Весь апрель никому не верь - Ариадна Борисова

Проведя в школе поэтический вечер, Матюша снова стяжал литературные лавры. Стихи Пастернака и Арсения Тарковского перемежались безымянными эпиграммами на одноклассников и учителей. Зал угадывал, о ком идет речь, и стены содрогались от хохота. Те, кого поэт слегка «протянул», обиделись и перестали с ним общаться. Скоро девчачье внимание надоело ему до чертиков, на переменах Матюша не выходил из класса – челюсти ломило от улыбок. Из мероприятия был извлечен урок: нравиться аудитории нужно, а потакать ей нельзя. Популярность, к сожалению, ограничилась школой – подборку лирики, в сладостных надеждах посланную в литературный журнал, почему-то не приняли. Дядя Костя мечтал о журналистской карьере Матюши и говорил, что сочинение стихов годится только для обкатки серьезного пера.

– Гениальная поэзия давно себя исчерпала, а все поэты по-прежнему считают себя гениями. Причем независимо от того, печатают их стихи или нет.

Непочтительно смеющийся папа выдал секрет:

– Костя вкусил горечи гениальности на собственном опыте, тоже безрезультатно отправлял свои вирши в журналы. Теперь готовит биографическую, то есть эротическую прозу…

– Да, я пишу роман! – вздернулся дядя Костя. – А ты, глупый пингвин, на такое и не готов, и не способен!

– Не всем же быть буревестниками. Зато я, не разочарованный в музах, умею готовить на кухне вкусные блюда. Папа повар – что ж такого? – папа подмигнул Матюше.

– «Нет подлей ничего, чем наш ненавистный желудок»[2], – проворчал дядя Костя.

Матюша видел у него на столе исписанные и наполовину вымаранные листки, но, может, это были репортажи к фотографиям. Газеты давно перешли на электронную верстку, а его дядя все еще не освоил компьютер.

Папа принялся уверять, что самое интересное в биографии брата – пьянство и разврат, однако и тут пробы негде ставить, все давно потоптано эпигонами пьяных и развратных писателей.

– Верность возлюбленной этот распутник хранит целый час и неделю, – ухмыльнулся дядя Костя, намекая на то, что папина девушка отбыла куда-то в загрантур.

– Заразился гекзаметром ты, я гляжу, у Гомера? – огрызнулся младший Снегирь.

На пике мужской активности папа стал менять женщин чаще. Некоторое время Матюша посматривал на Людочку (так звали новенькую) не без удовольствия. Она была старше его всего лет на восемь. Ее грудь пружинила при ходьбе, как заброшенные в сетки баскетбольные мячи, на плече красовалась замысловатая татуировка. Матюша даже подумывал, не сделать ли и ему тату на плечи или спину. Частая гостья, Людочка почему-то любила переодеваться в папины футболки. Когда она сняла с сушки и бесцеремонно напялила майку Матюши, он сказал папе, что стоически терпит набеги его пассий в квартиру, но не намерен делить с ними нижнее белье. «Понял», – сконфузился папа, а сын пожалел о сказанном. Людочка прекратила ходить перед Матюшей в неглиже и относиться к нему, будто к неуместному в квартире призраку, и начала проявлять подозрительный интерес. Пока любительница чужих маек загорала на туристических пляжах, Матюша отдыхал от ее «нечаянных» коридорных прикосновений, не предполагая, что из забвенья вынырнет та, чей нюх отменно навострился на папины мало-мальски не поверхностные увлечения.

Она встала посреди прихожей, красивая, как внезапно телепортировавшая из старой книги колдунья.

«Ну, с прибытием», – промямлил папа. Периодическая подруга многообещающе взглянула на него исподлобья. Он попятился в гостиную, словно хотел спрятаться. Тетя Оксана раскинула руки «самолетиком» и помчалась к нему, чуть не срезав Матюше кончик носа острыми полированными когтями, – еле успел отклониться. Папе пришлось раскрыть объятия для предотвращения несчастного случая, иначе она, пронесшись мимо, вылетела бы в дверь балкона и отворенное настежь окно. Матюша представил ее лежащей на клумбе буквой «т». Под головой багровая лужа, вокруг толпа, воет сирена реанимации… Увы, то есть к счастью, ничего подобного не произошло. Тетя Оксана тискала и лобызала папу с таким остервенением, что щеки его ходили ходуном. Он смотрел глазами тельца, ведомого на заклание.

Чтобы избавить его от сиюминутного посягательства на верность Людочке, Матюша нарочно никуда не ушел. Пусть тетя Оксана знает, что он давно не тот доверчивый шкет, которого можно было отослать с мячиком во двор. «Ничего себе вырос! – ахнула она, обернувшись к нему по окончании ураганных объятий. – Мужчина, настоящий мужчина… Да ты красавчик, малыш!» Матюше очень не понравилось, как пытливо рассматривали его грифельные глаза.

