Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны - Кэтрин Грейс Кац
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в публичной, и в частной жизни Рузвельт постоянно пребывал в окружении людей, жаждущих его благосклонности и внимания. Анна считала, что страсть к многолюдному окружению у отца развилась из-за того, что в детстве у него не было соседей-сверстников, товарищей для игр, – лишь кузен, который был на несколько лет старше, изредка снисходил до него; вот отцу с тех пор и хотелось всегда чувствовать себя «одним из ватаги». А вот теперь жизненной энергии у Рузвельта серьёзно поубавилось, хотя он и не хотел это признавать. Широкий, конечно, был бы жест – привезти с собою в Ялту Элеонору; но можно ли его винить за то, что он его не сделал, дабы изнурительное путешествие прошло поспокойнее?
Анна знала, насколько больно ранило Элеонору решение отца. Отчасти Анна винила в этом и себя и даже считала, что чуть ли не предаёт мать своим согласием на поездку, – причём не в первый раз предаёт. Но, если бы отец взял с собою Элеонору, самой ей пришлось бы остаться дома. Вот Анна и помалкивала, попутно убеждая себя, что в её присутствии всё пойдёт «проще», а заодно старалась гнать от себя подальше чувство вины.
Была и ещё одна, более тонкая причина, по которой Рузвельт предпочел взять с собою именно Анну. Сама она, вероятно, не приняла бы и не оценила по достоинству такое обоснование, если бы вдруг позволила себе задуматься над ним хоть на миг. Наедине с Анной отец имел возможность полностью расслабляться, поскольку чувствовал, что дочь, как особа женского пола, совершенно точно «зуба против него не точит и ножа за спиной не держит»{55}. В отличие от её братьев, не упускавших возможности использовать время, проводимое в обществе отца, для знакомства и наведения мостов с людьми полезными для их карьерного продвижения, в отношении Анны у Рузвельта была заведомая уверенность: она с ним вовсе не по «склонности <…> к поиску множества полезных знакомств на будущее». Весь смысл своего существования Анна видела в служении семье, особенно мужчинам, и делала всё, что могла для их спокойствия и довольства.
Сколько бы трудов ни прилагали Анна и доктор Брюэнн для продления жизни Рузвельта, дни его были сочтены. Таким образом, поездка в Ялту практически наверняка была для Анны первым и последним шансом почувствовать себя по-настоящему нужной отцу и сделаться частью его мира, который так долго оставался для неё закрытым. Вот она и приняла с готовностью его объяснение причин, побудивших выбрать именно её в свои сопровождающие, и предпочла интерпретировать их как подтверждение того, что стала наконец-то ценной и значимой в его жизни.
Анна всю жизнь мечтала стать самым желанным для отца спутником и соратником. Самыми сокровенными воспоминаниями её детства были их долгие верховые прогулки по лесам и долам в окрестностях их дома в Гайд-Парке. В пути Франклин показывал дочери деревья и разных птиц, рассказывал в деталях о том, как возделывать землю в гармонии с природой и без ущерба для естественной среды обитания человека. Анна же мечтала о том, как когда-нибудь они вместе с отцом будут управлять семейным имением в Гайд-Парке{56}.
Франклин Д. Рузвельт по-настоящему любил живую природу, но и политику он любил никак не меньше, а главное – горячее. Бессчётные часы проводил он в своём кабинете за массивной деревянной дверью, вместе с коллегами-политиками строя стратегические планы, и лишь сигарный дым просачивался в холл из-под этой глухой двери. Отчаянно жаждавшей его внимания Анне оставалось лишь строчить отцу записки с просьбами любезно заглянуть к ней в спальню и пожелать спокойной ночи. Как-то раз она попыталась сделать эту перспективу более заманчивой для отца, пообещав устроить весёлый розыгрыш братика. «Достопочтенный Ф. Д. Рузвельт, – написала она. – Не будете ли вы так любезны соблаговолить зайти пожелать мне спокойной ночи? <…> Сама я сейчас собираюсь наверх подложить кое-что Джеймсу в постель, и вы там, возможно, услышите ужасные кирки [sic], когда войдете»{57}. В другой раз Анна решила тихо прокрасться вечером в кабинет, где совещались Рузвельт со товарищи, и спрятаться там, затаившись. И, казалось, её план сработал, но тут она с непривычки поперхнулась густо висевшим в воздухе сигарным дымом и, выдав себя с головой, вынуждена была позорно ретироваться со слезящимися глазами, кашляя, чихая и краснея со стыда. Атмосфера в отцовском кабинете и впрямь оказалась не подходящей для девичьего здоровья{58}.
В один прекрасный день отец вдруг сам пригласил Анну в свою библиотеку помочь ему разобрать кое-какие книги. Анну даже затрясло от нервного возбуждения: наконец-то она допущена в его святая святых. Однако затрясло её, видимо, слишком сильно, поскольку первая же переданная ей отцом стопка книжных томов с грохотом рассыпалась по полу. Позор вышел такой, что Анна готова была сквозь землю провалиться, но вместо этого в ужасе и слезах бежала прочь от казавшегося ей неизбежным отцовского гнева{59}.
Когда отец заболел полиомиелитом, Анна мысленно попрощалась с мечтой о светлом будущем. Дело было в 1921 году, ей исполнилось пятнадцать лет, и Рузвельты тогда жили в своем летнем доме на острове Кампобелло в Нью-Брансуике, Канада. Утро того дня выдалось безмятежно-прекрасным и сулило отличный отдых под парусом и морские ванны. К обеду, однако, Франклин начал жаловаться на озноб и усиливающиеся боли в пояснице, а ещё через два дня у него отнялись ноги. Ему было всего 39 лет, но ходить без посторонней помощи Рузвельту было более не суждено. Ушли в прошлое верховые прогулки по лесам, а с ними и мечта Анны составить со временем пару отцу в качестве хранителей дивной природы Гайд-Парка. Анну вскоре отправили на учебу в частную школу Чапин на Манхэттене, и в девичьем возрасте она виделась с отцом лишь в присутствии посторонних – вездесущей бабушки, врачей с медсестрами и политиков-сподвижников Рузвельта, получивших теперь неограниченный доступ в дом. Всё, что ей оставалось, – это смотреть, как отец мучается с костылями и стальными скобами-фиксаторами. Ежедневно он клялся себе, что сегодня на прогулке преодолеет, наконец, дистанцию в тысячу шагов от крыльца до ворот. И ежедневно, из последних сил двигая попеременно костылями и безжизненными ногами и обливаясь потом, не справлялся с этой задачей. А Анна в беспомощном отчаянии наблюдала сверху, как мужчина, некогда катавший её на плечах, бывший непоколебимым и безупречным героем в центре её мира, сражается и падает, сражается и падает – и так изо дня в день{60}.
Диагностированная затем у Рузвельта застойная сердечная недостаточность – при всем ужасе этого заболевания, – для Анны, однако, стала своеобразным подарком, от которого она была не в силах отказаться. Она быстро поняла, что ей нужно взять на себя значительно бо́льшую роль в жизни отца, если она хочет, чтобы он дожил до победы в этой войне. Она ни разу не обсуждала с ним свою роль в Белом доме, просто брала на себя исполнение всё новых и новых обязанностей{61}. Военные, правительственные и гражданские чиновники безостановочно и настоятельно требовали
