Одноклассники smerti - Анна и Сергей Литвиновы

За спиной зашелестели шаги. Журналист обернулся – на пороге стояла Галина Вадимовна. Она тут же приложила палец к губам, еле слышно попросила:

– Пожалуйста, очень тихо… У Маськи такой чуткий сон…

И Дима, тоже шепотом, потребовал:

– А кто она, эта Маська?

– Как кто? – изумилась женщина. – Дочь. – И голосом подчеркнула: – Моя настоящая дочь. Долгожданная. Любимая.

Она гордо вскинула голову и, будто не с незнакомым журналистом разговаривает, а дает клятву ей одной ведомой высшей силе, произнесла:

– И уж с ней-то все будет хорошо. Костьми лягу, но не допущу, чтоб как у Ленки!

Галина Вадимовна устало опустилась на соседнюю табуретку – прямо поверх лежащих на ней детских вещичек. Проницательно спросила:

– Вы, наверно, хотите курить?

– Мечтаю, – не стал врать Полуянов.

– Я тоже… мечтаю, – вздохнула она. – Уже больше тысячи дней как… Но – держусь. Чтоб не подавать Машеньке дурной пример…

– А давайте – пока она спит. По секрету, – ухмыльнулся Полуянов. И вытащил сигареты.

– Нет-нет, ни в коем случае! – всполошилась женщина. – Еще мне не хватало сейчас, когда столько всего позади, сорваться!

Жадно, будто алкаш на бутылку, взглянула на пачку «Мальборо» и попросила:

– Пожалуйста, уберите.

– Как скажете, – вздохнул Полуянов.

А Галина Вадимовна, будто оправдываясь, произнесла:

– Раньше… когда росла Леночка… я не сдерживалась. Считала, что имею право на личные, никому не подотчетные привычки. Что могу при дочери и курить, и выпивать. Только сейчас, к пятидесяти, я поняла: настоящая жизнь – это самоограничение…

Тут Полуянов был готов поспорить: он всегда считал, что лучше совершить что-нибудь порочное, нежели, как эта женщина, годами страдать и видеть запретный плод лишь во снах. Но дискуссию решил не затевать. Куда лучше воспользоваться тем, что разговор очень кстати свернул на Елену.

И Дима тихо спросил:

– Скажите… когда Лена начала пить?

– Очень рано. В пятнадцать, – жестко бросила Галина Вадимовна. И неожиданно добавила: – Все из-за нее! Ее подружки!

– Какой? – навострил уши журналист.

И в изумлении услышал:

– Да этой простушечки! Митрофановой!

– Надьки? – вырвалось у него.

– Вы ее знаете? – подняла брови женщина.

– Да нет, пока не знаю, – поспешно открестился от подруги Полуянов. – Просто списки выпускников смотрел. И слышал, что Надя с Леной были соседки. Ну и приятельницы…

– Не приятельницы – собутыльницы, – саркастически поправила его Галина Вадимовна.

Еще интересней.

– Не слишком ли крепкое определение? Для пятнадцатилетних девочек? – прищурился Полуянов.

– Для нее, Митрофановой, в самый раз, – припечатала женщина. – На ней уже тогда пробы негде было ставить.

Журналист еле удерживался, чтоб не расхохотаться. Это на Надьке-то, домашней девочке, негде ставить пробы! Да в пятнадцать лет! Ее и сейчас-то, в двадцать семь, на жалкий бокал мартини уболтать – целое дело. А не безумна ли, простите, Галина Вадимовна?

Хотя червячок сомнения, конечно, зашевелился. Как там великий Куприн писал? Что из раскаявшихся проституток получаются самые лучшие жены? Может, это правда? Может, и Надежда теперь не пьет, потому что в юности свою норму перевыполнила?

И он осторожно произнес:

– Какая там в пятнадцать лет выпивка? Все мы что-то пробовали, конечно. И я тоже. У родителей в заначке литровая бутылка анисовой водки имелась. Парадная. Болгарская. Стояла на почетном месте в горке – как, помните, в застойные времена выставляли. Ну, мы с друзьями оттуда и отливали по граммулечке. И добавляли, чтоб родители не спохватились, воды. Представляете, какой через год скандал разгорелся, когда эту водку решили наконец на стол выставить?

– Не сравнивайте, – отмахнулась Галина Вадимовна. – Одно дело по тридцать или по сколько там у вас получалось грамм водки. И другое – как Надя Елену спаивала. Покупала бутылку ликера на двоих. Крепкого. Двадцать с лишним градусов. Продавались в те годы псевдонемецкие. «Грейпфрут-лимон» или вишневый. А еще джин с тоником только появился в жестяных банках. И они, – женщина опять начала повышать голос, – по три банки выпивали! Можете себе представить: такие девочки – и по три!..

– Каждая? – недоверчиво переспросил журналист.

Первый, только что появившийся в России джин с тоником в жестяных банках он тоже прекрасно помнил: сивуха, да еще изрядной крепости. Лично его с двух банок срывало с катушек, а уж чтобы школьницы по три осилили – это и вовсе нереально. Чушь какую-то Галина Вадимовна несет.

