Как я стал идиотом - Мартен Паж

Ища критерии классификации человечества, Антуан установил единую шкалу, определяющую уровень богатства, избрав в качестве показателя носки. Первая категория — самые бедные, у которых носков нет вообще; вторая — среднебедные, у которых носки есть, но дырявые; третья — самые богатые, у которых носки без дырок. Антуан принадлежал ко второй категории. Его доход составляли главным образом временные ставки и почасовки в университете «Париж-V», что давало ему от тысячи до двух тысяч франков в месяц, когда как. Плюс пособие для лиц, не имеющих средств к существованию, которое он получал незаконно, благодаря путанице с именами: в университете он числился как Антуан Аракан, а в документах социального страхования был записан под своим бирманским именем, которым в повседневной жизни никто никогда его не называл, — Солу. Еще он иногда подрабатывал по-черному. Недавно, например, озвучивал в документальном фильме семейство жирафов, потому что подлинные записи их криков потерялись. Иногда он получал от родителей из Бретани немного денег и посылки с продуктами. Эта смесь азиатской и французской кухни была странной и восхитительной. Каждый месяц ему доставляли тяжеленный ящик-холодильник, где были вьетнамские роллы с рыбой и мелкими ракушкими, китайские жареные блинчики с солеросом, пельмени с гребешками, гречневые блины с острым рыбным соусом «нуок мам», ватрушка с жареным рисом… Друг Ганджа тоже немного помогал ему и помогал бы больше, если бы Антуан соглашался брать у него деньги.

Антуан не дотягивал даже до минимальной зарплаты. Однако продолжал преспокойно жить в своей квартире. Любопытно, не правда ли? Ведь он был не в состоянии ее оплачивать. Так как же? Да так: у домовладельца, месье Браллера, была болезнь Альцгеймера.

Антуан не знал, точно ли это болезнь Альцгеймера. Но, так или иначе, месье Браллер не помнил абсолютно ничего. В начале сентября Антуану предстояло везти его на очередное обследование для уточнения диагноза. У старика не было родственников, поэтому заботился о нем Антуан. Амнезию хозяина он обнаружил случайно. Не имея денег заплатить в срок за квартиру, он старался прошмыгнуть мимо месье Браллера незаметно и вообще пореже попадаться ему на глаза. Но однажды хозяин все-таки поймал его. Антуан уже ждал, что тот велит ему немедленно съезжать. Но месье Браллер, вцепившись в его руку, уставился на него бессмысленными глазами и неуверенно спросил:

— Вы тут живете?

— Да, месье. На девятом этаже. Я хочу принести извинения, этот месяц был для меня непростым… я забыл..

— Вы что-то забыли? — участливо переспросил тот с простодушным любопытством.

Обычно месье Браллер требовал, чтобы за квартиру ему платили первого числа каждого месяца: ровно в семь утра надлежало просунуть конверт под его дверь. Достаточно было Антуану опоздать на несколько часов, и хозяин уже яростно стучался к нему, грозя вызвать судебного исполнителя.

— Э-э… да нет, — ответил Антуан, покрываясь потом. — Я забыл поздороваться с вами. Здравствуйте…

— Здравствуйте, — пробормотал хозяин. — Вы живете здесь?

— Да, месье. На девятом этаже.

Это было делом совести: жить припеваючи в своей квартире, предоставив болезни развиваться естественным путем, или, на свою голову, заняться лечением старика, еще недавно такого злобного, сварливого и черствого. Врожденная доброта победила. Антуан с грустью думал, что ему следует развивать в себе эгоизм, чтобы выжить в этом мире.

Он повел домовладельца к врачу. Врач сразу диагноза не поставил: ему требовалась куча исследований и времени, чтобы точно определить, как именно называется болезнь месье Браллера.

— У него есть шансы выздороветь?

— Трудно сказать, — ответил врач. — Память отказывает. Вы должны присматривать за ним. Он в состоянии соображать, но не может вспомнить, что было минуту назад.

Антуан нянчился с ним, как с любимым дядюшкой. Отводил на нужный этаж, когда тому случалось заблудиться на лестнице; написал на карточке адрес и засунул ему в бумажник, чтобы бедняга не потерялся в городе. Ходил для него за покупками, собирал деньги с остальных жильцов и клал в банк на счет старика. У месье Браллера еще случались иногда периоды просветления, когда он вдруг кое о чем вспоминал, в частности о том, что Антуан не платит за квартиру, но они длились недолго. Антуан прочел в «Монде» статью о новых достижениях в области лечения старческих болезней мозга: деменций, Паркинсона, Альцгеймера… Он радовался за месье Браллера и одновременно трясся от страха, что прогресс науки со дня на день повлечет за собой его, Антуана, выселение. Ученые никогда не думают о последствиях своих открытий. Если домовладельца удастся вылечить, Антуан не сможет рассчитывать на его благодарность: в своих расчетных книгах старый скряга обнаружит недостачу, но не будет помнить о бескорыстной помощи Антуана.

