Жизнь №2 (СИ) - Dar Anne

Итак, я не должна становиться барахольщицей, чтобы никакие социальные службы, до которых, наверное – какой ужас! – может дойти дело, благодаря стараниям моих собственных детей запихнуть меня в богадельню, не смогли бы придраться к состоянию пространства, в котором я до сих пор так спокойно обитала. Достав из прихожего шкафа пустую коробку из-под блендера – фруктовые и овощные смеси в пожилом возрасте так же хороши, как в возрасте совсем раннем, – я установила её на стол и начала укладывать в неё драгоценные для меня вещи Вольтика: три резиновых мячика, его обожаемый плюшевый лисёнок, его последний ошейник, пять невскрытых упаковок его любимых сладостей, две уже вычищенные и вымытые расчески, три миски… Ещё нужно было собрать переноску и лежанку, и много других вещей, которые я ещё накануне решила пожертвовать собачьему приюту, но меня отвлек звонок в дверь, от которого я непроизвольно вздрогнула всем своим старым телом. Когда в последний раз звонили в звонок этой двери? Не вспомню… Точно не в этом году.

Тихим шагом приблизившись к двери, я с осторожностью шпиона заглянула в глазок – надо же, я всерьёз боялась гостей! Как будто меня и вправду могут насильно вырвать из моей квартиры… А ведь могут.

За дверью стоял Джерри. Только он и никого больше. Что ж, если что – отобьюсь от него деревянной ложкой. Той самой, которой Геральт однажды отлупил его в возрасте семи лет за разукрашенные ворота нашего гаража руками нашего же собственного хулигана.

Мы стояли в гостиной. Я вцепилась в спинку стула пальцами правой руки, всё ещё поднывающей от ожога, а сын с растерянным взглядом остановился по другую сторону стола. Впрочем, его взгляд скоро зацепился за коробку, в которую я только что складировала вещи своего лучшего друга.

– Уже собираешь свои вещи? Это хорошо.

Мои пальцы едва не треснули, с такой силой они впились в мягкую спинку стула, на котором в прежние времена, более светлые и лёгкие, любил читать прессу Геральт. Он думает, что я собираю свои вещи, готовясь к переезду в престарелый дом? Как же это… Больно. Но я не из тех, кто сдается, а сейчас, чувствую, стану ещё и той, кто не позволит себя победить.

– Не дождётесь, – мой голос зазвучал металлом. – Это вещи Вольта. Я пожертвую их приюту.

– Мам…

– Я вижу вас насквозь. Всех вас. В конце концов, вы те, кого я взрастила. У Закари кредит, у тебя молодая жена, которая являет собой отдельную статью расходов. Вам нужна моя квартира. Может быть вы ещё не обсуждали этого вслух, но каждый из вас как минимум в уме уже наверняка посчитал, сколько с продажи моего пространства вам можно будет получить и сколько кому из вас достанется, и как вы распорядитесь вырученными средствами. Я уже проживала такой виток в своей жизни, так было с нашим домом…

– Раз уж ты первой заговорила об этом, тогда, откровенно говоря, всем было бы проще, если бы ты переписала квартиру на кого-то из нас. Каждому из нас ты можешь доверять, ты ведь знаешь. Мы не будем её продавать, просто так менее проблематично, чем позже со вступлением в наследство…

– Вступление в наследство происходит только после смерти человека, оставляющего наследство. А я, как ты можешь видеть, всё ещё жива и здорова.

Выражение лица моего сына стремительно менялось от уверенного к возмущённо-обиженному:

– Вот зачем ты так? Ты ведь прекрасно понимаешь, что мы делаем всё это не со зла, что мы просто пытаемся избежать проблем, ведь время подходит…

– Какое такое время?

“О, Геральт, как же тебе повезло не видеть того, что со мной делают наши с тобой дети!”

– Не заставляй меня говорить это вслух, мам.

– Почему не хочешь сказать? Говори то, что думаешь, или ты стыдишься своих мыслей? Или в мыслях у тебя лишь недостойное и постыдное? Так вот, сын мой, знай, что постыднее намекать на постыдное и просить слушающего догадаться о твоём постыдстве, чем говорить в лоб свой собственный стыд…

– Ладно! Я понял твою мысль! Скажу как есть. Тебе восемьдесят лет и ты можешь умереть в любой момент. Довольна? – он всерьёз спрашивает, довольна ли я тем, что могу умереть в любой момент?! – Мы просто пытаемся продлить тебе жизнь…

– Что-что вы пытаетесь? – я ведь не ослышалась?..

