С дальним прицелом - Марина Серова

Я практически не сомневалась. Учащийся технологического техникума М. — это был плосколицый Аркаша. Значит, вчера, убегая от меня и разогнавшись под горку, он выскочил на дорогу, где и был благополучно сбит машиной. Итак, потерянные, казалось, с бегством всех троих вчерашних парней концы вдруг появились вновь самым неожиданным образом.

— Спасибо, Юля, — поблагодарила я ведущую «Новой волны». — Если эта информация поможет мне, обещаю слушать твою передачу вместе с ее глупой рекламой в течение целой недели, — совершенно искренне пообещала я.

Я наконец выключила свой «Сони», справедливо полагая, что он вряд ли сообщит мне что-либо еще касательно моего последнего дела. По крайней мере сегодня. Я нежно, с чувством глубокой благодарности погладила корпус приемника в кожаном футляре и заспешила домой.

Вторая городская больница находилась почти на краю города, сравнительно недалеко от того парка, где и располагался «Изумрудный сад». Поэтому было неудивительно, что Аркашу после столкновения с «восьмеркой» отвезли именно туда. Впрочем, вторая городская больница долгое время служила чем-то вроде универсальной дежурной помойной ямы, куда свозили практически все асоциальные элементы общества. Она имела дурную славу из-за большого процента смертности и в самых широких массах городского населения частенько называлась не иначе как «вторая истребительная».

Правда, один из моих знакомых, имевший к здравоохранению самое непосредственное отношение, как-то поделился, что там из-за огромного потока больных многие врачи превосходно «набивали себе руку» и, набравшись бесценного практического опыта, уходили работать в дорогие частные клиники.

— А что касается смертности, — доверительным тоном продолжал мой знакомый, — то она там как раз самая обычная. А если такой контингент, то есть всех подряд, везти в так называемые благополучные клиники, то в них смертность резко поднимется, как цунами. И станет намного больше, чем в презираемой ими «второй истребительной».

Это было древнее здание в виде широкой приземистой буквы «П». Из-за своих узковатых окон и кирпичных стен специфического темно-багрового цвета оно больше вызывало ассоциации с учреждением исправительного типа, чем с лечебным заведением. И поговаривали, что когда-то так оно и было.

Все это я вспоминала по дороге к больнице. Я намеревалась найти там вчерашнего Аркашу и поговорить с ним, чтобы подробно выяснить для себя все обстоятельства касательно «Изумрудного сада». В том, что таковые существуют и что они представляют интерес как для меня, так и для Алика, у меня не было сомнений. Как и в том, что Аркаша вовсе не горит желанием ни встречаться со мной, ни говорить, ни тем более удовлетворять мое любопытство.

Но это было уже моей заботой. Точнее, мерой моего профессионализма. Практически от человека можно узнать все, даже не прибегая к насилию. Надо только уметь спрашивать и, самое главное, очень внимательно слушать. Проблема заключалась лишь только в том, что для того, чтобы слушать, времени необходимо значительно больше, чем для того, чтобы просто задавать прямые вопросы. А времени часто не хватало.

Но для специалиста с моим уровнем подготовки времени хватало всегда. В Ворошиловке отрабатывались очень жесткие методы получения или, точнее, выбивания информации. Существовали твердые временные нормативы для допроса пленного. В ход шло все: от убеждения и гипноза до импровизированных пыток.

— То, что вы узнаете от пленного, это — часто ваша жизнь, это — успех операции и возможность без потерь вернуться к своим, — неустанно вдалбливал в наши головы инструктор по предмету со специфическим названием «специальные методы получения информации». — А потому противник, попавший в ваши руки, должен рассказать вам все. Причем правду, только правду и ничего, кроме правды. Даже абсолютно точно зная, что после этого в живых его все равно не оставят.

В составе «Сигмы» мне не раз приходилось брать «языка» и получать от него сведения. Так что в том, что Аркаше придется рассказать все, сомневаться не приходилось.

Сквозь ворота, находившиеся под охраной сторожа-пенсионера в кирпичной будке, я въехала на больничный двор «второй истребительной».

Асфальтированная площадка рядом со входом была довольно плотно заставлена машинами. Тщательно маневрируя, я проехала сквозь нее и пристроила свой «Фольксваген» на заднем дворе. Я заглушила мотор, достала сумочку, внешне похожую на большую косметичку, и принялась за работу. В сумочке находился мой походный гримерный набор. Я справедливо полагала, что не стоит появляться перед Аркашей в своем собственном обличье. Было бы совершенно невозможно предсказать его реакцию на мое появление. Поэтому я решила слегка изменить свою внешность.