Для своих лет тетя Оксана выглядела прекрасно. По-прежнему гладкая кожа, боевито приподнятая грудь и подтянутая талия. Эта потрясающе самовлюбленная женщина полагала, что все кругом в восторге от нее и обязаны ей подчиняться, а если кто-то рыпался, брала непокорных штурмом. Куртуазный отец, конечно, вновь пал жертвой воспрянувших вожделений старой львицы. Вернувшись из круиза, Людочка узрела когтистую угрозу и собрала манатки без единого слова. Прихватила, между прочим, майку с надписью: «Sex alleviates tension!»[3] На Людочкиной груди слоган, безусловно, смотрелся куда эффектнее, чем на Матюшиной… И началась, вернее, продолжилась коридорно-кухонная пытка. Сексапильный бюстгальтер мигал маячками стразов в совершенно случайно распахнутом вороте пеньюара отцовской любовницы, годившейся Матюше в матери. Он обливался жарким потом. Тетя Оксана норовила задеть его коленом, игриво смеясь: «Ай, малыш…»

Однажды за дверью кухни он подслушал обрывок ее разговора с папой.

– …столько лет вместе, Мишуля. Пора бы подумать о штампе в паспорте.

– Окстись, дорогая! Сын уже дядька, скоро внуки пойдут.

– Всю жизнь на него потратил, остаток – на внуков, а я?.. Опять одна?!

– Ну-ну, Оксана, не прибедняйся. Найдешь, как всегда, другого хахаля.

…Уговорит, обломает! Матюшу захлестнул страх детства, страх неотступно видеть ее рядом с отцом. Необходимо было помешать этому новому вымогательству. Дверь решительно распахнулась.

В высоких стеклянных стаканах сияло пиво. На вошедшего воззрились четыре испуганных глаза. Рука папы уютно лежала на голом колене тети Оксаны, ее сползший с плеч пеньюар обнажал грудь. Захваченные врасплох, они тотчас одернули и прикрыли предметы обследования… В мозгу Матюши не к месту промелькнула диковатая мысль, что эти молочные железы никогда не наполнялись тем, для чего были предназначены. Он беспечно извинился и, трепеща от невнятных рефлексов, поспешил кинуть в чашку с кипятком ложку растворимого кофе. Вышел, не способный ни думать, ни говорить.

Черт побери Дарвина с его обезьяньей эволюцией! Эволюция, революция, деградация, мастурба… Первобытные инстинкты кому угодно способны вынести мозг! Поток студеного душа смыл зачатки отвратительного влечения. Лишь бы не простудиться. Перед сном Матюша на всякий случай выпил горячего чаю с малиновым вареньем и проглотил таблетку аспирина.

А ночью… Ночью перед глазами опять замаячили две грушевидные выпуклости в раскрытом вырезе шалевого воротника. Собрав всю свою волю, Матюша сумел представить вместо тети Оксаны одну из тех девиц, что околачивались вечером возле известной «стрелки» у высохшего фонтана и зазывно посматривали на проходящих мужчин. Кивнул первой попавшейся. Бикса подошла, виляя бедрами, и казалась раздетой, хотя была в глухом платье со стразами на груди. Расстегнутое, оно упало с плеч, вспыхнув блестками…

Это верно: sex alleviates tension. Даже воображаемый.

Лицо у нафантазированной девицы отсутствовало. То есть лица ее Матюша не видел. Но партнерша ему помогла. Он перестал болезненно реагировать на рискованные касания и лукавые взгляды тети Оксаны. Теперь она причиняла ему не больше неудобства, чем, к примеру, тесноватая демисезонная куртка, из которой он вырос. А вот что получится из папиного сопротивления женитьбе, было любопытно. Допоздна засиживаясь у брата, дядя Костя поддерживал оборону. Не привыкшая к капитуляции женщина день ото дня становилась мрачнее. Должно быть, связывающий ее с папой секс тоже переживал не лучшие времена.

Матюша заставил себя светски улыбнуться и поблагодарить, когда она подарила ему пейджер, настоящую «Моторолу», со словами, что электронная вещица может пригодиться на экзаменах, если придумать, как ее использовать, и хорошенько потренироваться. Ни у кого из одноклассников не было фирменных пейджеров, только китайские подделки, но Матюша небрежно кинул подарок на полку. Даже друзьям не показал.

8

С кровельных скатов стекали последние сосульки, легкий ветер доносил аромат нежных почек. Друзья повторяли билеты, расположившись на скамье у черемуховой рощи, потом Робик с Элькой куда-то загадочно испарились. Матюшу приморило на солнце. Сквозь щебет птиц и полудрему слышалась живучая детская считалка: «Роза-береза, мак-василек, кашка-ромашка…»