Я не хотела убивать - Б. Седов

Молодой человек в форме капитана милиции вошел в палату, подошел к моей кровати и, пододвинув себе стул, плюхнулся на него обтянутой серой материей штанов задницей.

- Так… - пробасил он. - Королева - это вы… Да?

- Н-ну, - безразлично ответила я.

- Баранки гну. Уполномочен заявить, что вам предъявлено обвинение в убийстве Лели Вульф. Могу я задать вам пару вопросов?

- Я не хочу отвечать на ваши дурацкие вопросы. Вы и сами все знаете.

- Хорошо. Молчание - ваше право. Ознакомьтесь с материалами следствия и распишитесь вот здесь. - Он протянул мне ручку.

Пробежав равнодушными глазами листки с машинописным текстом, я взяла ручку и, ставя подпись, подумала: «Про Самошина им неизвестно. И про то, что я убила Тофика, тоже… Но какая теперь разница? Моя жизнь подобна разбитой рюмке, некогда наполненной до краев ядом и желчью…»

Наутро сняли бинты, и я, с трудом подойдя к маленькому разбитому зеркалу в туалете, наконец-то увидела себя. Синяки с лица уже сходили, превратившись в желтые пятна с еще кое-где багровыми следами. Круглый череп с куском пластыря - и ни намека на то, что когда-то на этой гладкой коже были волосы. Ужасающая худоба продавила глаза в глазницы, заострила подбородок и сделала заметно выступающими ключицы, видневшиеся из ворота серой тюремной рубахи с инвентарным номером-штампом на груди. Я закрыла глаза. Жить не хотелось.

* * *

Высокий худощавый человек в форме сотрудника милиции подошел к большому письменному столу и включил настольную лампу. Поудобнее разместившись в кресле и закурив сигарету, он вытащил из ящика стола дело об убийстве Лели Вульф, затем достал из своего портфеля пачку свежих газет и углубился в чтение. Пробежав глазами последние новости, он задумался.

Следствие по делу Анжелики Королевой было поручено вести молодому, но уже достаточно опытному следователю Санкт-Петербургского ГУВД капитану милиции Андрею Куликову. И хотя само преступление в раскрытии не нуждалось, Куликову во чтобы то ни стало хотелось докопаться до сути - что толкнуло восемнадцатилетнюю девушку на этот шаг? К тому же само по себе убийство дочери такого именитого человека, каким являлся профессор Вульф, вызвало нежелательный общественный резонанс, постоянно подпитываемый средствами массовой информации.

Особенно преуспевали журналисты печатных изданий, буквально накинувшиеся на бедного профессора и чуть ли не обвиняющие его в свершившемся. Пишущая братия припомнила Вульфу многое: и то, что Анжелика Королева провалилась у него на вступительном экзамене, тогда как его дочь преспокойно поступила в Первый мед, и то, что жених Лели Владимир Самошин так стремительно поднялся по служебной лестнице. Раскопали даже историю взаимоотношений профессорской дочки с ребятами из «Тяжелого нидера», которые в настоящий момент находились под стражей за хранение наркотиков.

Все эти сведения надо было тщательно проверять. Хотя нередки случаи, когда журналисты, которые всегда стремятся бежать впереди паровоза, докапываются до истины раньше, чем те, в чьи непосредственные задачи это входит.

Выясняя, кто же такая Анжелика Королева и что она, собственно, делала в Питере, поскольку по паспорту, обнаруженному у нее, прописана убийца была в Чудове, Куликов зацепился именно за факт ее поступления в медицинский, точнее, провала на экзамене у Вульфа при поступлении.

Зазвонил телефон. Куликов снял трубку.

- Товарищ капитан?

- Да.

- Это сержант Голиков. По вашему запросу поступил ответ из чудовского УВД.

- Да. И что у них там?

- Ее родители подтвердили, что Королева действительно поехала в Питер поступать в Первый мед. Это было еще летом. Но поступила или нет - они так и не узнали. За все это время от нее не было ни весточки.

- Вот как. Ну и дела. А чего же они-то не побеспокоились, как там дочка?

- Ну, об этом в запросе ничего не говорится.

- Ну да, конечно, провинциальные нравы. Ладно. Спасибо, Голиков.

Следователь повесил трубку массивного черного аппарата и снова закурил.

«Наверно, сошлась с каким-нибудь хачиком, работала на него или вообще в проститутки подалась, девка-то она симпатная», - думал Куликов.

В дверь кабинета постучали, и уже через пару-тройку секунд перед следователем на приставленном к передней части стола табурете сидел бледный молодой человек с прямоугольным бланком повестки в руках.

