Похитители тьмы - Ричард Дейч

В восемь часов того вечера в дверях квартиры появилась рыдающая Бонни в подранной рубашке и искромсанной юбке. КК прижимала ее к себе, а девчонка рассказывала ей, что сделал с ней этот человек. Она боялась рассказать об этом матери или полиции. Никто не поверил бы жалкой маленькой девочке — у того типа достаточно денег, чтобы сделать правдой любую ложь и составить ей репутацию жадной сучки, которая хочет поживиться за счет богатого человека. Они обе знали такие случаи — их слишком много. Те, кто терпел, всегда, казалось, отделывались легким испугом, а кто не молчал — того наказывали. Кэтрин была уверена, что Бонни стала не первой жертвой этого богача, но доказательств у них не имелось.

Она вытерла девочке глаза и проводила домой. Спросила адрес этого человека, но Бонни уперлась: она знала свою подружку и не хотела, чтобы КК совершила какую-нибудь глупость. Однако Кэтрин всегда умела убеждать людей, подчинять их своей воле, права она или нет, против их желания или нет.

Дом, отделанный гранитом, был широк, фасад на все пять этажей увит плющом от земли до самой крыши. Вход украшали полированные медные перила и ручки в виде львов.

Райан проскользнула внутрь через незапертую заднюю дверь и на цыпочках двинулась по кухне. Сердце ее колотилось. Она впервые в жизни ощущала вкус воздуха, видела, как контрастнее становятся цвета, — чувства ее обострились от страха и адреналина… и ей это нравилось.

Но, пробравшись в дом, она не знала, что делать дальше. У нее, пятнадцатилетней девчонки, не имелось никакого плана, никаких целей, одна только злость. Она смотрела вокруг на эту демонстративную роскошь, на картины и скульптуры, на серебро и хрусталь. Они и не думала, что люди могут жить вот так, а то, что мерзавец, изнасиловавший Бонни, жил именно так, вызывало у нее ненависть.

Она хотела причинить ему такую же боль, какую он причинил ее подруге, вот только не знала, как это сделать. Решила было поломать и порезать тут все, но разрушение вызывало протест в ее душе. Вопрос о поджоге тоже не стоял, а физически повредить ему у нее не имелось ни малейшей возможности. И все же она хотела причинить ему боль.

КК бродила по дому, видя, как живут богачи, и, наконец, поняла, что должна сделать. Он был собственником. Любил свое богатство, предметы искусства, драгоценности… и молоденьких девочек. Он любил владеть вещами, даже людьми, и Бонни стала еще предметом для удовлетворения его похоти, желания властвовать.

Кэтрин поняла, как сделать ему больно. Схватила наволочку и набила ее часами, серебром, золотыми браслетами, запонками. Она не стала трогать электронику и всякие приборы, сосредоточилась на маленьких, ценных предметах.

Направляясь к задней двери на выход, КК обратила внимание на картину на стене, изображавшую двух сестер у пруда. Она понятия не имела, что это, никогда не слышала о Моне, но картина почему-то тронула ее. Совсем маленькая — не больше чем два на два[12]. Она посмотрела на свою сумку, потом на картину, а затем, не размышляя больше ни секунды, сняла ее со стены.

И тут начался кошмар. Завыла тревожная сигнализация, замки во всех дверях автоматически закрылись. Кэтрин бросилась к одному окну, другому — все они тоже оказались заперты, а открыть их она никак не могла. Она вдруг оказалась в ловушке. Пятнадцатилетняя девчонка с целой сумкой украденных вещей, оправдаться она не сможет — теперь ее пошлют в дом для трудных подростков. Или еще хуже — в тюрьму.

Мысли метались. Ни одна дверь, ни одно окно не поддавались. Вскоре она услышала вой полицейской сирены, а еще через несколько секунд в дверь застучали. Она в ужасе рухнула на пол, ее трясло, по лицу текли слезы. Что скажет мать?

И тут ее осенило. Она не знала, откуда взялась эта мысль, но ее разум внезапно успокоился и исполнился решимости.

Она разорвала на себе рубашку и закричала в голос. Сумку с ценностями она сунула в стенной шкаф, картину повесила на стену. Полицейские снова застучали в дверь, она ответила на это новыми криками.

Наконец дверь распахнулась. Полицейские влетели в комнату и увидели на полу плачущую КК. Она заплакала еще громче, когда к ней наклонилась женщина-полицейский с вопросом, кто она такая. На это вопрос Кэтрин ответила просто:

— Я бы никогда не могла сделать то, что он хотел.

— А что он хотел? — спросила женщина.

И КК ответила:

— Спросите Бонни.

