В моих глазах – твоя погибель! - Елена Хабарова

– Это символ Цзянь, Препятствие, – раздался голос гадалки. – Он гласит, что, чем больше сил ты прилагаешь к достижению цели, тем меньшего сможешь добиться. Теперь прощай. Иди домой, только не забудь отдать Тонь Лао деньги.

Горький, 1946 год

Весной 1946 года Дмитрия Егорова вызвал начальник лесоучастка, а потом его повезли в Сухобезводное, в управление ИТЛ. Там ждал человек с погонами капитана НКВД. Ничего не объясняя, велел Егорову сесть в машину. На вопросы он не отвечал, только однажды сказал, что всё разъяснится в Горьком.

Там, в номере ведомственной гостиницы, Егорова ждал человек, увидев которого он не поверил своим глазам. Это был его троюродный брат – Павел Михайлович Зернов. Виделись они в последний раз много лет назад: когда умерла мать Зернова, двоюродная тетка Егорова. И она, и мать Дмитрия Александровича происходили из бедных крестьянских семей, жили тяжело, да еще и судьба разбросала потом, вот так и вышло, что их сыновья редко встречались, однако Егоров был наслышан об успехах троюродного брата.

Им обоим помогла подняться Советская власть. Егоров служил в армии, потом окончил школу НКВД, для того чтобы остаться на службе в органах госбезопасности. А Зернов ушел в науку. Он окончил высшее техническое училище имени Баумана, и его научная работа в области дизелестроения еще в студенческие годы была удостоена премии и диплома Академии наук СССР. На Зернова обратили внимание в правительстве, и далее карьера его развивалась стремительно. Он стал заместителем народного комиссара среднего машиностроения СССР, с июня 1940 по декабрь 1942 года работал председателем Всесоюзного Комитета стандартов, был заместителем наркома танковой промышленности…

Егорову никогда не требовалась поддержка влиятельного родственника: он и сам вполне успешно продвигался по службе. Да и не обратился бы он к Павлу даже в случае надобности – в голову такое прийти не могло: гордость не позволила бы. Наоборот, Егоров старался держаться от троюродного брата подальше, чтобы даже перед самим собой не стыдиться потом возможной протекции. Не подумал он просить Зернова о помощи и во время заключения. Более того! Егоров очень боялся, как бы кто-то не наткнулся на факт их родства, потому что это могло серьезно повредить Павлу. И не такие высокие чины слетали из-за опального братца, пусть даже троюродного! И вдруг увидеть его в Горьком…

Павел Михайлович держался на равных, без малейшего оттенка снисходительной покровительственности. Сказал, что все злоключения (он так и выразился – злоключения) Егорова закончились, вопрос о его реабилитации будет решен в самое ближайшее время, потому что никакого состава преступления в его действиях доследование не обнаружило. Его восстановят в звании. Человек, который подвел его под статью, пытаясь выслужиться, наказан. Сейчас Егоров приведет себя в порядок, после этого они поужинают, переночуют в Горьком, а наутро отправятся в Саров. Там Егорова ждет работа.

Он пытался узнать о подробностях, однако Зернов покачал головой:

– Всё потом, Митяй. Сначала ванная, парикмахер и ресторан. А поедим – тогда и поговорим толком.

…По дороге в Саров оба клевали носами в «газике» – досыпали, потому что почти вся ночь прошла в разговорах.

Егоров узнал о том, что Государственный комитет обороны еще в феврале 1943 года утвердил программу научных и технических исследований по практическому использованию «внутриатомной» энергии, которые осуществляла Вторая лаборатория Академии наук СССР. Эти исследования следовало развернуть в удаленном и изолированном месте, где возможно было бы создать специальный научно-производственный центр для разработки новой бомбы – атомной.

Еще с конца 1945 года шел поиск места для размещения сверхсекретного объекта. Вскоре Зернова назначили директором базы № 112 Главгорстроя СССР. Здесь разрабатывали конструкции опытных образцов реактивных двигателей и начали их изготовление, что фактически означало создание ядерного оружия в СССР. Зернову же предстояло формировать коллектив КБ-11, заниматься строительством лабораторных зданий, создавать экспериментальную базу, на которой велись все необходимые научно-исследовательские и конструкторские работы по подготовке конструкции первой отечественной атомной бомбы. Но сначала следовало найти подходящее место. Среди множества вариантов был и Саров, где размещался завод N 550 Наркомата боеприпасов.

