Я из тех, кто вернулся - Геннадий Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он развернулся в сторону соседнего горного хребта, прищурил близорукие глаза, словно примеряя расстояние до окопов шестой роты, которая звалась в эфире «Подковой».
«Очень ты там нужен, проверяльщик», – подумал про себя Шульгин и невольно усмехнулся, представляя, как тяжко придется на склонах крутого ущелья тучному начальнику с миной за потной спиной.
14
– Вот еще что, товарищ лейтенант, – сердито сказал Шкловский, – хотелось бы знать, где тут у вас устроено отхожее место, – он невольно покраснел, поджал пухлые губы. – Надо немного оправиться перед выходом…
Шульгин развел руками:
– Степь вокруг большая… Специально сортиров не строим. Но удобнее всего за теми камнями. Оттуда ветром в сторону окопов не тянет.
Шкловский отвернул от Шульгина кислое лицо и направился к камням, на ходу снимая вещмешок с нелепо торчащей из него крыльчаткой мины. Вскоре он скрылся за камнями. А Шульгин вызвал Богунова и распорядился выделить группу для сопровождения батальонного замполита. Ткнул Богунова твердым кулаком по бронежилету, приказывая не шуметь при Шкловском, соблюдая по возможности молчание.
Богунов понятливо закивал головой. Солдаты тоже прекрасно знали въедливый характер батальонного комиссара.
Шкловский вышел из-за камней, облегченно вздыхая, поправляя лямки похудевшего вещевого мешка. Никто не обратил внимания, что черный хвост мины уже не торчал из тесемок. Шкловский выпрямился, поправил лямки, отряхнул полы бушлата и махнул Шульгину пухлой пятерней:
– Задумайтесь, товарищ лейтенант. Искореняйте неуставные взаимоотношения! И крепче всего, – Шкловский сердито сдвинул брови и покачал розовым пальчиком, – блюдите дисциплину в подразделении.
Кто-то прыснул за спиной у Шкловского, ёкнул тихий голосок:
– Чево-о блюдите?..
Шкловский круто развернулся, и под его сухим взглядом каждый солдат сделал такое движение, словно хотел спрятаться один за другого. Только рядовой Осенев безучастно сидел посреди всех в одной полосатой тельняшке прямо на скалистом склоне и тянул черную нитку из распоротого шва гимнастерки. Невидимая иголка в его руках выписывала восьмерку. Стягивался шов с каждым стежком. Обычное солдатское дело – подлатать прорехи в штанах в минуты затишья. Но только Шкловскому почему-то ужасно не понравился скромный портняжка.
– А вот вы почему сидите, рядовой? – взорвался вдруг Шкловский. – Что вы себе позволяете? Почему в присутствии старшего офицера расселись, как эти… вольнонаемные… Вы что, издеваетесь?
Осенев поднял невинные глаза, оглянулся, словно искал кого-то третьего, пожал плечами.
– Вста-ать, – тонким голосом закричал Шкловский, – когда к вам обращается замполит батальона…
Осенев встал, и шитье свалилось с колен. Брови у него полезли вверх, ухо задралось выше другого, на вытянутой шее показался грязный шнурок.
– Что это? – ткнул Шкловский пальцем в лицо Осеневу.
– Рядовой Осенев, – растерянно представился пулеметчик.
– Я вас не спрашиваю кто-о, я спрашиваю, что-о это? – зашипел Шкловский.
– Что, что-о-о?.. – совершенно растерялся Осенев.
– Вот это что-о-о? – закипел Шкловский, рука его потянулась к шее Осенева, пальцы вцепились в потертый шнурок. Затрещала в руках черная нитка, и над тельняшкой мелькнул крохотный нательный крест. Заблестела полустертая медь. Тонкие руки, распятые на кресте, разлетелись птичьим крылом. Золотой нимб воссиял над склоненной головой.
– Вот это вот, что-о? – вскричал Шкловский. – А-а?.. Что это?.. Крестами обвешались! Комсомольцы хреновы… Вот она – гнилая идеология. Вот что развелось от сопливых размышлизмов! – Шкловский недоуменно посмотрел на медное распятие. – Христиане уже развелись! Поглядите на это безобразие! Политинформаций в подразделении нет, партсобраний нет, а христиане есть… – Шкловский гневно топнул ногой по камню. – Снять немедленно!
– Не сниму, – тихо сказал Осенев.
Он потянул за лопнувшую нитку, перехватил крестик и зажал его крепко-накрепко в побелевших пальцах.
– Бросьте, я сказал, – взвизгнул Шкловский.
– Не брошу, – тихо ответил Осенев.
– Та-а-ак… – осевшим голосом прошептал замполит батальона. – Во-от оно… Во-от! Невыполнение приказа… Открытое неповиновение…
Он накрыл рукой заходившую ходуном грудь. Негодование душило его.
– Та-ак… Развели антимонии. Кресты нацепили, – Шкловский потер вспотевшей ладонью грудь. – А ну, немедленно выбросить эту дрянь! Это приказ!
