Дело мерзкого снеговика - Николас Блейк

– Подождите. Одну минуту. Я хочу сказать пару слов майору Диксону.

Главный констебль изобразил было на лице недовольство, но в тоне Найджела ясно прозвучала настойчивость, и все возражения замерли у него на устах. Найджел желал поговорить с ним наедине. Закрывая дверь, он увидел двух полицейских, вскочивших с кровати и глядевших в их сторону с нескрываемым изумлением. Хивард и доктор Боган тоже выглядели удивленными.

Немного пройдя с майором Диксоном по коридору, Найджел вкратце изложил ему свою точку зрения, ту самую, что до этого – Шарлотте Ресторик.

– Теперь вы видите, – подытожил он, – совершенно очевидно, что это – не самоубийство. Не берусь судить, но вскрытие было бы нелишним, и еще – хорошо бы осмотреть веревку под микроскопом.

– Веревку?

– Да. Вы сами видели, что она была дважды перекручена вокруг ее шеи. Не спорю, она могла сделать это и сама. Но с таким же успехом можно считать, что это сделал убийца, два раза обмотав ей шею, чтобы следы от двойной петли перекрыли те синяки, которые он нанес ей, когда придушил ее до потери сознания. Если веревку обмотали вокруг крюка на потолочной балке, а потом подтянули тело вверх, то под микроскопом будет видно, что волокна веревки топорщатся, располагаясь против направления движения веревки. На крюке остались частички угольной пыли. Эта пыль и шея девушки могут кое-что нам сказать. Вот почему я вмешался, когда увидел, что второй полицейский собирался развязать узел. Все предосторожности, когда в комнате старались ничего не трогать, были бы тщетны, успей он это сделать.

Найджел проговорил все это самым бесстрастным тоном, на который только был способен, пока майор Диксон с возрастающим ужасом пялился на него.

– Простите, я, кажется, позабыл ваше имя, – вымолвил главный констебль, наконец овладев даром речи. Фраза была этакой вежливой разновидностью реплики «Какого черта ты вмешиваешься во все это?» – той самой разновидностью, которая позволяла главному констеблю никоим образом не подвергать сомнению чувство глубочайшего уважения к находящимся в Истерхем-Мэнор.

– Стрэнджвейс. Мой дядя, сэр Джон, младший уполномоченный Нью-Скотленд-Ярда. У меня неплохой опыт в таких делах. Миссис Ресторик попросила меня помочь.

– Кошмар! Теперь же, верно, подымется шум! – вдруг промолвил майор Диксон. – Самоубийство – и то ужас, ну а убийство! Боюсь, Ресторик просто с ума сойдет, узнав об этом. – Он смотрел на Найджела уже обеспокоенным, заговорщицким взглядом, словно говорил: «Давайте просто забудем наш разговор». Глубоко вздохнув, он немного постоял перед закрытой дверью в комнату, словно на краю ледяной проруби, и тяжело ввалился в комнату.

– Филипс, не развязывайте веревку, просто обрежьте ее, потом оберните как-нибудь для экспертизы. Ресторик, у меня к вам пара слов. Кстати, нельзя ли отсюда позвонить?

– Конечно. Но…

– Робине. Свяжитесь с доктором Анструтером и попросите его заехать.

– Анструтер? – напрягся Хивард Ресторик. В его тоне зазвучала властность, показав Найджелу другую сторону его характера – повадки влиятельного землевладельца, не такого уж и бесцветного мужа при Шарлотте Ресторик, которым казался до того. – Будьте уверены, Диксон, доктор Боган – хороший врач и сделает все как нужно – освидетельствует ее смерть и так далее. Моя сестра была его пациенткой, и мне не так чтобы по душе…

– Простите, Ресторик, но возникли некоторые осложнения, – держал свою сторону майор Диксон, сопротивляясь довольно гневному выражению лица Хиварда. – Вы говорили с доктором Боганом? Какой нервной болезнью она страдала?

– Она страдала нервными расстройствами, которые распознавались с некоторым трудом. Вряд ли я волен объявить вслух их причину, – жестко сказал врач.

– В интересах следствия вас могут попросить это сделать.

– Тогда мне заново понадобится картина происшествия.

Дело явно стопорилось. И Найджел, стоявший у окна, попросил:

– В таком случае расскажите о вашем лечении.

– Пожалуйста. Я давал ей антидепрессанты, чтобы облегчить приступы, ну и, конечно, гипноз, чтобы облегчить и искоренить ее…

– Что ты делал? – воскликнул Хивард Ресторик. – И у тебя хватает смелости заявлять мне в глаза, что ты одурманивал мою сестру?

Ситуация складывалась довольно нелепая, однако раздражение, мерцавшее в голубых глазах Хиварда, и его агрессивная поза заставили полицмейстера Филипса встать плечом вперед, чтобы вовремя вмешаться. Но доктор Боган даже не встревожился.