Назавтра после посещения Эдгара Антуан начал принимать лекарство от ума. В инструкции по применению препарата говорилось, что на ежедневный прием полагается одна таблетка. Антуан решил удвоить дозу. Он жаждал быстрого и ощутимого эффекта, а не постепенного облегчения. Бодрозак должен был подействовать через несколько дней, за которые Антуану следовало подготовиться к новой жизни и устроить ее со всей тупостью, на какую хватит воображения.

Для начала он отправил в университет «Париж-V имени Рене Декарта письмо с заявлением об уходе. Уже два года он читал там недельный спецкурс „Апоколокинтоз божественного Клавдия“ (то бишь „Превращение божественного Клавдия в тыкву“) по сатирическому памфлету Сенеки. Кроме того, заменял, когда нужно, больных преподавателей по самым разным предметам: общая биология, чешуекрылые бабочки, арамейская риторика, история кино. Его знаний хватало, чтобы без подготовки читать лекции на многие темы, но знания эти были слишком разрозненны, чтобы получить степень магистра по какой-нибудь университетской науке и надежду на должность.

Затем Антуан избавился от всего, что могло спровоцировать процесс думания. Сложил в коробки все диски и книги — романы, монографии, словари и энциклопедии, тонны учебников, научных журналов, исторических, литературных… Снял со стен своей единственной комнаты киноафиши, портреты любимых героев, репродукции Рембрандта, Шиле, Эдварда Хоппера и Миядзаки. Ас, Шарлотта, Влад и Ганджа помогли ему перевезти коробки к Родольфу, который потирал руки, заполучив — на время, как сказал Антуан — такие сокровища.

Надо было переходить к третьему этапу. Оглядев пустую квартиру, Антуан удивился, как на таком крошечном пространстве столько всего помещалось. Теперь предстояло заполнить его безопасными вещами, которые не будоражили бы его мозг. Сходив на экскурсию к соседям, у которых, как ему представлялось, был наиболее стойкий иммунитет против вируса мысли, он выяснил, из чего должна состоять обстановка, подходящая для его новой жизни. Муж и жена, профессор по имени Ален и журналистка Изабель, подавали ему поучительный пример жизни, полностью посвященной самоотверженному отречению от ума. Он давно за ними наблюдал и в глубине души восхищался ими, настолько гармонично они вписывались в современную жизнь, наделенные от рождения ценнейшим даром разностороннего кретинизма, ничем не омраченного, счастливого, невинного и идеального в своей законченности, глупостью, приятной во всех отношениях для них и для окружающих, ни в малейшей степени не злонамеренной и ни для кого не опасной. Ален и Изабель с невероятной серьезностью, нелепой до очарования, надавали ему кучу советов относительно обстановки квартиры. Он нашел на свалке старый телевизор и поставил посреди комнаты как символ веры. Приклеил скотчем на стены постеры из мультфильма «Король Лев», изображения спортивных автомобилей и мясистых женщин, портреты актрис и актеров, принявших вдумчивый вид мировых гениев, и фотографии таких бессмертных мыслителей, как Ален Минк и Ален Фен-келькро [11]. Поначалу Антуана это раздражало, ему было не по себе в таком стерилизованном интерьере. Но он утешался тем, что, когда бодрозак подействует, ему все покажется прекрасным. Ален и Изабель присоветовали ему для успокоения нервов несколько дисков современной музыки на основе электронных ритмов, словно извлеченных из полузадушенного фортепиано, и пару-тройку фольклорных альбомов.

Наконец Антуан счел, что квартира стала совершенно безопасной для его слабеющего разума. При этом он отлично знал, что, хотя внешний мир постепенно движется к тому же, все равно невозможно обезвредить на сто процентов все культурные и интеллектуальные мины, заложенные в обществе.

Антуан пригласил Шарлотту, Ганжу, Аса и Родольфа в свое преображенное жилище на исландский полдник. Стол был уставлен нордическими лакомствами: чай с маслом, мармелад из пингвина, пончики на тюленьем жиру с засахаренной травой… Антуан подтвердил свое намерение поглупеть — хотя бы на время, чтобы чуть-чуть ослабить чрезмерную концентрацию мыслей. Друзья смирились и скрепя сердце кивали. Антуан просил их не провоцировать его умными разговорами, а просто болтать с ним о том о сем — о погоде, о разных пустяках, которые его до сих пор совершенно не интересовали.