Мари-Бланш - Джим Фергюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сгорая от ревности, Рене смотрела, как дядя и мамà вышли на середину зала.
Той осенью виконт регулярно ездил в Лондон и Париж, где встречался с деловыми партнерами, и оттого его визит в Ла-Борн весьма затянулся. А в замке и среди хозяев, и среди челяди часто велись приглушенные разговоры о назревающей войне. Рене по-прежнему была слишком юной, чтобы всерьез задумываться о подобных вещах. Все это казалось таким далеким от ее уединенного неприкосновенного мирка.
Дни становились короче, холодный северный ветер предвещал скорое наступление зимы, промозглая сырость угнездилась в замке, пропитывая старинные каменные стены, так что все ходили тепло укутанные и, хотя повсюду топились печи и камины, согреться было просто невозможно.
Все это время виконт поддерживал в семье ненадежный мир, мастерски стравливая друг с дружкой мать и дочь. Что до графа, то он за последние несколько лет в целом примирился с тем, что его жена и брат любовники, хотя даже мысли не допускал о неприличии в отношениях между своей дочерью и братом. На балах граф де Фонтарс предпочитал удалиться с друзьями в курительную, где наслаждался сигарами и коньяком. В курительной мужчины могли свободно обсуждать любимые темы: лошадей, охоту, женщин. К тому же граф все больше времени проводил в Париже, где он и его клубные друзья ужинали с любовницами у «Максима», после чего нередко шли в кафе «Риш» посмотреть на скандальное танго. Зачастую мужчины не возвращались домой до утра, посещая один за другим несколько подозрительные дансинги и ночные клубы на Монмартре, в том числе «Мулен Руж» и «Телемское аббатство», где богачи смешивались с более низкими сословиями, услаждая себя радостями весьма сомнительного чувственного подбрюшья Парижа. Подобно многим представителям знати, при всем своем аристократическом снобизме и при том что был закоренелым роялистом, который при всяком удобном случае бранил «ненавистную» Третью республику, в глубине души граф одновременно был совершенно беспринципен. И, развлекаясь таким манером, умел игнорировать происходившее в собственном его доме.
7
Однажды вечером граф, графиня и Рене ожидали в гостиной виконта, он только что вернулся из очередной поездки в Лондон и поздним поездом прибывал из Парижа. Они услышали, как перед Ла-Борн-Бланшем остановился экипаж со стариком Ригобером на козлах, доставивший виконта со станции. Даже под серым небом предзимья виконт, казалось, каким-то образом сохранил свой загар и, входя в комнату, словно бы всегда приносил с собой лучик египетского солнца, что для всех и каждого делало особенно желанным его присутствие в замке в эту пору года.
Однако сегодня виконт вошел в гостиную с необычно хмурым видом.
— Мне надо поскорее вернуться в Египет, — без предисловий объявил он. — Англичане говорят, война неизбежна, это лишь вопрос времени. Они намерены обеспечить себе постоянный источник сахарного тростника и хлопка на военные нужды. И я должен приобрести землю для расширения плантаций, чтобы покрыть повышенный спрос. Предстоит очень много дел.
Неожиданная весть о скором отъезде дяди Габриеля заставила мать и дочь зябко вздрогнуть, и отнюдь не по причине зимних холодов или надвигающейся войны. Когда эта весть доберется до прислуги (а произойдет это незамедлительно), одна только судомойка Анжелика, обитавшая в комнатенке над конюшней, расстроится по поводу отъезда господина виконта.
— Я все устроил, — продолжал виконт. — Мы проведем месяц в Париже, где я подыскал на Елисейских Полях весьма приемлемую квартиру. А затем вы все отправитесь со мной в Египет. Там мы будем жить вместе, одной семьей.
— О чем ты говоришь, Габриель? — спросил брат. — Ты с ума сошел? Ты же знаешь, я не могу оставить Ла-Борн-Бланш. У меня здесь свои обязательства. Как насчет моих лошадей? И если то, что говорят англичане, правда, у меня есть и долг перед родиной. Моя задача — мобилизовать драгун. Как тебе известно, Габриель, — добавил он с некоторым самодовольством, — мы еженедельно проводили учения, готовясь к именно такой ситуации.
— Морис, в самом деле, тебе пора шагнуть в двадцатый век, — сказал Габриель. — В эту войну воевать будут не толстые старики верхом на коне и со шпагой. Послушай меня хорошенько! Как тебе известно, в последние недели я встречался в Париже с нашими бухгалтерами. Их отчеты касательно твоего финансового положения, брат мой, еще хуже, чем я опасался…
— Прошу тебя, Габриель, — перебил граф, нахмурясь и жестом останавливая столь ужасное нарушение домашнего этикета. Граф полагал величайшей вульгарностью любое обсуждение финансов в присутствии семьи. — Сейчас не время и не место для такого разговора.
— Нет, Морис, я потому и начал этот разговор, что дело касается всех нас, — возразил Габриель. — Пришло время посмотреть в лицо реальности. У тебя огромные долги. Я больше не могу их покрывать. Пора тебе продать Ла-Борн.
— Продать Ла-Борн? — прогремел граф. — Ни в коем случае! И в Египет я ехать не намерен. Ты отлично знаешь, Габриель, я не люблю арабов.
— У меня есть среди египтян друзья и деловые партнеры, Морис. И уверяю тебя, им без разницы, любишь ты их или нет. Я много думал обо всем этом и предлагаю вот что: ты продашь Ла-Борн. Я уже сделал необходимые приготовления. Твоих лошадей мы разместим в Нейи. Вы все будете жить со мной в Египте. Там ты, Морис, займешься хлопковыми плантациями, а я — сахарным тростником. Мне нужна твоя помощь, чтобы расширить производство, а тебе нужен доход. Как раз сейчас цены на хлопок высокие, и если англичане правы насчет войны — а на сей счет я сомнений не имею, — они еще здорово возрастут. Можно заработать уйму денег.
Дородное тело графа обмякло в кресле, будто из него выпустили воздух, и он все больше съеживался, пока младший брат говорил с ним, как с ребенком или пожилым родственником, увещевая, рассказывая, как ему жить и что делать, да еще и при жене и при дочери, которые в довершение всего обе состояли у брата в любовницах.
— И последнее, Морис, — сказал Габриель.
— Что же именно, Габриель? — вяло отвечал граф.
— Я хочу удочерить девочку.
Граф с изумлением воззрился на брата:
— Что ты сказал?
Графиня тоже явно удивилась.
— Ты в своем уме, Габриель? — сказала она. — Господи, с какой стати тебе вздумалось удочерять ребенка?
— Мне нужен наследник, — ответил виконт. — Тот, кто будет заинтересован в моих делах. Кому я смогу оставить свое имущество и свое состояние.
— Тогда заведи своих детей, Габриель, — сказал граф. — У Рене уже есть отец. — Он