Этого человека арестовали на следующий день; оказалось, что его жертвами стали множество малолеток, а в стенном шкафу нашли целый чемодан с детской порнографией. И сколько бы денег у него ни было, за преступления против детей он не смог откупиться от тюрьмы.

Когда Кэтрин тем вечером вернулась в их квартиру, ее сестра сидела с седоволосой женщиной средних лет. Синди подняла заплаканное лицо и бросилась к сестре, рыдания сотрясали ее маленькое тело. КК крепко обняла ее, гладила по спине, успокаивала, потом присела и прижала Синди к груди.

— Ну что ты, детка, — сказала она. — Все в порядке. Что ты плачешь?

Но стоило убрать с лица сестренки каштановые волосы, утереть ей слезы, как она все увидела в голубых глазах девочки — боль, страдания, которых никогда не должен знать девятилетний ребенок.

И в этот момент мир, в котором жила КК, рухнул. Она уже знала, что произошло, хотя седоволосая женщина не успела еще произнести ни слова. Их мать умерла.

Дженнифер Райан бросилась с Ленгейт-Тауэр.

Всю свою тридцатичетырехлетнюю жизнь она боролась с депрессией, но та обострилась за последние двенадцать месяцев. Дженнифер научилась носить маску улыбок под лгущими глазами, ее общение с детьми становилось все более безразличным и странным. И каждую ночь КК слышала тихие рыдания матери, лежавшей в кровати с Библией в руках. Она была богобоязненной женщиной, не пропустившей ни одной воскресной мессы, жизнь строила по заветам Господа и никогда не погубила бы душу, совершив самоубийство. И вот теперь, сидя с Синди — две сестры неожиданно остались одни в этом мире, — Кэтрин поняла, что ее мать в конечном счете сошла с ума.

КК сидела на полу, покачивая Синди в руках.

— Мы возьмем твою сестренку, — сказал дама. — Она будет жить в семье.

— Я ее семья, — сквозь слезы сказала Кэтрин. — Ее единственная семья.

— Я понимаю, это тяжело…

— Понимаете? Вправду понимаете или вас так учат говорить в ваших органах опеки?

КК замолчала, сдерживая эмоции; за считаные минуты она шагнула из детства во взрослую жизнь. Крепко прижимая к себе Синди, посмотрела на женщину.

— Представьте, что умирает близкий человек, а потом вас забирают от единственного человека в мире, который вас любит, и отдают каким-то безразличным людям. Я смогу позаботиться о ней.

— Сколько тебе лет, девочка?

— Девятнадцать, — солгала Кэтрин. — Я работаю и смогу ее содержать, — снова солгала она. Убедительно, она это умела.

Женщина посмотрела на двух сестер, крепко держащихся друг за друга. Потом оглядела небольшую квартирку, убогую обстановку. Три сердца в комнате разрывались.

— У вас больше никого нет? Где ваш отец?

КК и Синди посмотрели друг на друга.

— Он умер, — сгорая от стыда, прошептала Синди.

— Пожалуйста, не забирайте ее у меня, — прошептала Кэтрин. — Кроме меня, у нее никого нет.

— Я не хочу оставлять вас одних, детка.

— Мы не одни.

Женщина взяла сумочку и встала, глубоко вздохнула и сочувственным взглядом посмотрела на них.

— Посмотрим, может, мне удастся что-нибудь придумать.

КК встала и проводила женщину до двери, закрыла замок. Потом вернулась к сестре и снова крепко обняла ее. Их слезы перемешались. Никто не сможет их разделить. Никто не заберет у нее Синди.

Но постепенно в душу стал закрадываться страх. Кэтрин ничего не умела, она тоже еще была ребенком, не имела средств к существованию. Ее слова, обращенные к женщине, были отчаянной наивной мольбой, порожденной потребностью защитить их от еще большей боли. Потому что не только Синди не представляла себе жизни без сестры. И, несмотря на шестилетнюю разницу в возрасте, между ними существовала связь, словно между близнецами. КК решила, что она что-нибудь придумает. Станет жить для сестры, забудет о себе.

Тогда она плакала в последний раз.

На следующий день КК вернулась в дом на Трафальгарской площади. На этот раз у нее уже был опыт. Она вытащила из стенного шкафа наволочку, все еще набитую ценностями. Еще раз посмотрела на картину Моне, висящую на стене, на двух сестер, держащихся за руки, потом пошла на кухню, взяла нож, вырезала картину из рамы, свернула ее, засунула в сумку и выскользнула через заднюю дверь.

Она отправилась в ломбард на Пикадилли. Старик по имени Рист стоял, сгорбившись, за прилавком — символ этого бедного района. Она знала его по церкви. Вернее, он знал ее мать.