В плену королевских пристрастий - Марина Колесова

— Не надо повторять мои слова… я понял… извините… Вы хотели искренности, а я иронизировал… но это иногда сильнее меня… это способ нейтрализовать издевательства отца и не сойти с ума от стыда… мне иногда кажется, что я действительно стал каким-то шутом при нем… к ним он и то лучше относится, даже пожалеть иногда может…

— Пойдемте, Марк, я чувствую, поговорить мы все-таки сможем, хоть и не уверена, что это завершится тем, на что надеется Ваша мать.

Герцогиня решительно повернулась и пошла в сторону библиотеки. Марк пошел следом, размышляя, как всего лишь несколькими фразами эта красивая женщина сумела пробить его защиту, так надежно хранившую его все последнее время и от отца, и от матери. Все остальные старались с ним не связываться, боясь того, что он способен втихаря подстроить любую пакость.

Зайдя в библиотеку, герцогиня кивнула в сторону кресел:

— Присаживайтесь, Марк.

— А здесь ничего… — окидывая взглядом убранство библиотеки, проговорил принц, — хотя я думал, что должно быть несколько уютнее… ведь судя по рассказам того же Бенедикта, отец очень любит уединяться тут с Вами и герцогом, а здесь лишь кресла, стол и стеллажи… Или тут потайные какие комнаты или ходы имеются?

— Меньше будете знать, дольше проживете, — усмехнулась герцогиня.

— Да, это любимая фраза отца, я знаю, — кивнул головой принц, усаживаясь в кресло, — Но может Вы все-таки начнете обращаться ко мне на ты, как хотели вначале?

— Такое обращение заслужить надо… — усмехнулась та, — я немногих на ты зову, лишь тех, с кем готова общаться неформально. Думала, что сын короля сразу будет одним из них, но, оказалось, поспешила. Теперь буду осмотрительнее.

— А я на ты зову лишь слуг.

— А я в основном друзей. У Вас много друзей, Марк?

— У меня их нет, — принц презрительно усмехнулся.

— Жаль, у каждого человека должны быть друзья. Тогда жить и легче, и радостней.

— Так выходит, Вы передумали включать меня в число своих друзей?

— Дружба дело добровольное и для нее необходимо желание двух человек. С Вашей стоны, Марк, я такого желания не разглядела, — присаживаясь в соседнее кресло, проговорила герцогиня.

— И как же я должен был его демонстрировать, чтобы Вы разглядели?

— Его не надо демонстрировать. Когда оно есть, его видно без всяких демонстраций.

— Ошибиться не боитесь?

— Господь милостив ко мне, я почти не ошибаюсь ни в этом, ни в чем-то другом.

— Почти это не значит никогда.

— Я стараюсь избегать таких слов как: всегда, никогда, ни за что… Разум человека не столь велик, сколь замыслы и промысел Божий. Я могу сказать: никогда ранее со мной такого не было, но я постараюсь не загадывать на будущее…

— Значит, Вы считаете, что дружить с вами я не хочу?

— На данный момент не хотите… мало того, Вы вновь захлопнули свою раковину, под которой живете, стараясь не допустить никого к своей душе… — она откинулась на высокую спинку кресла и, задумчиво глядя вдаль, проговорила, — Учтите, я не собираюсь об нее биться, чтобы достучаться… То, что хочет Ваша мать смертельно опасно в первую очередь для вас… Поэтому я предпочту не лезть, оставив все, как есть. Можете не бояться, Вашим врагом я не буду… не буду до тех пор, пока поперек дороги отцу не встанете. Лишь в этом случае пощады не ждите… а так, можете даже хамить мне, или пакостить втихаря, как Вам это нравится, лично меня это трогать не будет, вот только постарайтесь это делать так, чтоб Ваш отец ни о чем не догадался… Шутки в отношении меня он переносит плохо…

— Вы прям сделали моего отца своим рыцарем, он бьется за Вашу честь так, словно Вы и не супруга герцога, а его дама сердца.

— Мой супруг и Ваш отец разберутся как-нибудь сами, Ваше высочество… Я бы искренне советовала Вам не лезть в наши взаимоотношения. Неровен час, они подумают, что Вы о них, что дурное мыслите.

— Я учту, Ваша Светлость, и постараюсь, как и все остальные, делать вид, что ничего не понимаю и ни о чем не догадываюсь.

— Это правильно. В мыслях человек может придумать что угодно, и никто кроме Бога за это с него не спросит. А вот если вслух произнесет, то должен быть готовым ответ держать уже на людском суде.

