Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим - Владимир Гамаюн

Поутру всё же приготовив им завтрак и объявив, что обеда не будет, я становлюсь на лыжи и ухожу в лес, где на заячьих тропах стоят петли. Моих угроз никто, конечно, не испугался: еды было и так полно, а уж подогреть у них умения и желания должно хватить.

Аборигены, борзее хохлов

В тех местах, в низине, били минеральные ключи, и вода круглый год, даже в самые лютые морозы бурлила, источая запах углекислого газа. Аборигены из посёлка частенько приезжали на вездеходах за этой целебной, как они называли, «кислой» водой, а их алюминиевые канистры со временем раздувались и становились круглыми как резиновые мячи.

В этих местах водилось много зайцев-беляков, за которыми охотились крупные рыси, они частенько пожирали наших, попавших в петли зайчишек. Рысь охотилась и на кабаргу – это местный, безрогий маленький олень. Местные мужики приманивают кабаргу солью-лизунцом, бьют в тёмное время суток, направляя мощные прожектора на животных. Те стоят оцепеневшие, никуда не убегая, а в это время смерть настигает их, они умирают, так и не поняв, что произошло. Это сам царь природы, венец творения и самое «разумное» на земле существо, походя губит всё вокруг себя, и себя самого.

В кабарге ценилось мясо, но охотились на него ради «струи». Это мускус, который добывают из мускусной железы самца оленя, его там не больше двадцати грамм, но струя очень ценится как лекарство, особенно у китайцев, отсюда и её большая стоимость, и что её губит, так это лёгкость добычи.

Оружия у нас не было совсем, по тайге мы ходили с длинными ножами, маленькими топорами за поясом, а то и просто с хорошей дубинкой. Возможно, это и было бесполезно, но как-то успокаивало, придавало храбрости, мы знали, что медведи зимуют повыше на сопках, в этих топких местах им делать нечего. Рысей мы побаивались – это довольно крупные звери с когтями, как абордажные крючья, но и они боялись нас не меньше, хоть мы и без когтей.

Однажды мы поставили петли на кабарожьей тропе в надежде, что попадётся этот малыш-олешек, но в петлю влетела рысь. Мужики уже в темноте идя с полигона, решили проверить свою насторожку и спугнули пятнистую рысь. Она сожрала попавшую в петлю соплеменницу, а нам досталось немного мяса и здоровенная башка, на которую даже смотреть было жутковато. Рысья голова долго валялась у меня под нарами, где всегда был мороз, но сделать из неё чучело у меня до самого отъезда руки так и не дошли. Мясо у рыси белое, вкусное и похожее на курицу, это было мнение общества после дегустации кошки.

Смерть Юры и мой отъезд

Перед самым новым годом к нам наведались аборигены, они приехали на своих снегоходах бить на солонцах кабаргу, а за одно и «кислой» воды набрать в святых источниках, в которых на Крещение они даже купаются, говорят, что всю хворь снимает.

В те годы с продуктами везде была напряжёнка, и они повадились к нам за продуктами, предлагая в обмен «шадым», технический спирт. Мужики, ленясь или не умея готовить, сплавляли им якобы ненужные крупы, макароны, брикеты мороженой рыбы, растительное масло, получая взамен отраву. Когда приехавшие как в магазин аборигены по привычке стали перечислять всё, что им нужно, я охренел: «Нет, ребята демократы, прошли крыловские времена, забирайте своё пойло, и „уё“, нетути у нас вами просимого, а ежели что и есть, то и самим нать».

Они ставят на стол канистру с «шадымом», просят стаканы, и чего-нибудь занюхать. Ну ладно, закусь не проблема, а как пить эту заразу? А вот так – они хлопнули, не глотая по почти полному стакану, зажевали, занюхали и подались на охоту, оставив нам спиртягу. Мужики просят меня выделить аборигенам хоть немного продуктов, чтоб тем было с чем Новый год встретить и им, и нам. Я отвечаю: «Я не буду сейчас в темноте шарахаться, завтра погляжу, но много не обещаю, да и это в последний раз».

В преддверии Нового года геолог наконец-то наладил свой мини-телевизор на батарейках, и мы, разинув рты и наводя до боли глазами резкость, пялились в мутный экранчик. Там шёл традиционный новогодний «Голубой огонёк», где наши всенародно любимые звездуны и звездищи, натужно смеясь, изображали за очень нехилые деньги, бурное но какое-то тоже хилое и задроченое веселье.