Я часто прибегала к гриму и переодеванию, чтобы получить необходимую информацию и при этом остаться неузнанной в целях собственной же безопасности.

Бывать в различного рода медицинских учреждениях мне приходилось не один раз. В зависимости от целей визита и степени закрытости посещаемого учреждения я изображала из себя либо медсестру, либо недавно принятую на работу санитарку. Что касается «второй городской», то она была местом практически свободного посещения. Разумеется, в определенные часы. Поэтому, немного подумав о том, кем мне стать на этот раз, я остановила свой выбор на враче, как на человеке, обладающем достаточной властью, чтобы требовать и получать необходимую информацию.

Главное — умело принять уверенный вид. Классический принцип, сформулированный еще Остапом Бендером, — «действовать смело, поменьше спрашивать, побольше цинизма, людям это нравится» — действовал безотказно почти всегда. Я надела парик и через минуту преобразилась в молодую, несколько стервозную врачиху с очками в тонкой модной оправе.

Перед самым выходом я в последний раз бросила взгляд на себя в зеркало заднего вида, оценила проделанную над собой работу и вышла из автомобиля. На улице было довольно прохладно, однако я не взяла плащ из салона автомобиля, а осталась в легкомысленной для такой погоды кофточке.

Дойти до «черного» входа было делом нескольких секунд. Я раскрыла скрипучую и разболтанную дверь, а затем проскользнула в полумрак подсобки. Еще не успев полностью привыкнуть к темноте, я достала из захваченного с собой пакета накрахмаленный халат и быстро надела его. В легкой кофточке под ним я выглядела так, что было совершенно невозможно подумать, будто я пришла с улицы. Для полной убедительности я также извлекла из пакета приобретенный специально для таких случаев фонендоскоп и непринужденно, словно модный шарфик, повесила его на шею.

Сложенный пакет полетел в темный угол, а я уверенной походкой проследовала в центральный холл больницы. Расположение коридоров и многочисленных дверей «второй городской» было мне неплохо знакомо. Мне довелось несколько раз побывать здесь раньше, а посетив однажды какое-нибудь здание, его планировку я уже не забывала.

На первом этаже располагались приемное отделение, лифты и лестничные пролеты, ведущие наверх и в стороны по многочисленным отделениям. Здесь же была и справочная. Но воспользоваться ее услугами мешало то обстоятельство, что ни фамилия, ни настоящее имя Аркаши мне не были известны. Это, конечно, в некоторой степени затрудняло мою задачу, но, разумеется, ни в коей мере не могло меня остановить.

— Да подождите вы немножко, в конце концов, — из дверей приемного раздался раздраженный голос, обращенный к престарелой бабке, бестолково порывавшейся пройти в закрываемую перед самым ее носом дверь. — Сейчас врач освободится и займется вами, — продолжил голос в ответ на ее причитания.

Я ускорила шаг, почти пролетела мимо ряда унылых, с выражением безнадежной тоски и ожидания лиц вдоль стены и успела проскочить в дверь, прежде чем на ней щелкнула задвижка с обратной стороны. Я зашла внутрь приемного отделения. Картина, представшая моим глазам с самого порога, была совершенно типичной для любого женского коллектива. На задвинутом в угол столе стояли чашки, тарелка с бутербродами и заварной чайник с отбитым носиком. Но весь медицинский персонал в виде трех молодых медсестер, не считая ту, что стояла в дверях рядом со мной, занимался обсуждением нижнего белья.

Его демонстрировала одна из них, поворачиваясь, словно на подиуме и выставляя напоказ загорелую грудь в черной кружевной оправе лифчика. Белый халат с блузкой висели на спинке стула.

— Света! Ты скоро там? — спросила стоявшая ко мне спиной полная медсестра, нетерпеливо щелкая пальцами.

Света, до этого раздраженно выпроваживавшая бабку от дверей, при моем появлении молчала с несколько виноватым видом. Ее полная подруга, не дождавшись ответа, развернулась с мою сторону и тоже в нерешительности застыла на месте. Самодеятельная манекенщица в это время также заметила меня и испуганно ойкнула.