Карты печали - Джейн Йолин

Как каждый из королевской семьи, я был на голову выше, чем люди Земель. Вы, чужеземцы, - вы даже выше, чем мы - должны это заметить. Поэтому один взгляд на Зал убедил меня, что Линни там нет.

Я протиснулся к столу под мельничным жерновом.

- Девушка, - сказал я. - Лина-Лания. Где она?

Парень я одутловатым лицом и голубыми глазами, темные волосы которого закрывали, как занавеской, его лоб, уставился на меня. Он туго соображал и не понимал, чего я хочу.

- Твоя кузина, Лина-Лания.

- Линни?

Этот идиот знал свою родню только по кличкам, и эта кличка так не подходила к ней, что боюсь, я фыркнул на него. Он отскочил. Что еще можно делать с таким умником, если не понукать им?

- Линни, это та, высокая.

Он медленно закивал головой, пока в голове у него рождался ответ.

- Вам нужна Ножки-Палочки? Она на мельнице.

Не говоря больше ни слова - он лучшего не заслуживал - я повернулся. Я не доставил ему удовольствия даже малейшим прикосновением и позаботился, чтобы толпа заметила его. Теперь над ним долго будут насмехаться. Я направился к двери.

Так как мельницы всегда располагаются к востоку от деревни и рядом с водой, поиски не составляли труда. Мельница возвышалась, как каменный зверь, над потоком, а колесо, с шумом вращаясь, показывалось из воды и исчезало в ней. Этот звук все время сопровождал мое пребывание там и позднее я вставил его в свои песни о Седой Страннице.

- Я СЛЫШАЛ ИХ.

- Ты должен был сказать: "Они бы мне понравились".

- ТЫ БЫ ОТВЕТИЛ: "ОНИ БЫ ВЫРОСЛИ ОТ НАШЕЙ ДРУЖБЫ".

- Ты хорошо изучил наши обычаи, звездный путешественник.

- МНЕ ПРИШЛОСЬ ДОЛГО ИЗУЧАТЬ ИХ.

- Ты не сказал, понравились ли тебе мои песни.

- РАЗВЕ МОГУТ КОМУ-НИБУДЬ НЕ НРАВИТЬСЯ ПЕСНИ КОРОЛЯ?

- Я был музыкантом задолго до того, как стал Королем. Я хочу слышать правду.

- ТВОИ ПЕСНИ ВЕРНУЛИ ДЛЯ МЕНЯ ЛИНУ-ЛАНИЮ К ЖИЗНИ.

- Вы так выражаете...

- Я ЛЮБИЛ ЕЕ? ДА.

- Нет, нет, ты должен сказать "Она бы мне понравилась", а не "Я любил ее". В нашем языке нет слова "любить". Нравиться можно по-разному: нравится друг, ребенок. Королева, ночная возня. "Мне бы понравилось" - это начало ритуала и общения. Произнеси это.

- И ЭТО ТОЖЕ.

- Тогда мои печальные песни имели успех. Ты заметил, как звучат басовые струны плекты? Это был голос мельницы. За исключением самой первой песни, этот цикл - моя попытка стать бессмертным. Пока его исполняют, ее и меня - будут помнить.

- Я, БЕЗУСЛОВНО, БУДУ ПОМНИТЬ.

- Хорошо... Тогда я расскажу тебе остальное, потому что тебе еще многое нужно запомнить. Твое понимание того, что произошло, неполно до огорчения. Мы здесь в Эль-Лалдоме говорим, что в каждом событии есть тот, кто его переживает, и тот, кто о нем рассказывает.

- ЭТУ ОСТРОТУ Я УЖЕ СЛЫШАЛ РАНЬШЕ.

- Хорошо, тогда ты готов слушать.

- МОЙ КОРОЛЬ, ИМЕННО ЭТОМУ МЕНЯ УЧИЛИ ДОБРУЮ ПОЛОВИНУ МОЕЙ ЖИЗНИ - И ВСЮ ТВОЮ ЖИЗНЬ.

- Я продолжу.

