На переломе эпох. Том 1 - Владимир Земша

– Как тебя там, Тимофеев, зовут, напомни, – бросил Хашимов, натягивая трико.

– Влад… В-владислав, – ответил сбивчиво тот, пихая ногу в сапог.

– Форма одежды спортивная. Ты не знал?

– Не-а. А у меня нету.

– А у тебя, Саш, чё, тоже нет?

– Нет.

– Нихрена у вас нет! Ни спальников, ни спортивной формы! Ладно! Мож, на первый раз!..

Лейтенанты бежали к калитке КПП. Дежурный по контрольно-пропускному пункту уже стоял в готовности, согласно распоряжению командования, повесить замок на железную дверь, закрыв тем самым шанс для безнадёжно опоздавших.

Какой-то майор из соседнего батальона смачно растянулся, споткнувшись на пути к «заветному» проёму в сером заборе.

Молодые офицеры прыснули от смеха. Было смешно видеть валяющимся чуть ли не в луже, оставшейся от вчерашнего дождя, старшего офицера. Однако время тикало, и они ускорились, проскочив внутрь с облегчением. Теперь они бежали вместе со сконфуженным, потирающим разбитые колени майором…

Плац. Возле трибуны грозно прохаживается полкач, подполковник Гребенщиков, которого меж собой офицеры прозвали просто «Гребешком». Ему уже лет пять за тридцать, не самый молодой комполка! Важный, по обыкновению, со свитой.

– Что, товарищ майор! Что, товарищи офицеры! Спать любим? Опоздание на три минуты! Становитесь в третью шеренгу! – начштаба выстраивал шеренги по мере «поминутного» прибытия опоздавших.

– Тимофеев! Ну, ты и супчик! Ты чё с опозданий-то начинаешь? – Сидоренко зыркнул из счастливой первой шеренги прибывших вовремя.

– Шо, товарищи офицеры! Не все умеют ещё просыпаться вовремя?! Спать любим!? Или по ночам где-то шляетесь? Ну, ничего! Будем тренироваться!.. Дежурный!.. Переписать опоздавших! – распорядился искривлённой гримасой рта командир полка.

– Где ваша спортивная форма, товарищи офицеры? – начштаба сухим взглядом прошил Майера с Тимофеевым.

– Виноваты, исправимся!

– Испра-авитесь! Куда вы денетесь! Чтобы завтра же были в спортивной форме!

– Ответственные по подразделениям, на подъём! – прозвучала команда дежурного.

– Тимофеев! Давай, иди, подымай роту! – Сидоренко хлопнул Владислава по спине.

– Майер, раз ты без спортивки, давай, поднимай роту! – кинул Хашимов и побежал вместе с другими офицерами на зарядку на спортивный городок под чутким присмотром полкового командования…

Поздний вечер. Общага

– Ну, сегодня и дурдом выдался! – Майер и Хашимов вошли в комнату, где уже лежал на кровати Тимофеев.

– А что, знакомство состоялось! У меня есть из Союза пара бутылок «Пшеничной», так что можем «замочить» такое дело, а? – Тимофеев полез в чемодан.

Хашимов и Майер, уже днями раньше успевший получить «боевое крещение», утвердительно закивали.

– «Пара» – это сколько? – съязвил Хашимов.

– «Пара» – это две!

– Одной пока вполне хватит!

Вскоре на сдвинутых табуретках появилась какая-никакая скудная закуска. Офицеры стукнулись стаканами с прозрачной жидкостью без цвета, вкуса и запаха.

– Ну, поехали, за знакомство!..

1.10 (83.10.) Прошлое. Марш бросок

Октябрь 1983 г. Новосибирск, НВВПОУ

Я ненавижу жёлтенькие лычки.

Хотя они – опора дисциплины.

Но несмотря на бешеные вздрючки,

Мне не забыть казарменной рутины!

Сержант! Ведь ты творишь погоду.

Не надо лбом своим дурным таранить двери!

Ты отнесись к нам строго, но с заботой.

И мы в тебя до гроба будем верить!

Сегодня – 15 октября. Сегодня – переход на зимнюю форму одежды. Курсант Тимофеев с чувством глубочайшего удовлетворения распрощался с затасканной на «курсе молодого бойца» хэбэшной «стекляшкой» в обмен на темно-зелёное «ПШа» с новенькими красными погонами с желтенькими продольными полосками курсантских галунов вместо затёртых и выцветших старых. Всё расположение роты напоминало сплошной швейный цех. Курсанты в зимнем байковом голубом нательном белье пришивали погоны, петлицы, отмеряли всё линейками «по Уставу». Наматывали на голые ноги с изуродованными мозолями пятками, по которым обычно летом на пляже любой патруль легко вычислял своих «самовольщиков» среди гражданских лиц, зимние байковые новенькие портянки нежного цвета слоновой кости. Воздух был пропитан характерным мужским запахом нового обмундирования.

Влад переложил в нагрудный карман затрёпанную фотографию девушки.

Её светлые локоны мило обрамляли смазливое личико…

– Сонечка, милая Сонечка! – он мысленно прикоснулся к её губам.

– Рота-а-а! Строиться-я в расположени-и-и! – внезапно раздался вопль.

