Куриный бульон для души. Прощение исцеляет. 101 теплая история о том, как оставить прошлое и начать двигаться вперед - Эми Ньюмарк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И глядя на то, как изменилось это пространство, я вдруг поняла, что не было никакого смысла столько лет таить обиды на людей, многих из которых я даже не смогла узнать. Бесконечно возвращаясь к неприятным воспоминаниям прошлого, я причиняла боль лишь самой себе. И мне пришло осознание, что я должна простить своих обидчиков.
В тот же вечер главный организатор встречи выпускников, зачитывая письма от тех, кто не смог приехать, прочитал письмо от одного нашего одноклассника. Тот писал: «Оглядываясь назад, я вспоминаю, что нередко обижал вас своими злыми шутками и издевательствами. Я вел себя как настоящий придурок. Мне очень стыдно! И если кто-то запомнил меня таким – простите меня. Я сожалею, что вел себя так».
Слушая это послание, я почему-то представила мальчишек со школьной лестницы и подумала, что все они могли бы сказать то же самое, как и автор этого письма. И в глубине моего сердца родилось прощение: «Я прощаю тебя, – произнесла я мысленно. – Прощаю вас всех. И пусть прошлое – остается в прошлом».
Домой я вернулась уже другим человеком – словно поднялась над собой прежней. Я чувствовала себя более счастливой, более уверенной и еще более привлекательной. Темная печаль покинула мою душу. Я ощутила в себе легкость и радость. И когда на следующий день пришла в наш спорт-клуб на занятия фитнесом, уже не смутилась от похвалы инструктора, когда та сказала мне: «Ты круто выглядишь в этой футболке!»
Я приняла ее слова, просто улыбнувшись в ответ. Хотя раньше мне всегда казалась, что окружающие говорят комплименты только из вежливости.
Кристин Дюбуа
Очищающий дождь
Чтобы жить дальше, порой нужно вскрыть болезненный нарыв и очистить старую рану.
– Хью Хоуи
На улице лило как из ведра, и когда мы с отцом вошли местную публичную библиотеку, вода с наших плащей потоками стекала на пол. Окинув хмурым взглядом неуютный конференц-зал, окруженный с четырех сторон стеклянными стенами, я подумала: «Ну и местечко он выбрал – точно в аквариуме».
Вероятно, отец уловил промелькнувшее на моем лице недовольство и смущенно пояснил:
– Здесь тихо, и нам никто не помешает. Я прихожу сюда на встречи Общества анонимных алкоголиков. Не бойся, нас никто отсюда не прогонит и платить не придется. Это лучшее место, которое я мог найти…
Оставив его реплику без ответа, я села на жесткий стул и устало вздохнула. Оценив мой угрюмый вид, отец дружелюбно произнес:
– Может, сразу перейдем к делу? Я получил твое письмо, готов обсудить.
Невольно я закрыла лицо ладонью, почувствовав внутри себя сопротивление. Да, я сама написала отцу, сама попросила о разговоре, и я была инициатором этой встречи. Сейчас же понимала, что это все бессмысленно и, скорее всего, ни к чему хорошему не приведет. Лучше бы мы вообще не виделись.
– Ты в порядке? – участливо спросил отец. – Если не хочешь говорить – не будем.
– Я в порядке, не беспокойся, – ответила я сухо.
– Ну, в общем… – замялся отец. – Вернемся к письму. – Он посмотрел на меня внимательно. – Я ознакомился со списком твоих обид… Если честно, я не знаю, что сказать. Мне очень больно.
Список обид, о котором он заговорил, я составила в порыве гнева. Претензий к отцу-алкоголику за мои девятнадцать лет у меня накопилось очень-очень много. И все их я перечислила в моем письме не щадя отца. Я выплеснула всю свою горечь, все разочарование, всю досаду, которые мне пришлось пережить, пока росла в родительском доме.
– Я не хотела тебя ранить, – произнесла я сдержанно.
Это была чистая правда – у меня не было цели обидеть отца или отомстить ему. Этим письмом, прежде всего, я хотела помочь себе. Я написал его тремя месяцами ранее, во время ретрита, который проводила недалеко от национального парка Шенандоа в Вирджинии. Я искала спокойствия в лесу. Я копалась в себе, надеясь вытряхнуть наружу все скопившиеся внутри глубоко спрятанные обиды… Я никак не могла избавиться от стресса. Мне ничто не помогало. И тогда я обратилась за помощью к священнику, который и посоветовал написать такое письмо. Это было одним из упражнений по самоанализу.
– Тебе нужно прекратить жалеть себя, – сказал мне священник. – Вскрой все свои обиды и расскажи о них отцу. Не думай о том, как он на это отреагирует – будет ли он винить тебя, разразится ли гневом. Не жди, что он станет раскаиваться. Просто расскажи, что чувствуешь, и постарайся простить его за все. И после этого – я уверяю тебя – ты сможешь двигаться дальше.
Я решила последовать совету: составила список, отправила отцу, и мы договорились встретиться и обсудить все. Но одно дело – написать претензии на бумаге. А другое дело – обсуждать их лицом к лицу. Я ненавидела отца и одновременно боялась, я презирала его, и в то же время сердце мое изнывало от разочарования. Все это я высказала ему в своем послании, перечислив по пунктам все обиды детства, вскрыв старые раны, разворошив прошлое, в котором чувствовала себя глубоко несчастной. Я призналась в письме, что мои незаживающие раны мешают мне радоваться жизни, и просила отца помочь мне исцелиться – просила помочь мне найти в нашем общем прошлом хоть что-нибудь хорошее, за что мы могли бы зацепиться, чтобы отыскать ростки любви. Я надеялась, что мы вместе сможем вспомнить хоть что-то хорошее, что перечеркнет неприятные воспоминания.
И вот теперь, сидя в библиотечном конференц-зале, мы смотрели на лежащий между нами список моих обид, и оба обдумывали, что сказать друг другу. Ливень шумел за библиотечным окном – а нас разделяло молчание, которое становилось все более напряженным. Наконец отец решил нарушить его:
– Я всегда любил тебя, Нини. Надеюсь, ты это знаешь.
«Это все бессмысленно!» – подумала я и, схватив список, пробежала по нему глазами, проверяя, что написал отец в ответ на каждую высказанную мной обиду. На большую часть моих претензий ответов не было. «Ему что же, нечего сказать?!» – возмутилась я, чувствуя внутри глубокое разочарование. Он должен был написать что-то в ответ на каждый из моих пунктов, но он проигнорировал их!
В гневе я подняла на него глаза, взглядом призывая к ответу.
– Я сделал все, что мог, Нини… – произнес отец.
– С трудом верится, что ты