Словно выстрел хлестнул над горами.
Осенев побледнел, пошатнулся, опустил голову, но только пальцы его сжались еще крепче вокруг креста.
– Это не приказ, – вдруг раздался спокойный голос Шульгина, – это издевательство…
Разъяренный Шкловский обернулся к Шульгину.
– Вы еще прикажите снять штаны, – усмехнулся Шульгин. – Рядовой Осенев – самый дисциплинированный солдат в роте. Отличник боевой и политической подготовки. Орденоносец. Неоднократно спасал товарищей в бою. Лучшего солдата нет ни в нашей роте, ни в нашем полку вообще. Я не знаю лучшего, по крайней мере…
– Так он у вас лучший? Этот вот христосик лучший у вас? С этим крестом за пазухой? Ну, знаете ли… – прошипел Шкловский с ненавистью.
– То, что у него за пазухой, это его личное дело, – сказал Шульгин. – Вы можете этого целиком и полностью не одобрять. Но только Осенев все равно останется лучшим солдатом роты. И этого от него не отнять. Как, впрочем, и креста у него не отнять. Так, Осенев?
Все повернулись к Осеневу. Он смутился, спрятал руку за спину, покраснел.
– Так точно, товарищ лейтенант!
– Та-а-а-к… – протянул Шкловский. – Такая, значит, позиция. Примиренческая. И нашим – здрасте, и вашим – пожалуйста… Прекра-асно… Защищаем средневековые пережитки. Замеча-ательно! Этого и следовало ожидать. Вот оно! Я всегда это говорил. И повторяю, – Шкловский повел вокруг ненавидящим взглядом. – Если есть вакуум воспитательной работы, нет политинформаций и партсобраний, то сознание немедленно заполняется дурью. Об этом говорил еще Ленин. Ну-у… Мы еще вернемся к этому вопросу. Обязательно вернемся. В самое ближайшее время… Мы еще встретимся и с вами, рядовой Осенев, и с вами, товарищ лейтенант. Ждите вызова в политотдел. Всем вам вправим мозги на место. Вам придется круто изменить свои взгляды…
Шкловский резко развернулся через плечо, словно на строевом плацу, коротко кивнул Богунову:
– За мной!
И пошел впереди всех, аккуратно переставляя ноги через каменистые пороги.
15
Тихий ропот поднялся за спиной Шульгина.
– Вот же привязался…
– Прицепился тоже…
– Взбеленился совсем…
– Крест ему помешал…
Матиевский сплюнул под ноги:
– Моя бабушка говорит, что крест мешает только бесам.
– Вот именно, – подтвердил кто-то.
– И чем его наша рота не устраивает? – махнул кулаком Матиевский. – Воюем мы, кажется, лучше всех. Дай бог каждому. От духов не бегаем. Пулям не кланяемся. Надо взять высоту – пожалуйста. Вот вам высота на ладошке! Надо прикрыть отход полка – пожалуйста. Прикроем, драпайте… Надо отбить от духов колонну, – Матиевский крутанул локтем, – отобьем с печенками. Лучшая рота в полку! Что еще надо! Вцепился он в нас, как клещ…
– Ладно, – вздохнул Шульгин. – Хватит болтать.
– Так жалко же, – затянул Матиевский.
– Обойдемся без жалельщиков, – хмыкнул Шульгин. – Ты, что, меня жалеешь? Осенева жалеешь? Хватит обсуждать командование. В армии это не полагается. Вот приеду к тебе в гости домой, тогда можешь крестить эту бестолковщину матюками… А в строю, дорогой мой, извольте помолчать…
– Есть, товарищ лейтенант, – козырнул Матиевский и ухмыльнулся: – Насчет гостей намек понял. Буду ждать вас дома с нетерпением.
Шульгин обернулся на оставшихся людей.
– Приготовиться к движению. Собрать вещмешки. Оправиться. Как только вернется группа Богунова, всем строиться в походном порядке.
Солдаты зашевелились. Загремели банками в вещмешках. Плеснула вода во фляжках. Защелкали патроны в снаряжаемых магазинах. Показались из дульных срезов скрученные жгуты промасленных бинтов.
Мимо Шульгина прошел угрюмый Касымов, поглядывая вокруг враждебным колючим взглядом. Касымов прошел близко, обиженно дыша и едко сплевывая под ноги желтой от табака слюной. На одном плече висел туго набитый вещевой мешок, самый объемный во всей их рейдовой роте. Касымов направился к отхожему месту, откуда недавно вынырнул Шкловский. Скрылся от всех за черными зубцами камней.
Матиевский с Шульгиным присели на камни. Привычно откинулись на вещевые мешки. Затянулись сигаретным дымком: Матиевский – едким, жгущим глаза солдатским «Памиром», который здесь в шутку называли «Покурил и помер», Шульгин – ароматными ростовскими сигаретами «Наша марка», купленными на офицерское жалованье в полковой лавке – «дукане».