– Что, сынки, совсем нюх потеряли что ли? – старшина вразвалочку прохаживался вдоль строя.

Два курсанта стояли перед строем с бутылками молока и булками, понуро опустив головы.

– Ротный спалил самовольщиков! – шепнул сосед Тимофееву.

– Что-о, това-арищи курсанты! Голода-а-ем? Чмошники!! В самоволки бегаете? – «замок» лыбился ехидной улыбкой, отвесив челюсть.

– Что, от молочка не просыхаем?! Да-а? Придётся щас вместо фильма всей роте сбегать в самоволку по большому кругу! – старшина весело блеснул глазами.

– Воспитание в коллективе и через коллектив! – радостно вторил сержант старшине. – Кхе-кхе-кхе, – он развернулся и демонстративно боднул дверь каптёрки лбом, демонстрируя евоную крепость.

– Рота-а-а! Стро-о-и-иться на у-улице! – казалось, сержантский состав в своём подавляющем большинстве торжествовал! Казалось, весь сержантский состав просто питался этими дрючками! Глаза у них горели, словно у вампиров, слетевшихся на запах невинной крови!

У большинства из них на груди гордо выделялись либо значки парашютистов, либо «кадетов»-выпускников Суворовских училищ. (Вообще, бывшие суворовцы оказались, от большего, скверными людьми. Кучковались исключительно своей «кадетской» артелью. Носили с изнанки «кадетский» погон как признак принадлежности к особой тайной касте. Высокомерили. Строили из себя заядлых вояк, что было совершенно несвойственно для бывших солдат СА, действительно съевших пуд армейской соли, но не выпячивающихся. За что «кадеты» заслужили всеобщую нелюбовь. Многие из них стали «комодами». Однако спустя два года эта «детская болезнь» кадетов, как правило, проходила… как правило… Но случались и исключения. Порой эта «кадетская болезнь» высокомерия оставалась пожизненно.)

Тимофеев, как и все, ёжился на улице, стоя в «стойке пингвина». От действительности хотелось абстрагироваться. Ему неделю назад исполнилось семнадцать, по поводу чего он смог получить особый «подарок» от старшины и отбиться вечером (т. е. лечь спать) не за сорок пять секунд, как все другие, а спокойно. Теперь, в свои семнадцать, он уже чувствовал себя вполне взрослым, научившимся стойко переносить наваливающиеся физическо-психологические тяготы, от которых он попросту, старался абстрагироваться, как и от всей неприятной действительности. Он снова ушёл мыслями в воспоминания о Соне…

…Тогда, в школе, он так и не решился заговорить с ней. Тогда, в школе, он искал любую возможность увидеть эту девчонку с параллели. Будь то в школьном коридоре, на переменке, будь то на субботнике или при сборке металлолома…

Сейчас сибирская погода, словно наблюдая за курсантами, приготовила им свой «сюрприз» по такому случаю – первый снег. Он мелкой крупой засеял всё холодное пространство вокруг…

– Бего-ом м-м-м-арш! – крикнул старшина, сверкая хищным вороньим взглядом. Так начинался любой марш-бросок. Бег по снегу и грязи, в любую непогоду. Ведь эти курсанты – будущие офицеры, будущие политработники-комиссары. Чтоб увлечь за собой бойцов в пекло, в будущем, в настоящем они сами должны лепиться из цемента. А ничто так не цементирует характер, как лишения, трудности и, конечно же, холод и снег! Особенно с грязью! Забег делали повзводно. В совокупности более ста яловых сапог двадцатой роты бухало по грязи вдоль лесной дороги, изуродованной рытвинами от траков гусениц БМП и танков. Тимофеев сдвинул назад новенькую синюю «жучку[27]» на остриженной голове. Вытер рукавом пот со лба. В такие минуты его мысли улетали далеко от происходящего…

Октябрьская грязная жижа разбитых танковыми траками дорог покрывалась первым октябрьским снегом. Это было просто идеальное время для марш-бросков, как плановых, так и дисциплинарных, а так же для тактической и инженерной подготовки как днём, так и ночью. Что там бег! Окапывание в этой холодной снежной грязи было нéчто! А главное – всё это делалась без «подменки», в повседневной форме. В обычном «ПШ» и шинелях, которые должно было поддерживать в идеальной чистоте, без каких бы то ни было скидок на такие вот обстоятельства!

Итак, рота угрюмо шлёпала по заснеженной чавкающей грязью дороге. Пред Тимофеевым снова предстал образ Сонечки. Той далёкой Сонечки, которой он так и не признался в своих чувствах. Тогда, на школьном выпускном, когда они гурьбой весело шли в Хабаровске по Амурскому бульвару, он, как ему показалось, почувствовал на себе её взгляд. Поднял глаза. Она улыбалась, освещаемая уличным фонарём, торчащим из-за кустов кучерявой акации. Ночное небо. Шорох листьев. Запах лета. И казалось, что вот он тот миг настал. Преодолевая оцепенение он сделал шаг навстречу. Сердце словно выпрыгивало из груди и, казалось, нет человека, счастливее его, носящего в себе столь светлое чувство юношеской влюблённости, во всей Вселенной!..