Славянский котел - Иван Дроздов

Она взяла за руку Бориса:

— Вот он, моя охрана. А дедушке я скажу: мне ничто тут не угрожает, у меня есть друзья, коллеги по лаборатории, и я никого не боюсь.

Все три парня слышали её слова и, как видно, не обрадовались, а наоборот: подошли к Драгане ближе и один из них сказал:

— Любезная госпожа, у нас контракт, мы получили деньги вперед, а потому не вправе выполнить ваше распоряжение. Но освободить вас от нашего присутствия на несколько дней мы можем.

— Хорошо, — согласилась Драгана. — Пусть будет так.

Пригласила Бориса в машину, и они поехали.

По дороге, вившейся по берегу океана, машина шла на небольшой скорости. Драгана сидела за рулём.

— Я люблю ездить на машине, — и только одна, или с дядей, или другим каким интересным собеседником, но непременно с интересным. Вы для меня интересный, и даже очень; во–первых, потому, что вы похожи на Есенина, а во–вторых — вы русский, только что приехали из Москвы, а я очень хочу знать, что происходит на нашей Большой славянской Родине, в России.

— Я жил на Дону, в казацкой станице Каслинской.

— Всё равно: Дон, Волга, Москва–река… Это Россия, наша Большая Родина. Мы теперь всё больше думаем о России, смотрим туда, на Москву, Ленинград, Сталинград. Нас удивляет спокойствие русских. Вас будто подменили, вы не боретесь с сатанинской властью. У нас здесь, в насквозь прогнившей Америке, и то больше бойцовского духа. Тут молодёжь собирается в колонны, ходит по улицам, зовёт на борьбу с глобализмом. Надеюсь, вы там знаете, что это такое — глобализм? У нас есть лидер антиглобалистов — публицист Герасимов. Он американец, но русский по происхождению. Я с ним знакома, познакомлю и вас.

Потом, повернувшись к Борису, неожиданно сказала:

— Зовите меня Даной. Меня так зовёт дедушка, родители и оба дяди. Да, оба, потому что есть у меня ещё и дядя Савва. Он живёт в Белграде, и я скоро к нему поеду. Так тот ещё и назовёт иногда нежно и ласково: Дануш. Вам я также позволяю называть меня, как вам захочется. Ну, так вот: есть ещё и дядя Савва. Я к нему езжу часто. У меня в Белграде много знакомых, и я участвую в политической жизни. Хочу посетить в тюрьме нашего бывшего президента Милошевича. Это будет трудно, но за деньги всё можно. И я бы хотела поехать в Белград вместе с вами. И в Москву, и в Ленинград, и в Сталинград.

— Меня не пустят с острова. Я пленник.

— Пустят, — пообещала Дана. — И ещё как пустят. Я вот за них возьмусь, за этих вездесущих иудеев, Ивана Ивановича и врача Ноя. Я им покажу, какой вы пленник. Мне только нужно хорошенько узнать, что они за птицы, чьи интересы представляют. Повезу вас к отцу, и мы всё выясним.

Машина свернула в сторону от океана и скоро выкатилась на вершину холма. С него были видны другие холмы и даже гряда невысоких гор, которые, впрочем, тянулись всего лишь на два- три километра, снова сходили на нет и превращались в поляны, на которых то тут, то там белели маленькие красивые домики.

— Тут живут рыбаки, — поясняла Драгана, — а их жёны и дети обслуживают нашу лабораторию. Всего населения на острове двадцать тысяч человек. Приезжают люди с материка; я их не принимаю на постоянное жительство, но они, всё–таки, как–то проникают.

Вышли из машины. Драгана продолжала:

— Пойдёмте на тот холм, я покажу вам места, где будут жить биологи.

По дороге развивала планы:

— Я хочу расширять лабораторию, превратить её в большой научный центр. Дедушка даёт деньги, но говорит: «Не разводите там всяких мелких тварей, от которых идут болезни. Просит построить для него виллу в самом красивом месте острова. А вот и холм, где будет городок учёных.

Они взошли на вершину и обратили взоры к океану:

— Я хочу поселить здесь сотрудников лаборатории с их семьями. Пусть тут будет много людей, — может быть, не одна тысяча. И все славяне. Позовём сюда педагогов, врачей — и тоже славян. И обучение тут будет в основном домашним. Сейчас в Америке обучение на дому становится массовым. И это хорошо. Дети не должны целыми днями общаться друг с другом, — даже если они одной национальности. Мы будем учить и воспитывать в домашних условиях в кругу людей взрослых, любимых, интересных. А теперь скажите: вы мне поможете отобрать в России три–четыре сотни молодых и талантливых биологов и позвать их на остров?

Простаков пожал плечами:

— Найти–то и отобрать можно, да вот талантливых?..

— Талантливых! Непременно таких, из которых бы выросли павловы, сеченовы, мечниковы. Ну, если не сможете, так я возьму с собой полсотню ребят из нашей лаборатории, поеду с ними в Россию и пусть каждый из них отберёт пять–шесть самых способных и трудолюбивых ребят. Сотню биологов я найду в Белграде. Вот здесь, на склонах холма… — она обвела рукой зелёные поляны, — мы построим красивые дома, нарежем участки и рассадим финиковые, ореховые, цитрусовые сады, бамбуковые рощи. А вон там…

Она повернулась в сторону от океана:

— Разведём леса красного дерева, наладим производство мебели. Наш остров ни от кого не должен зависеть. Мы будем сами себя кормить и возить на материк фрукты и овощи. Мы создадим тут замкнутую чисто славянскую цивилизацию. И никакое чужеродное бесовское искусство мы сюда не пустим. А как это сделать — решит физическая лаборатория, которая будет одной из крупнейших в мире. Мне вчера позвонил отец: к нему прибыл из России необычайно талантливый физик Неустроев. Он в Москве тоже работал в лаборатории Арсения Петровича, но я его не видела. А вы не знаете Павла Неустроева?

— Я слышал о нём, но он при мне уже работал где–то в секретном центре.

— Он тоже молодой, но женат и уже имеет четырёх детей. Арсений Петрович говорил, что он, как и вы, хорош собой и очень талантлив. И, слава Богу, что он женат и мне не придётся выбирать из вас двоих кого–нибудь одного.

Она звонко рассмеялась, схватила Бориса за рукав куртки и прижалась к нему щекой. А он подумал: «И я бы не хотел… делить с кем–нибудь это сокровище». И Борис склонился над Даной, погладил её по нежным шелковистым волосам.

Они сели в машину и поехали дальше по–над берегом океана.

В машине она продолжала развивать свои мечтания:

— Предлагаю вам дружбу, а друзья должны доверять друг другу. У меня, знаете ли, есть одна непобедимая слабость: я болтлива и частенько выбалтываю то, о чём бы следовало молчать. Но вас я полюбила. Да, да — я готова любить каждого, кто похож на вашего замечательного поэта. Поэтов на земле много, но настоящих — наперечёт: Овидий, Байрон, Пушкин, Лермонтов, Некрасов и — Есенин. Потому что он — гений. А если гений, то и поэт, а все остальные, если нет в них гениальности, просто умеют рифмовать. А рифмовать умеют все, почти все. Я тоже умею писать складно. И одно стихотворение положила на музыку. Получился романс. Я вам его проиграю. И даже спою… если будет настроение. А теперь мы поедем вон на тот высокий холм, с которого в хороший бинокль виден почти весь остров. Там я приказала построить дом для Павла Неустроева.