В конце апреля 1946 года Юлий Борисович Харитон[21], главный конструктор проекта, и Зернов, которому предстояло осуществлять материальное обеспечение, осмотрели Саров и остановили свой выбор на нем.

По пути заехали в Дивеево. Здесь к Зернову на улице подошла незнакомая женщина, по виду – монашка, хотя и одетая в мирское, и сказала, глядя своими голубыми глазами не в лицо ему, а как бы в самую душу:

– Помощников себе ищешь? Так поищи вокруг себя! Негоже, Павел, брата забывать, когда он безвинно страдает. А не поможешь ему, не видать тебе удачи!

Пока Зернов стоял, не в силах скрыть полное ошеломление, женщина исчезла, причем он совершенно не смог бы сказать, в каком направлении она ушла. Исчезла, другого слова не подберешь!

Откуда она знала, как зовут Зернова? И откуда знала, что у него есть брат?!

У Павла Михайловича не было других братьев, кроме троюродного – Дмитрия Егорова, которого он всю жизнь шутливо называл Митяем. И тут он вспомнил, что уже много лет ничего не слышал о Митяе. С самого начала войны!

Зернов не стал бы тем, кем он стал, если бы не умел соображать быстро и связывать концы с концами. Поэтому он мигом смекнул, что эта неизвестная женщина – или ведьма, или знакома с Егоровым. В ведьм Зернов не верил – оставался второй вариант.

Но где Дмитрий мог познакомиться с этой женщиной? Неужели он бывал в Дивееве или в Сарове?

Зернов провел стремительное расследование и выяснил, что и в самом деле – его троюродный брат трудился в составе особой части завода N 550, причем с самого момента его создания. Он был на хорошем счету, взысканий не имел… однако весной 1942 года исчез. Обвинения против него казались странными и смутными, однако приговоры выносили и при более расплывчатых обвинениях. Был приговорен и Егоров. Сейчас он находился в лагере.

Зернов имел достаточную власть, чтобы потребовать нового расследования дела, по которому пострадал Егоров. Вскоре весы советской Фемиды качнулись в обратную сторону: начальство областного НКВД было в курсе, объект какого значения должен строиться в Сарове, и всякая просьба фактического руководителя этого строительства была наравне с приказом.

К счастью или к несчастью, однако таких невероятных историй, которая произошла с Егоровым, судопроизводство тех лет насчитывало немало. Так что он не стал еще одним счастливчиком среди тех, кого судьба, «играя человеком», выдернула из бездны и если не вознесла высоко, то хотя бы вернула к нормальной жизни.

Уже на другой день после встречи с Зерновым Дмитрий Александрович возвращался в Саров. По пути он упросил Павла Михайловича хоть на десять минут задержать машину на углу одной из центральных улиц и переулками бегом бросился на Мистровскую.

Хабаровский край, 1957 год

Ромашов начал присматриваться к вольнонаемным работникам, которые трудились в карьере шоферами. Одним из них был молчаливый великан Степан Крамаренко – добродушная гора мускулов с непропорционально маленькой головой. Несколько раз Ромашов проверял: Степан отлично реагировал на мыслительные посылы, ибо его неразвитый мозг не был способен к какому бы то ни было сопротивлению. Ромашов наметил себе Степана следующей жертвой – на его энергии можно было протянуть дольше, чем на тех «объедках», которые Ромашов получал от заключенных.

Убийство Степана Ромашов планировал именно на вечер, потому что незаметно подобраться к великану днем он не мог. Ему удалось внушить водителю, что грузовик его неисправен и тот должен допоздна возиться с мотором, отыскивая и не находя несуществующую поломку. Оставлять технику в нерабочем состоянии было нельзя – за это вольнонаемные легко могли перейти в разряд «контингента», поэтому можно было не сомневаться, что Степан задержится с ремонтом до темноты.

Темнота Ромашову была очень нужна! Убить Степана днем он не мог, потому что боялся не справиться с тем приливом энергии, который обрушился бы на него после гибели этого великана. Он помнил, как, неожиданно получив двойную порцию живой энергии после того, как прикончил в Сокольниках двух сестер, Галю и Клаву, – а вышло это почти нечаянно! – никак не мог справиться с их жизненной силой. Его тогда не оставляло ощущение, будто он надут, как воздушный шар, и в любой миг может оторваться от земли и улететь. Цепляясь за деревья, Ромашов добрел тогда до сельмага и набил брюхо плохо пропеченным хлебом, запивая его сладким лимонадом, чтобы хоть как-то утяжелить, заземлить себя. Странностью своего поведения после убийства он опасался привлечь к себе подозрения.