Мужики, выпив по паре гранёных стакашек, валялись на нарах, слушая песни, куря и ловя кайф. Мы с Валерой, тоже выпив по стаканчику «шадыма», пили крепкий чай с брусникой, косились на мутный экран «ящика» и о чём-то спорили. На «шадым» нас больше не тянуло, он нам не глянулся – вонюч, больно. Бурильщик Юра, дорвавшись до дармового пойла, как он думал, глотал стакан за стаканом уже на автомате, никого не приглашая и никого не дожидаясь. «Столько бухла, и почти никто не пьёт – это несправедливо, зато мне больше будет, наверное», – так Юрок думал затуманенными, одуревшими мозгами. Часа в два ночи он наконец-то угомонился, упал на нары и вырубился.

То, что он лежал в какой-то неестественной позе, никто поначалу не обратил внимания, но я поневоле возвращался взглядом к нему, сознавая, что человеку так лежать не комфортно, даже пьяному, и это уже стало бросаться в глаза. Делюсь своими сомнениями с геологом, он ведь у нас за старшого. Валера пытается уложить Юрка поудобней, но вдруг орёт: «Мужики, да он давно холодный, и ногти посинели! Он ласты склеил».

Помня, чему нас учили на военном флоте, да и жизненные уроки, я пытаюсь его реанимировать, но ни прямой массаж сердца, ни дыхание изо рта в рот, ничего не помогло. Вот тебе баушка и «Юркин день», прости меня, Господи, за каламбур. Я не кощунствую, я в печали, и Новый год всем нам теперь не в радость. Юру уже не воскресить, мы оставляем его в той же позе, гасим печь, а сами эвакуируемся в железный вагончик, предварительно тщательно перетряхнув всё бельё и вещи.

Под утро, после успешной охоты, к нам опять наведались аборигены выпить на дорожку и прихватить обещанные продукты. Узнав о покойнике, забыв про всё, но не забыв канистру с шадымом, они рванули восвояси, пообещав сообщить о ЧП участковому. На следующий день Юру увезли в морг, нас допросили, что и как, и почему, но до вскрытия ничего предъявить нам не могли. Уже потом выяснилось, что у него сразу отказали почки и печень, а для отмазки местных постановили, что спирт здесь не при чём, они якобы всю жизнь его пьют и помирают здоровенькими, вот!

Жить нам стало легче в том плане, что теперь мы спали без клопов в вагончике, а в зимовье только готовили и ели. Геолог по паршивенькой, древней рации связался с конторой, отчитался о проделанной работе, обрисовал ситуацию и вскоре, после этого к нам прибыли с проверкой, привезли нового бурильщика, запчасти, продукты, бочки с солярой и т. д.

Ещё на базе артели, когда меня озарила мысль, что здесь ловить особо нечего, я послал запрос в старательскую артель в посёлке «Ерофей Павлович» Амурской области, чьё объявление случайно увидел в какой-то газетёнке. Вот с этой оказией мне прибыло заказное письмо с приглашением на работу. Урра! Заканчивался февраль, а в марте в артелях начинается ремонт техники, подготовка к промывочному сезону, а значит, пора и мне вставать на крыло и лететь туда, где есть хоть какая-то надежда на заработок.

Объявляю мужикам о своём решении, показываю письмо и тут раздаётся дружный вопль: «Ты что, желаешь нам голодной смерти, тебе нас не жалко?» – «Нет, парни, не жалко, трудно умереть от голода на мешках с харчами, ни хрена с вами не случится, а пост пойдёт на пользу, вон «мамоны» отрастили. Я стал на курс, поймал ветер, и теперь никто меня с этого курса не собьёт.

В один из дней Валера подписывает мне заявление, отдаёт табель с моими трудоднями, я прощаюсь со всеми и с вовремя подъехавшими аборигенами отчаливаю в посёлок на железнодорожную станцию. Перед самым отъездом мужики заставляют меня взять в дорогу литровую банку мёда, здоровенный шмат сала, десяток банок тушёнки. Имея за плечами двадцатилетний северный опыт, я с благодарностью всё это принимаю. С собой у меня есть ещё из дому взятый электрочайник (без чая на Севере нет и жизни), так что ни голод, ни жажда мне не грозят.

Дорога, расчёт, дорога

Случайной машиной я добираюсь до железки, поезд стоит всего минуту, а нумерация вагонов почему-то с конца, И вот я бегу в голову состава со своими пожитками вдоль всей этой железяки на колёсах, проклиная все ЖД России, вместе с БАМом, Как назло все тамбуры закрыты наглухо, и из проводниц никто там не маячит. Но вот и жопа тепловоза, и мой вагон, и тамбур, но и он похож на танк, глухо! Тепловоз уже даёт гудок, а я без сил сижу на своих пожитках, с остановившимся сердцем и стеклянными глазами. Проводница, видимо увидав, что дед с бородой и рюкзаком валяется у дверей вагона, прямо на перроне, открыла наконец-то калитку, подняла площадку, и уже с подбежавшим помощником машиниста тепловоза, кое-как взгромоздили меня на заплеванный пол тамбура., где я и отрубился,