- Спасибо, что откликнулись и не заставили нас приглашать вас повторно, Владимир Витальевич, - строго произнес милиционер и добавил, как бы извиняясь: - Хотя я понимаю, у вас такое горе. Но поймите и нас - служба.

- Не беспокойтесь. Все нормально. Чем могу быть полезен? - явно нервничая, выдавил из себя Самошин.

- Как вам кажется, - начал Куликов, - были ли у Лели Вульф враги?

- Думаю, что нет.

- А эта девушка, которая совершила убийство? Вам приходилось ее видеть раньше?

Самошин задумался, но вспомнив, где он находится, коротко ответил:

- Нет. Что-то не припоминаю.

«Зачем я соврал?» - думал Владимир. - «Ведь рано или поздно все равно докопаются. Хотя, с другой стороны, за это не посадят. Скандала тогда, конечно, не миновать. Крах карьере и все такое, но тем не менее: чем позже узнают о моем романе с Ликой, тем лучше».

- А сам профессор при вас когда-нибудь называл имя - Анжелика Королева?

- Нет.

На этот раз Самошин не врал. В его частых беседах с Вульфом речь о Лике не заходила никогда.

- Боюсь, что мне больше нечего вам рассказать, - проговорил Самошин, протягивая Куликову повестку.

Следователь, не выказав внешне и тени раздражения, возникшего у него по отношению к Самошину, взял повестку и расписавшись, спросил:

- Могу я вам задать еще один вопрос, вполне возможно, не имеющий к этому делу никакого отношения?

Самошин насторожился, но как можно спокойней ответил:

- Да, конечно.

- В прессе пишут, - Куликов провел правой рукой по вороху свежих газет, - что вашему карьерному росту вы якобы обязаны женитьбе на дочке профессора Вульфа…

- В прессе, как и на заборе, много всякого пишут. Думаю, что ваш вопрос не по адресу. На него вам может ответить сам Аркадий Генрихович. А лично меня просто тошнит от того, что позволяют себе всякие там борзописцы.

Взяв из рук следователя завизированную повестку, Самошин откланялся и покинул кабинет. Андрей Куликов снова закурил. Тяжело вздохнув, вспомнил свой недавний визит к Королевой в тюремную больницу, во время которого он, при всем своем таланте сыщика и врожденном, как он считал, обаянии так и не сумел получить от обвиняемой совершенно никакой информации, кроме признания в содеянном.

Следователь встал из-за стола и подошел к окну. Снег на Литейном искрился в свете вечерних фонарей, освещавших проспект. Куликов продолжал напряженно думать о Королевой, точнее о мотивах, побудивших ее совершить такой шаг. Потом его мысли переключились на Самошина, Вульфа, журналистов. Он опять сел в рабочее кресло и… заснул.

* * *

Через несколько дней в палату зашел человек в белом халате и, бегло осмотрев мою голову, сказал сопровождавшей его медсестре:

- Эту можно выписывать.

Меня вывели в темный длинный коридор, в конце которого была стальная решетчатая дверь.

- Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч, - скомандовал женский голос у меня за спиной. Послушно приняв требуемую позу, я почувствовала, как на моих запястьях защелкнулись холодные металлические наручники.

- Вперед. - Женщина загремела ключами, открывая дверь. - Теперь налево. Вниз по лестнице, - направлял меня ее голос. - Все. Пришли. Лицом к стене, руки за голову. Здесь до суда будет твой дом, - с усмешкой и плохо скрываемым отвращением ко мне сказала женщина-надзиратель.

С тоской я посмотрела на тяжелую железную дверь с массивными засовами и маленьким оконцем посередине. Сзади вновь послышался звон ключей - надзиратель отпирала замок, затем, отодвинув тяжелый засов и приоткрыв дверь камеры, втолкнула меня внутрь.

Страх скребся в моей душе противной серой мышкой. То, что рассказывали соседки по больничке, не было похоже на нормальную жизнь, а скорее напоминало кошмар. Может, так и было на самом деле, а может, им просто хотелось запугать меня. Сломить волю. Я не знала этого и, очутившись перед дверью камеры, испытывала самый настоящий ужас, колени дрожали, в желудке начались спазмы, так продолжалось в течение нескольких секунд, а потом я подумала: ну что ж, если меня, как котенка, выкинули на арену к разъяренным львам, то пусть будет что будет. Я по-хозяйски шагнула в камеру и, приняв безразличное выражение лица, громко сказала:

- Добрый день.

Мне никто не ответил. Обитательницы камеры с удивлением смотрели на меня, разглядывая с ног до головы. Мне сразу стало не по себе, и я с большим трудом взяла себя в руки.