– Если у тебя случится приступ или ещё что-то неладное произойдёт с тобой здесь, где тебя никто не видит и где никто не придет к тебе на помощь, мы потеряем тебя! Если же тебе понадобится срочная медицинская помощь в присутствии специалистов, и эти специалисты будут рядом – это сможет продлить тебе жизнь.

– Предпочитаю сразу помереть…

– Ну вот что ты такое говоришь?

– Я говорю, что предпочитаю умереть сразу, нежели быть откачанной от инсульта, чтобы после лежать овощем в койке. Или ты предпочел бы для себя самого противоположный вариант? И потом, каждый человек, не только я, может умереть в любой момент. Шону было всего лишь сорок, когда его не стало, если ты, конечно, это помнишь…

– Не будь такой жестокой. Конечно же я помню о своём брате…

– Значит, о мёртвых ты помнишь, а о живых предпочитаешь забыть.

– Мы все помним о тебе.

– Вспоминаете, когда вам что-то нужно от меня. Например, наш с Геральтом дом или моя машина, а теперь ещё и квартира…

– Мам, пойми, всё уже решено. Ты поедешь в “Дом Счастья”. Мы уже выбрали для тебя лучшие апартаменты…

– Это вовсе не апартаменты! Сколько раз тебе говорить, Джерри Лерой: называй вещи своими именами и не виляй! Речь вовсе не об апартаментах, а о палате! Причем не отдельной, потому что отдельных палат в “Доме Счастья” не существует! Вы хотите подселить меня в комнату какой-нибудь умирающей от старости несчастной и надеетесь на то, что, наблюдая за страданиями незнакомки, ходящей под себя и неспособной есть не через трубку, я буду чувствовать себя превосходно, и вскоре сама не начну чахнуть по примеру своего окружения?! О нет, вы вообще ни на что относительно моей жизни не надеетесь! Вы попросту хороните меня заранее!

Лицо Джерри порозовело, как розовело всякий раз, когда он впадал в сильное негодование. Он собирался что-то ответить мне, но не успел – в пространстве квартиры второй раз за это тревожное утро раздался звонок.

– Должно быть, Закари приехал… – Джерри сразу же отправился к двери, а я, задыхаясь, отодвинула стул от стола и опустилась на него. В висках запульсировало, в кончиках пальцев похолодело, губы затряслись… Он ждёт приезда Закари? Неужели все дети соберутся под крышей моей скромной обители, чтобы выковырять меня из неё, как борющуюся за свою единственную жизнь устрицу из её недостаточно прочного панциря? Не может этого быть… Они не собирались все вместе лет двадцать, не меньше. Даже на похоронах Геральта не смогли присутствовать все…

Меньше чем спустя минуту в комнату вошел мужской силуэт. Смотря в одну точку на столе, я сначала решила, будто это и вправду Закари, но стоило мне перевести свой потухший взгляд на вошедшего, как я увидела незнакомца. О нет… Неужели, это санитар? И что же они, насильно вытащат меня из-за стола, в который я уже вцепилась своими сухими пальцами мёртвой хваткой? Да я сейчас всех их деревянной ложкой отхожу!

– Мирабелла Армитидж? – сняв джентльменскую шляпу и приложив её к груди, вдруг поинтересовался незнакомец, при этом глядя прямо на меня. Он совсем не походил на санитара: в тонком светло-коричневом плаще, со шляпой, загорелый, тянет лет на шестьдесят, а это не самый лучший возраст для санитаров, должных возиться с буйными пациентами. И тем не менее я не поверю в то, что он желает мне добра! Так же, как не поверю в сладкую ложь о том, будто того же добра желают мне мои дети.

– Слушаю вас, – мой голос прозвучал не грубо, но твёрдо и уверенно.

– Меня зовут Джим Пибоди. Я юрист-нотариус и, по совместительству, старый должник нашего общего знакомого Арми Боффорта. Вы ведь знаете такого?