– Гипноз – отнюдь не самая редкая форма лечения в наше время, – проговорил он с твердой уверенностью. – Никакой черной магии в нем нет.

– Преступление! – бушевал Ресторик. – Если бы я только знал, ты бы и секунды не задержался в моем доме!

– Мисс Ресторик была согласна на это лечение. Она была дееспособной.

Хивард медленно оглядел его, потом ухватил главного констебля за руку – от его хватки тот взвизгнул.

– Гипнозитировал! Ее! Так-то ты подчиняешь себе людей, их тела и души! Откуда мы знаем, что этот молодчик не усыпил ее и не… не приказал ей повеситься? А?

Глава 7

О Роза, ты несешь мне хворь!

Такие сцены, как эта – между Хивардом и доктором Боганом, – частенько превращали Истерхем-Мэнор в поле битвы. Первые вспышки ссор возникли еще до гибели Элизабет, в самую первую ночь. Теперь война пошла в открытую. Но и тут, как и на войне, бушевавшей во всей остальной Европе, копья ломались по причине долгой скуки, владевшей всеми, которая, впрочем, быстро разлетелась на куски от первых же агрессивных нападок.

Найджел и Джорджия брели в глубоком снегу обратной дорогой в Дауэр-Хаус. Эндрю Ресторик, которому пришло в голову купить в деревне табаку, шел с ними. Джорджия была в восторге от детей Ресторика, Джона и Присциллы, с которыми возилась почти все утро, совершенно отключившись от происходящих в доме событий.

– Мне кажется, миссис Ресторик – очень мягкая, только не показывает этого перед ними, – говорила она. – У детей уже нюх на неприятности, и они понимают, что что-то случилось. Но если они узнают все постепенно, им не будет так тяжело. Современные матери с их абсурдными теориями обращаться с детьми как со взрослыми и равными себе сразу ставят их перед фактом, окрашивая проблему только в черное и белое. Устраивают с ними собственный заговор. По-моему, это ошибка, потому что на детские плечи ложится слишком тяжкий груз, слишком много ответственности сразу.

– А что, если, – сказал Эндрю после паузы, – делать Для них вид, что все прекрасно? Это сработает? – Он пнул в воздух снег, и его мысли снова съехали к своей персоне. – Например, вот мы с вами. У нас было идеальное детство. Родители были добры и внимательны, но без попустительства. Прекрасный дом. Традиции. Хорошие школы. Привольная сельская жизнь на каникулах. Наконец, путешествия. Моего отца пригласили на работу в посольство в Вашингтоне, и он забрал нас всех с собой. У нас было все, что нужно детям. Теперь поглядите, кем мы стали. Хивард занимается севом на полях, ошивается во всяких военных сельскохозяйственных комитетах и сходит с ума, потому что они не берут его обратно в полк. Я же – разгильдяй-дилетант, семейный неудачник, который даже не способен прослыть романтической белой вороной. А Бетти… – его голос слегка задрожал, – а Бетти повесилась, как баранья туша.

– Вы были очень привязаны к ней? – мягко спросила Джорджия.

Эндрю дико закричал, еле пересиливая боль:

– Бетти была самой отборной сучкой и самым прекрасным существом на всем… Ох, черт побери, она была моя сестра… Не могу выразить это словами, они – пустой звук, когда речь идет о ней – для этого нужен поэт, Шекспир или Донн. А я ничего для нее не сделал. Я позволил ей так поступить.

Его легкое, жилистое тело сотрясалось. Джорджия молча взяла его за руку. Он будто и не заметил этого.

– А вы уверены, что она убила себя? – прямо заявил Найджел.

Сначала его слова не достигли цели, потом Эндрю затих, вглядываясь в него.

– Повторите.

– Вы уверены, что она убила себя?

– Объяснитесь! – отчеканил Эндрю, все больше погружаясь в свое странное состояние управляемой ярости.

– Я уверен, что ее убили, – пожал плечами Найджел. – А потом убийца обставил все как самоубийство.

Он физически ощущал его глаза, его яростное внимание, жгучее, словно дыхание самой плоти. Оледеневшие камыши у пруда, где они остановились, жестко зашелестели на ветру, и звук этот ворвался в звенящую тишину.

Найджел еще раз обрисовал все, что он говорил Шарлотте Ресторик.

– Вы же и сами заметили, что в картине преступления было что-то странное, – заключил он, – или зачем тогда вам понадобилось, чтобы никто ничего не трогал?

– Это получилось как-то машинально, вроде даже из какого-то детектива. Хивард и все слонялись там, кто-нибудь обязательно наследил бы. Но мне никогда бы не пришло в голову, что это – не самоубийство. Тем более – тогда. – Эндрю одарил их своим раздумчивым, сибаритским взглядом. – Да, первое, что я почувствовал, когда ее увидел, было… Нет, быть не может! Бетти бы этого не сделала, она бы никогда не поступила так. Это только подтверждает ваши выводы, верно?