Нуониэль. Часть вторая - Алексей Николаевич Мутовкин

– Нет, господин нуониэль, – ответил спокойно рыцарь. – Вам не надо объяснять мне, зачем вы это сделали. Хотя, было бы лучше, если бы это сделал Воська. Он у нас самый неопытный. Это спаяло бы наш отряд как ничто другое. Но всё же, вы поступили дальновидно. Вы убили скотину, которая считала, что у нас нет своей собственной воли. Вы убили бандита, решившего, что его белые одеяния испугают нас. Вы убили, возможно, правую руку этого загадочного Великого Господина, который якобы в одиночку захватил форт, охраняемый тремя сотнями щитов. Теперь наш Великий Господин узнает, что Белому Единорогу неважно, сколько у него людей в отряде – он всё равно сделает то, что задумал.

Тут нуониэль снова стал делать знаки, указывая на рыцаря, сжимая кулак и шевеля двумя пальцами, как делают дети, когда показывают, как ходят люди.

– Вы, господин рыцарь, – продолжил перевод Воська, – не расслабляйтесь. Ведите нас вперёд, но помните, что я пока с вами, но всё же сам по себе.

Ломпатри внимательно выслушал слугу и широко улыбнулся.

– Скажите, господин Тимбер Линггер, ваша родина, видать, земля не очень обширная, – поинтересовался рыцарь.

Нуониэль замешкал, но всё же кивнул, подтвердив предположение Ломпатри о том, что родина нуониэлей и впрямь не очень большой край.

– Это как раз потому, что у вас там каждый сам по себе, – весело пояснил рыцарь и похлопал нуониэля по груди.

Ломпатри тяжело вздохнул, встал руки в боки и оглядел своих людей. Воську и Лорни он направил вытащить тела из «наблюдальни» и скинуть в ущелье, край которого был неподалёку.

– А ты, солдат, – радостно обратился рыцарь к Навою, – возьми свои топорики и отруби-ка голову нашему Белому Савану.

Глава 16 «Идрэнский владыка»

«Подрос ты, приятель, – думал Гвадемальд, глядя на раскидистый клён. – Никак не могу понять, каких размеров ты был, когда я видел тебя в последний раз».

Старый рыцарь сидел на каменной скамейке во внутреннем дворике королевского дворца. Свои прежние походные одежды, которые он носил, чтобы казаться ближе к черни, рыцарь оставил в казармах. Теперь он облачился в лёгкую церемониальную кирасу, блестящую так же ярко, как и много лет назад. Кирасу, наручи, стальные брошки на сапогах и золотую цепь с рыцарским медальоном слуги заранее натёрли гвоздичным маслом, чтобы ни патина, ни ржавчина не опозорили рыцаря перед королём. Спину скрывал белый плащ-накидка с каймой расшитой позолотой. Эту шёлковую вещь рыцарь надевал всего несколько раз в жизни. Но, несмотря на это, он ежемесячно доставал её из сундука, проветривал, окуривал и складывал обратно, обернув в льняные полотна, мочёные в лавандной настойке. Теперь, сидя на скамейке, Гвадемальд аккуратно держал плащ-накидку в руках, чтобы не испачкать о замшелые камни.

Он ожидал дворецкого, который всё никак не приходил, чтобы проводить рыцаря во внутренние помещения, на встречу с королём Девандином. Гвадемальд не любил широкой парадной лестницы и предпочитал являться к его величеству через чёрный ход. Рыцарю казалось, что так он сможет придать своим отношениям с королём особый дружеский оттенок. Хотя, по правде сказать, явиться к королю ему довелось всего-то раза три или четыре. Да и сам король вряд ли знал, откуда заходит Гвадемальд.

Появился дворецкий. К счастью, этот старик помнил редкого гостя. Долговязый человек с заострённой бородкой попросил обождать, и вновь исчез за одной из тяжёлых дубовых дверей.

«Странное место, – подумал Гвадемальд. – Булыжники дорожек выглядят такими старыми. Резные каменные скамейки пережили не одно поколение дворецких и прочих слуг. Каменные стены с бойницами и двери, стары настолько, что древесина, из которой они сделаны, уже давно превратилась в камень. А вон из той двери однажды вели пленника, закованного в кандалы. Тогда я не сидел на каменной скамейке, как старикан, а тревожно бродил под этим клёном в ожидании аудиенции. Эх, годы! Клён стоял, и я стоял, а теперь он продолжает стоять, а я уже сижу. Выходит, это не он – приятель мой – подрос, а я состарился».

С рыцарем Гвадемальдом сложно не согласиться: внутренний дворик королевского дворца – взаправду самое странное место в Вирфалии. Здесь располагался вход в темницу, где держали пленных. Так же отсюда можно попасть во внутренние покои короля и другие особые помещения с особыми людьми. Здесь рос и великолепный клён правильной округлой формы – ничем нестеснённое, красивое и здоровое дерево. Это место находилось далеко от вольных полей и лесов. Ни один лесной клён, борющийся за солнечный свет с окружающими деревьями, изворачивающийся и растущий туда, где больше света и простора, никогда не достигнет такой же идеальной формы как у здешнего клёна, скрытого от остального мира четырьмя каменными стенами, с глубокими бойницами. Однако ни один из вольных людей, для кого открыты поля и леса, никогда не ступит на булыжники этих правильных дорожек, вьющихся между аккуратно-остриженными кустами. Хотя, иных преступников и проводили здесь, перед тем, как кинуть в глубокие и холодные подземелья. По этим булыжникам ходили и слуги, и рыцари и, уж скорее всего, сам король. Возможно, король является самым несвободным человеком в мире? Над этим двориком синее небо – протяни руку и коснись его! Тюрьма с открытыми дверьми, из которой невозможно выйти. И если с первого взгляда кажется, что клён идеальной формы и есть тот самый главный заключённый в этих нависших над двориком стенах, то со временем начинаешь понимать, что, возможно, он свободнее и вольнее всех прочих посетителей этого места. Он свободнее каторжника, которого ведут на плаху за то, что он сказочный гном или старик, которого сочли волшебником. Клён свободнее самого короля, который не может убежать босиком в поле по вечерней росе, воздеть руки к небу и кричать «Воля! Воля!» до тех пор, пока не сорвёт голос, а потом кинуться танцевать под звёздами танец жизни, который танцуют все свободные существа во всех мирах только потому, что это единственное, что имеет смысл. И уж точно это дерево в центре дворика гораздо свободнее рыцаря, посвятившего свою жизнь служению родине и посланного на окраину отчизны, сторожить границу в старом форте. Клён, прикованный корнями к одному месту, оказывается свободнее всех, у кого есть ноги. А если бы ноги были у самого клёна, сорвался бы он с места? Отправился бы он тогда в путь? Развивались бы его веточки на ветру, подобно волосам вольного человека?

«Как же хорошо тебе здесь, – заговорил Гвадемальд мысленно с деревом. – Уже давно осень, а твои