Он решил зайти с другого бока. Заявил:

– Но позвольте… Если Митрофанова с пятнадцати лет так пьет – давно бы уже свою жизнь под забором закончила! Но она, я слышал, хорошее образование получила. Работает. Карьеру делает.

– И где же она рабо-отает? – с непередаваемой интонацией поинтересовалась собеседница.

Явно ожидала услышать, что как минимум в стриптизе или сомнительном массажном салоне.

– В библиотеке, – кротко улыбнулся Полуянов. – В историко-архивной. – И зачем-то добавил: – Между прочим, заместителем начальника зала всемирной истории.

Галина Вадимовна, кажется, была удивлена. И хотя пробормотала с сомнением: «Знаем мы этих… библиотекарей» – но задумалась. А потом вдруг произнесла:

– Значит, не зря мне всегда казалось, еще когда девочки школьницами были… – она запнулась.

– Что? – воззрился на нее Полуянов.

Женщина выдержала его взгляд. И твердо закончила:

– Что Митрофанова эта Лену специально спаивала. Она моей дочери всегда больше, чем себе, наливала. И не пьянела в отличие от Леночки…

Дима не удержался от смешка.

– А не слишком ли сложная комбинация? Для юной девочки?

– Не слишком. Потому что Митрофанова ради Степки на все готова была. Он ведь Лену мою любил! А Надежда из-за этого страшно злилась.

Полуянов в изумлении уставился на собеседницу. Неужели та не врет?.. И переспросил:

– Вы хотите сказать… что Надя была влюблена в Степана?

– Как кошка, – презрительно усмехнулась Галина Вадимовна. – На все была готова, чтоб его в свою постель затащить!

«Бред», – мелькнуло у Полуянова.

Но, с другой стороны, он только сейчас припомнил: Надя, нынешняя , уже взрослая, Степу не переносила на дух. Если сталкивались во дворе или в подъезде, в ответ на его приветствие она всегда бурчала что-то нечленораздельное. И очи уставляла в пол. Полуянов, наивный, всегда полагал, что чистенькой Надюшке просто алкоголики не нравятся. Неужели причина в ином? В любовном треугольнике?! Пусть давнем, школьном, но не зря ведь говорят, что у любви срока давности не бывает…

Интересные же новости он сегодня узнал про собственную без пяти минут женушку!

Впрочем, надо вытянуть из Галины Вадимовны как можно больше. И Дима спросил:

– Но где связь? Допустим, Надя действительно хотела отбить у Лены Степана. Зачем же для этого ее спаивать? По-моему, совершенно нелогично.

– А по-моему – как раз логично, – отрубила женщина. – У Степана оба родителя в бутылку заглядывали. Особенно мать. И потому он пьяных девушек просто на дух не переносил. Надя это прекрасно знала. Вот и подстраивала, чтобы Леночка, когда сильно выпивши, ему на глаза попадалась… И добилась-таки своего! Получила Степана!

«Еще хлеще!» – мелькнуло у Полуянова. Однако вслух он произнес:

– Позвольте… но разве Надя его добилась? Разве получила? Ведь Степан, насколько я знаю, жил не с Надей, а с вашей Леной?!

– Да, – склонила голову собеседница. – В конце концов он покинул Надежду. И остался с моей дочерью. – И патетически добавила: – Но какую цену ей пришлось за это заплатить!..

На ее глазах выступили слезы. «Не до конца, значит, Леночку из своей жизни вычеркнула», – мелькнуло у Полуянова.

– Расскажите, – тихо попросил он.

– Лена… она ведь, когда поняла, что Степа ее на Митрофанову променял, убить себя пыталась… – прошептала Галина Вадимовна.

– Да вы что! – вырвалось у Димы.

У него просто голова кругом шла. На языке вертелись миллионы вопросов.

Но тут плотно прикрытая дверь в гостиную отворилась, и на пороге показалась давешняя девочка. Босиком, в пижамке, трет ручкой заспанные глаза.

– Маська! – кинулась к ней Галина Вадимовна.

– Мама! – радостно откликнулся ребенок.

Женщина подхватила ее на руки, прижала к себе. И строго велела Диме:

– Вам лучше сейчас уйти.

– Немедленно? – поднял бровь Дима.

Девочка на руках Галины Вадимовны уставила в него пальчик и весело произнесла:

– Дя-дя!

– Привет, зайка! – со всей лаской, на которую был способен, улыбнулся Полуянов. И поинтересовался: – А сколько тебе лет?

– Дьва, – гордо ответила та. И уточнила: – Дьва года и девьять месяцев.

– Ой, какая ты умница! Уже сколько цифр знаешь! – фальшиво изумился журналист. – И слово «мама» умеешь писать!

Девочка просияла в ответ. Потянулась к Полуянову. И он уже был готов подхватить ее на руки, когда Галина Вадимовна вдруг отрезала вмиг заледеневшим тоном: