась неплохой.

 Так и стоит сейчас перед глазами эта картина со всеми её контрастами: с дымящимися трубами Силезии, с артиллерийской стрельбой, с лязгом гусениц, с тюлем на танках, с играющими, но не слышными гармошками десантников.

 Повествуя о дальнейших операциях фронта (Берлинской и Пражской), мне ещё не раз придется возвращаться к имени и боевым делам командующего 3-й гвардейской танковой армией Павла Семёновича Рыбалко. Я хочу рассказать об этом незаурядном человеке несколько подробнее, чем это можно сделать по ходу изложения боевых действий, представить его читателю таким, каким он остался в моей памяти, попробовать дать нечто вроде его портрета, причем, разумеется, это будет портрет военного человека.

 На войне я встретился с Рыбалко впервые только в 1944 году. До этого в качестве командующего 3-й танковой армией он уже провел ряд крупных операций по освобождению Украины, форсированию Днепра, освобождению Киева, наступлению на Западной Украине. Я встретился с ним, принимая командование 1-м Украинским фронтом, в мае 1944 года.

 Эта первая встреча на войне была далеко не первой в жизни. Я знал Рыбалко с начала двадцатых годов по учебе на Курсах высшего начальствующего состава при Академии имени Фрунзе. Впрочем, тогда она ещё так не называлась. Фрунзе был жив, и именно он послал целую группу старых боевых комиссаров (человек тридцать) учиться на курсы. Я говорю «старых», но тогда этим комиссарам насчитывалось от роду всего лет по двадцать шесть-двадцать семь. В числе их были и мы с Рыбалко.