Ганнибал: один против Рима - Гарольд Лэмб

А севернее, в Уксаме, паслись табуны лошадей, выносливых и легко поддающихся тренировке. Люди там поклонялись Эпоне, богине — покровительнице лошадей. Ганнибал имел в виду этих лошадей. Он всегда продумывал все до мелочей. Сидя верхом на лошади, можно было спокойно пользоваться кельтиберским мечом, длиной в два фута, обоюдоострым и слегка изогнутым. Эти воины придумали необычные пики, длиной примерно пять футов, с железными наконечниками толщиной не менее половины дюйма. Такую огромную пику можно было метнуть, сидя в седле, в щиты и доспехи. Если бы кельтиберских конников можно было убедить…

Испанские наемники, как прекрасно знал Ганнибал, были в высшей степени ненадежны. Вознаграждение не удовлетворяло их, а рассчитывать, что они будут служить по призыву, было невозможно. Всех этих разнообразных испанцев роднило с карфагенянами одно — свободолюбие. Их исключительная гордость не поддавалась описанию словами (нынешние испанские историографы называют эту гордость altivez — «врожденная надменность»), но она служила неким пробным камнем. Если какой-то кельгибер был предан вождю, он присягал ему на верность и соблюдал свою клятву вплоть до того, что убивал себя, в случае если тот, в верности кому он клялся, был убит. Каким-то образом Ганнибалу удалось добиться такой преданности от кельтиберских всадников.

Завоевав симпатии этих воинственных людей, он приспособил для перевозки грузов их неизвестные в Африке легкие повозки с впряженными в них малорослыми, но быстроногими быками.

Весной 219 года до н. э., прежде чем наступила благоприятная погода для мореплавания, в порту Нового Карфагена появились посланцы Рима, желавшие увидеть Ганнибала. Они встретились с ним — двое пожилых мужчин в простых тогах. Посланцы потребовали, чтобы Ганнибал соблюдал подписанный с Гасдрубалом договор не переходить реку Эбро и не приближаться к Сагунту, который стал союзником римлян.

Сагунт представлял собой крепость на побережье, на полпути между Новым Карфагеном и рекой Эбро, и, соответственно, относился к карфагенской зоне согласно договору. В нем находилась колония греческих купцов, а также диаспора сторонников Карфагена. Эту цитадель раздирали интриги, и, что там на самом деле происходило, понять было невозможно. Известно, что сагунтийцы истребили обитавших по соседству тартессийских поселенцев и что они обращались за покровительством к Риму, будучи его союзниками. Это само по себе незначительное событие по своим последствиям оказалось равным убийству эрцгерцога австрийского на угрюмой земле Сербии в наше время. Реакция Ганнибала была основой дальнейших событий.

Согласно договору, заявил он, власть римлян не распространяется южнее реки Эбро. Что же касается сагунтийцев, то они расправились с таргессами и должны ответить за это. «В обычае карфагенян, — добавил он, — помогать угнетенным народам».

Это звучит в достаточной степени иронично, однако, возможно, молодой Ганнибал озвучивал цель, которая сложилась у него в мыслях. Так или иначе, но требование Рима было отклонено. Посланцы вернулись на свой корабль, чтобы доложить о результате карфагенскому сенату, как тот и требовал. Ганнибал отправил в Карфаген свое собственное донесение о событиях.

(Как обычно, когда это касалось внутренних дел Карфагена, не сохранилось никаких следов этого послания Ганнибала. С другой стороны, римские архивы сохранились и нередко переписывались. Спустя два столетия усердный Тит Ливий из Падуи написал свой монументальный труд «Римская история от основания города», и тогда, во времена великой эпохи Августа, рассказ о первой встрече в Новом Карфагене претерпел коренные изменения в сочинении Ливия. Причина «ганнибаловых войн» выглядит ничтожной. На страницах труда Ливия Ганнибал уже подверг Сагунт осаде (что он сделал только в следующем году), и, когда прибыли два посланца, «он отправил своих людей на берег встретить их и предупредить, что их появление у него небезопасно… к тому же у него нет времени выслушивать их в столь критический час». На самом деле Ганнибал виделся и разговаривал с посланцами в Новом Карфагене. Что касается его послания в Карфаген, Ливий утверждает, что если Ганнибал с послами и не виделся, он должен был предположить, что они направятся в Карфаген, и написал туда, советуя «не удовлетворять требование римлян».)

Именно так и произошло на самом деле в Карфагене. Там послы потребовали нейтрализации Сагунта.

Совет в Бирсе отказался вмешиваться в дела Ганнибала.

На страницах своего труда Ливий заставляет Ганнона Великого, вождя группировки, находившейся в оппозиции к Баркидам, пылко выступать против воли совета. Эта записанная речь красноречиво свидетельствует, что такая мысль пришла Ливию постфактум. Ганнон умоляет своих соратников-консулов «не провоцировать римлян на войну в Сагунте». Ганнон, оказывается, отговаривал их посылать отпрыска Гамилькара в армию. Потому что «ни дух этого человека, ни его плоть, его дети, никогда не перестанут препятствовать договору с римлянами. Вы послали к войскам юношу, который одержим властолюбием и видит единственную возможность получить власть, сея семена войны. Сейчас ваши войска окружают Сагунт, к которому им запрещает приближаться договор. Скоро римские легионы окружат Карфаген. Вы раздули пламя, которое спалит вас».

(Теперь это, казалось бы, наивное предсказание одного из карфагенян вовсе не кажется таким уж наивным. Это — пролог к небылицам, написанным Титом Ливием и его соотечественниками о Ганнибале, сыне Гамилькара, и катастрофам последующих восемнадцати лет. Сюжет этот начинает вырисовываться таким образом: мальчик, поклявшийся во вражде к Риму, став взрослым, попытался добиться могущества, ввергнув Карфаген в войну против воли его мудрых правителей.)

В то лето армия Ганнибала атаковала Сагунт.

Воды Средиземного моря могли бы рассказать об истинной причине того, что началось в 219 году до н. э. То был кульминационный пункт борьбы, которая велась 120 лет между двумя алчными и безжалостными силами за господство над этими водами.

Незримая граница всегда отделяла южную часть Средиземного моря от северной. Она отделяла Африканский континент от Европы, ливийско-семитско-египетское население от арийских посягателей, которые вторглись на греческий полуостров и на прекрасный остров Крит. Финикийцы с юга объединились с персами с востока против дорических греков. По-прежнему оставалось мало общего между обитателями юга и теми, кто жил на севере. Эратосфен, как географ, попросту провел основную ось Средиземноморья по прямой линии через Гибралтар и Сицилию над островом Родос. Сами побережья были совершенно различны. На севере миниатюрные моря лежали между полуостровами; большие реки собирали воды материковых земель; укрытые гавани манили к себе корабли, в то время как цепь островов вела к дальним берегам. На юге безгранично простиралось непривлекательное Африканское побережье, на котором почти не было гаваней и протекала единственная большая река — Нил. На севере сильные ливни питали пастбища для скота (исключение составляла Греция) и кормили возрастающие массы людей. На юге карфагеняне должны были налаживать сельское хозяйство и оставались зависимыми от моря. Латиняне, жившие на Тибре, преуспевали в сельском хозяйстве и долгое время были, кажется, вполне удовлетворены этим.