Выстрелы в ночи - Валерий Гусев

Все было сделано по-детски, наивно. Андрей сразу же понял, что замок на сарае был распилен до того, как его навесили, что Васька лжет, уверяя, что два дня не был в сарае - остались на влажной земле следы его резиновых сапог поверх Клавдиных бот и кое-что другое.

Разгадав его нехитрую хитрость, получив Васькино покаянное признание и съездив с ним за кабанчиком в Оглядкино - благо его еще не успели заколоть, - Андрей и сам растерялся: как дальше быть? Какие меры принять? Кража ведь была, преступление совершено... Но кража-то у самого себя! Подумал - и решил передать дело товарищескому суду. В суде, правда, обернулось все иной стороной. Поначалу, однако, все шло как надо: осуждали и стыдили Василия за нерадивость и лень, за пьянство без размера, но когда вылезла на сцену Клавдия и стала чернить при народе своего мужика, настроение в зале изменилось.

Клавдия ради такого события, где она главной была, принарядилась покрылась алым платком, надела желтую кофту и зеленую юбку - издалека, из зала, была она похожа на испорченный светофор, у которого все огни горят разом. А Васька пришел с работы в затрапезе, сидел, неловко повернувшись боком, чтобы односельчане не видели под глазом синяка, навешенного Василию запальчивой Клавдией.

Общее мнение выразил бригадир полеводов по фамилии Кружок, испортив всю назидательность важного мероприятия:

- Это же надо, граждане, довести собственного мужика, опору и надежду семьи, до такой позорной крайности. Васька тоже хорош, не спорю. Гордости в нем мужской ни на чих не осталось. Обидно для всей нашей половины человечества, что он такую мужскую несостоятельность проявляет...

В зале засмеялись.

- ...Я не об этом говорю, этого я не касаюсь. Я говорю об том, что на месте Василия за такое повседневное издевательство всю бы скотину со двора свел и пропил. Не Ваську надо судить, а главного в этом деле подстрекателя. Ты, Клавдия, самый близкий ему человек после отца и матери. Что же ты мужика родного понять не можешь? Ведь живете вы на одну твою зарплату, а Васькину ты на книжку ложишь, и он даже не знает, где ты ее держишь и сколько на ей денег. Унижаешь мужика. Ты сколько ему на обед даешь? То-то. А ведь он курить бросил через то, что ему стыдно стрелять папироски у товарищей.

Вот что, Васька, у меня в сарае старая "Ява" есть, испорченная, но хорошая еще, если руки приложить. Забирай ее себе, ремонтировай и уезжай на ней от своей змеи Клавдии на край света!

В зале опять засмеялись и захлопали, Клавдия заголосила, Васька встал и выпрямился, развернув плечи и задрав голову.

Суд с улыбками и шутками вынес частное определение в Клавдиин адрес и кассиру, Ваське порицание и, в общем, сработал как надо. Разобрался в причинах, постарался их устранить, выразил общее мнение коллектива.

Андрей видел, что Клавдия и Василий вышли с суда вместе. Клавдия цепко держала мужа под руку, семенила рядом, даже немножко опережала его и заглядывала ему в лицо. Василий шагал торжественно и величаво, на жену поглядывал снисходительно.

В другое время улыбнулся бы участковый, порадовался, а тут на душе сплошная чернота. Сидел он сейчас в зале, смотрел на своих односельчан, слушал, что они говорят, а мысль одна его мучила: неужели из них кто-нибудь к этому делу причастен? И ведь скорее всего это так, в той или иной мере.

- ...Имеется одна или две

незначительные детали, которые стали

известны во время допроса. Они

заслуживают внимания.

А. К о н а н Д о й л. Записки

о Шерлоке Холмсе

26 м а я, в т о р н и к

Прошло несколько дней. Нехороших. Ничего за эти дни не произошло, но и ничего не прояснилось. В Синеречье и во всех других близлежащих местах давно уже знали, что случилось на болотах, все обсудили, все предположения высказали, нагородили такого, что сами по вечерам с опаской из дома выглядывали, за каждым кустом им злодеи мерещились.

Андрей с Бугровым уже несколько раз и в район, и в область ездили, соображения высказывали. Следствие шло, время - тоже; силы подключились к расследованию немалые, но результатов пока особых в деле не значилось. Как выразился следователь Платонов, здесь было еще много темных мест и "белых пятен". А точнее, все сплошь оставалось темным, и хотя некоторые детали все-таки кое-что прояснили, но даже для начала зацепиться было не за что.

Нынешний день начался для участкового, можно сказать, как обычно: разбудил его неистовый стук в окно и хриплый от волнения голос: "Андрюша, отвори!"

Андрей распахнул окно и отшатнулся. Под окном, прямо в будущих цветах (Галка подлизывалась), стоял колхозный бухгалтер Коровушкин, обычно, точнее - всегда, суховатый в общении, опрятный в одежде и въедливый в делах, вовсе непьющий человек, а сейчас такой непохожий на себя, что Андрей ощутил в животе холодок недоброго предчувствия: либо у него баланс на три копейки не сходился, либо колхозную кассу ограбили, не иначе.