— Как Вы умно парируете, будто и не задевает Вас ничего… Не ожидал… Я думал, Вы или гордиться связью с отцом будете или стыдиться, но относиться так, как Вы… вроде как все догадываются, что она есть, но делают вид, что ее нет… и Вы и не опровергаете, и не подтверждаете ничего… Занятно.

— Я рада, что сумела Вас так занять, — усмехнулась герцогиня, вставая, — только время уже позднее, и разговор у нас с Вами совсем не клеится… пойдемте, я провожу Вас в Ваши комнаты. Можете передать Вашей матушке, что я отказала Вам. Вам так будет легче.

— Даже так… — принц встал и пристально посмотрел в глаза герцогине, а потом вдруг решительно сел, — Никуда я не пойду. Ты хотела неофициального разговора, он будет, Алина. На ты, так на ты… Желаешь, чтоб я душу перед тобой раскрыл и вывернул, хорошо, я выверну… Можешь потом посмеяться и наплевать туда. Все равно хуже, чем у меня есть на душе уже не станет. Да, я ненавижу всех… ненавижу… Этих лизоблюдов, что вечно окружают отца, готовых не только тарелки его вылизать, но и его зад, только б он их заметил, эту свору развратных баб, что бегают за ним и гордятся тем, сколько раз сумели лечь под него и каким способом раздвигали для него свои ноги… И его, за его наглую уверенность, что ему все дозволено и лишь его слово истина в последней инстанции, какую бы он глупость не сказал… Он может унизить, растоптать любого, любого заставить самого унижаться и примкнуть либо к стану первых, либо к группе вторых. У него, конечно, есть группа неприкасаемых любимцев… вот им дозволено все. Даже спорить с ним. Но только до тех пор, пока это самому ему не надоест… как вот сегодня с Лидией… Что он с ней сделал, что она тебе жаловаться побежала? Ты кстати как: пообещала ей заступиться перед ним или припомнила все ее интриги и только добавила? Ну, скажи…

Алина, ничего не отвечая, села в кресло и откинулась на спинку, всем своим видом показывая, что приготовилась слушать, а не вести диалог.

— Хорошо, не отвечай… не все ли равно… Это лишь пример. Раньше хоть к матери он относился с уважением, так после того, как ты у него появилась, вот только ноги об нее еще не вытирал… И она до недавнего времени хоть отвечала ему что-то, а сейчас не спорит, чтобы не сказал, и только кивает: "Да, Ваше Величество", "конечно, мой Государь", смотреть тошно… Я конечно больше перед ним стелюсь… что он только не заставлял меня делать… и за лошадью его бежать, когда я со своего жеребца упал, и за каждой стрелой, которой я в утку не попадал, самому в болото вместо собаки лазить… и не разрешал вылезать, пока я стрелу какую-нибудь не найду. Проси, сказал, может, кому стрел не жалко, тебе в болото и бросит парочку. Бенедикт тогда несколько стрел мимо пустил, чтоб я видел, куда они упали, и смог их принести. Но не близко, зараза… заставил меня в самую грязь лезть… И ржал, как лошадь. Что тебе еще рассказать, что я делал? Прислуживал ему вместо слуги, когда кубок его опрокинул. Да разве перечислишь все… Что тебе еще рассказать? Про то, как он заставлял меня так слушаться? Да очень просто: бил сильно… и плетью, и ремнем, и розгами, всем бил… Хорошо, хоть не при всех… "Я зайду к тебе", мерзким таким тоном скажет, значит, вечером пороть придет, для другого он ни разу не заходил. И я, зная это, чтоб никто этого не видел, всех слуг спроваживал куда-нибудь. И хорошо, если не пьяный приходил… потому, что если пьяный, то он не только бил, он заставлял еще так унижаться, что даже говорить не хочу… Кстати, он закрывает глаза на любые мои выходки, не касающиеся его, все мои пакости, кому бы я их не делал, сходили мне с рук. Меня поэтому весь двор и боится, потому что все знают, он за это с меня не взыскивает. Он бил лишь за то, что ему чем-то не угодил: посмотрел на него не так, ответил не тем тоном или приказание его какое не выполнил. Вот поэтому и в болото лез, и прислуживал ему… и вообще стелюсь перед ним… Сейчас, правда, можно сказать, он почти и не бьет меня, последний раз месяца два назад, да и то несильно, скорее, чтоб место свое не забывал… Теперь он на Стефана переключился, братец сейчас в моей шкуре оказался… Но я знаю, что отцу ничего не стоит взять вновь плеть в руки и для меня.