Дом при мельнице был низенький и набитый тяжелой мебелью из темного дерева. Столы и стулья соперничали друг с другом, стараясь занять середину единственной главной комнаты. В алькове под лестницей, ведущей на чердак, стояло несколько широких шкафов, украшенных резьбой: черепами и плачущими женщинами. Вдоль стен находились кровати под пологами. Уединение здесь могло быть только плодом воображения. Дом был похож на большинство сельских домов, которые я посещал на своем пути. Даже в доме Лины-Лании я тосковал по светлому Эль-Лалдому.

На мой стук отворила сама Линни. Она посмотрела прямо на меня, ее глаза были вровень с моими, но не улыбнулась. Она, должно быть, удивились, увидев меня, но не подала виду, не захихикала, не зажеманилась, не прикоснулась ко мне, как это делали все ее землячки в каждом маленьком городке, которые я посещал в своем путешествии. От этого она понравилась мне еще больше.

Она слегка кивнула головой и шагнула в сторону. Я вошел. Ее мать и мать ее матери, обе приземистые, невысокого роста, с землистой кожей, сидели у стола, готовя еду для обеда и споря. Увидев меня, они встали, прося извинения одновременно глазами и словами.

Я выбрал стул почище, тот, что стоял дальше всех от сырых продуктов. Боюсь, что я поморщился, когда они сгребали очистки в горшок с помоями. Иногда даже принц отказывается от хороших манер. Но, в конце концов, я кивнул им.

Они не ошиблись насчет причины моего прихода.

- Мы долго ждали этого открытия, - начала ее мать.

- Ты не ждала. Ты не признавала ее гениальности. Это я первая заметила, - перебила ее бабушка.

- Долгие годы сделали тебя взбалмошной, - ответила ей дочь.

Лина молчала, стоя между ними.

- В семье нет никого, похожего на нее, - сказала бабушка. Она быстро назвала свои двадцать одно колено, а мать трижды перебивала ее. - И не было ни одной, которая выглядела бы и пела, как наша Линни.

Линни только чуть шевельнулась и уставилась в пол. Она всегда знала о своем таланте плакальщицы, но ее длинное тело было для нее мукой. Ножки-Палочки, действительно. Дети бывают жестокими. Ее плечи могли бы согнуться под тяжестью их оскорблений, она могла бы попытаться как-то принизиться, чтобы войти в их круг, но она была слишком горда, чтобы склонить голову перед их языками.

Я подошел к ней, взял рукой за подбородок и поднял ее лицо вверх. Мне показалось, что она выплыла ко мне с большой глубины, в глазах у нее стояли слезы, а дрожащий рот складывался не то в гримасу, не то в улыбку. Я почувствовал, что моя собственная рука дрожит от прикосновения и отодвинулся от нее.

- Седовласая, - прошептал я, хотя я не уверен, что кто-нибудь из них обратил внимание на значение этого имени.

- Ее зовут Лина-Лания, - сказала ее мать.

- Линни, - настаивала бабушка.

- Она будет известна под именем Седой Странницы, - сказал я.

Седовласая медленно улыбнулся мне. И, действительно, с этих пор она была известна мне и моим близким только под этим именем.

Мы отправились на следующий день. Я оскорбил их всех, кроме Линни, настояв на отдельной постели для меня, в одной из плотно занавешенных кроватей. Женщины шептались об этом до поздней ночи - наверное, и о других вещах тоже - но я не мог заставить себя лечь с кем-нибудь из братьев или с матерью, которая все равно давно потеряла возможность рожать. А прикоснуться к Седовласой здесь, во мраке, исполняя свой долг - было за пределами моего воображения. Ее нужно доставить в Эль-Лалдом, к яркому свету, и там, в уединении моих комнат, я одену ее в шелковые одежды и доставлю ей удовольствие, как женщине королевского рода.

Для нашего путешествия она выбрала самое глубокое платье Земель: серое, с грубейшей вышивкой. При всей красоте ее языка она была несчастьем с пятью пальцами. Кромка платья была покрыта детской вышивкой: красное, черное, зеленое, нитки небрежно покрашены соком ягод. Работа была незамысловатой, в ней не было очарования. Но на ней платье сидело так, как будто это кожа, которую она готова скинуть. Я с нетерпением ждал метаморфозы. Под моей опекой эта девчушка Земель превратиться в королевскую красавицу.