Коровушкин был небрит, взлохмачен, в грязной белой рубашке, из кармана пиджака висел мятый галстук - веревка веревкой, брюки держались на одной пуговице, и в прореху просунулся клочок рубахи. И разило от него так, что у Андрея закружилась голова.

- Спасай, Андрей Сергеевич! Погибаю!

- Погоди погибать, - сказал Андрей. - Дай одеться.

Андрей оделся, поставил на плитку чайник - он понимал: человеку надо успокоиться, чтобы все толком рассказать, - и сел напротив Коровушкина.

- Ну рассказывай теперь, Тихон Ильич. Что натворил?

Коровушкин вздохнул тяжко, со стоном, обхватил седую голову руками.

- Ох, и натворил, Андрюша, на старости лет. Всю жизнь при деньгах, при важных документах - и никогда ни пятнышка на моей биографии не было. Нынешний год на пенсию собрался, и вот тебе - опозорил свое честное имя навсегда. Папку я вчера потерял в районе.

- Так. - Андрей привстал. - А что в ней? Деньги?

- И деньги кое-какие были, по доверенности получил: девятьсот сорок два рубля тридцать шесть копеек - и прописью, как говорится, и цифрой. И документы, оформленные на премию колхозникам за посевную, и почетные грамоты победителям соревнования... Два письма гарантийных... Деньги ладно. У меня почти тысяча на книжке есть - покрою; на премию новые бумаги сделать тоже можно, задержим маленько, конечно, но поймут люди, а вот что жалко - грамоты. Весну ведь как хорошо поработали, разве можно это не отметить, не порадовать людей!

- Ладно, давай-ка расскажи все по порядку. И без утайки, погулял ты, по всему видно, здорово. Не из любопытства спрашиваю: чтобы искать успешно, весь твой вчерашний путь, как ни горько и стыдно, заново надо пройти.

Вот что рассказал бухгалтер.

...Отправился он в райцентр человек человеком - черный костюм, белая рубашка с галстуком, шляпу положил на голову как подобает и платочек в кармашек; под мышкой - красная папочка с тесемками.

Уехал на машине, а вернулся нехорошо: поздно ночью, никто не видал на чем (и хорошо, что не видал), а сам он не помнил. Собственную калитку нашел с трудом и открыл ее не в ту сторону - так и повисла на оставшейся петле. Верная Жучка, радостно бросившаяся было ему на грудь, вдруг сморщила морду, чихнула, заскулила и, отбежав к сараю, долго испуганно лаяла на хозяина, который упорно и шумно карабкался на крыльцо.

Уснул он прямо в сенях, до горницы не добравшись, положив голову на старые валенки, круглый год валявшиеся под лавкой, и проснулся с чувством, что ничего более ужасного в его жизни еще не случалось.

Да, так оно, собственно, и было. Жизнь он свою провел правильно, прямым курсом, не допуская резких поворотов, а вот тут такой неладный сбой допустил.

И ведь все шло хорошо: показал отчет, первым получил в банке деньги, потом - грамоты, в общем, все сделал в полдня - быстро и аккуратно - и собрался домой: одну ногу уже в дверцу машины занес, а тут кто-то ему руку на плечо положил.

Оглянулся Коровушкин - стоит пожилой и полный человек с портфелем, на руке дорогой плащ, и улыбается, ждет, когда бухгалтер в ответ рассмеется и на шею ему бросится. Коровушкин так и поступил - ногу обратно выдернул и повис на толстяке:

- Ванюшка, родной! Откуда ты здесь!

Словом, встретились старые друзья, у которых было общее детство, и боевая юность, и годы разлук, у которых есть что вспомнить, у которых жизнь была позади, и потому они особо друг в друге нуждались и рады были нечаянной встрече.

Коровушкин шофера с машиной отпустил - не любил он зазря государственное время мотать (сам-то с делами управился и с чистой совестью мог несколько часов другу посвятить).

Ну куда деваться? Сели тут же в скверике на лавочку, да прохожие стали оглядываться: сидят трезвые старые мужики и то друг друга по плечам хлопают, то хохочут враз, не поймешь над чем, то вдруг замолкнут и слезу пустят, рукавом по щекам заскребут...

Короче, оказались они на вокзале, в ресторане. Справедливости ради надо заметить, что от первой Коровушкин пытался отказаться, но Ванюшка, друг его, с таким изумлением, даже обидой посмотрел на него, что бухгалтер махнул рукой и хлопнул стопку, а за ней и другую, хотя к вину был крайне непривычен. За разговорами, ахами да охами время пролетело быстро. Тут вспомнил Иван, что нынче видел в гостинице Настю Копейкину, старую любовь Коровушкина, с которой пути его еще в молодости почему-то разошлись и более не пересекались. Как было не навестить?