Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Догадка моя подтвердилась, это была Нобби, в халате, но без папильоток. По-видимому, при ее прическе они не требуются. Нобби прыгала от волнения, горя желанием поскорее услышать последние известия.

— Я не рискнула подойти к остальным, — пояснила она, когда мы обменялись приветствиями. — Дядя Перси сразу отослал бы меня спать. Ну, Берти, как идут дела?

У меня сердце разрывалось от необходимости обрушить на трепетную девицу дурные вести, но ничего не поделаешь, тяжкий долг надо было исполнить.

— Не очень хорошо, — грустно ответил я ей.

Как я и ожидал, мои слова пронзили ее в самое сердце. Бедняжка горестно взвизгнула.

— Не очень хорошо?

— Да.

— А что вышло не так?

— Лучше спроси, что вышло так. Вся эта затея была обречена на провал с самого начала.

Нобби застонала, и смотрю, она направила на меня эдакий неприятно подозрительный взгляд.

— Наверное, ты провалил то, что было на тебя возложено?

— Совсем наоборот. Я выполнил все, что было в человеческих возможностях. Но произошло одно из тех прискорбных стечений, в результате которого вместо минутного дела на двоих получилась массовая сцена. Все поначалу шло хорошо, до тех пор пока усадьба со службами и постройками не наполнилась шумной толпой — тут тебе и дядя Перси, и Дживс, и Сыр, и Флоренс, и так далее, и тому подобное. Естественно, все наши планы рухнули. С сожалением должен при этом заметить, что Боко проявил себя не наилучшим образом.

— То есть как это?

— А так, что он зачем-то все время называл дядю Перси «мой дорогой Уорплесдон». Такого человека нельзя без последствий долго называть «мой дорогой Уорплесдон», это обязательно плохо кончится. В ход пошли резкие выражения, из них многие были произнесены твоим любезным. Произошла крайне неприятная сцена, которая завершилась тем, что Боко обозвал дядю Перси ослом, повернулся на сто восемьдесят градусов и торжественно удалился прочь. Боюсь, что в глазах последнего он упал на самую низкую ступень.

Нобби застонала слабым голосом, и я даже подумал, не погладить ли ее по головке, но, придя к выводу, что проку от этого будет ноль, воздержался.

— Я так надеялась, что хотя бы раз в жизни Боко сегодня не сваляет дурака! — горестно пролепетала она.

— По-моему, на писателя вообще никогда нельзя надеяться, что он не сваляет дурака, — рассудительно возразил я.

— Ну ладно! Он у меня за это получит! В какую сторону он пошел, когда повернулся на сто восемьдесят градусов?

— Вон туда куда-то.

— Погоди, дай только мне его найти! — воскликнула Нобби и, пустившись по следу, точно малорослая гончая, сгинула, унесенная ветром.

Спустя секунды две или, может быть, три передо мной замерцал Дживс.

— Беспокойный вечер, сэр, — проговорил он. — Я только что выпустил мистера Устрицу.

— Да Бог с ним, с Устрицей. От Устрицы мне не горячо и не холодно. Что меня всерьез беспокоит, это судьба Боко.

— А, да-да, сэр.

— Остолоп несчастный! Надо же ему было так настроить против себя дядю.

— Ваша правда, сэр. Прискорбно, что молодой джентльмен не избрал более примирительный тон.

— Он пропал, если только вы не найдете способа их помирить.

— Да, сэр.

— Разыщите его, Дживс.

— Слушаюсь, сэр.

— Потолкуйте с ним.

— Потолкую, сэр.

— Напрягите все мозговые извилины, чтобы нащупать выход.

— Очень хорошо, сэр.

— Он где-то там бродит в молчании ночи. Хотя молчание будет не таким уж полным, потому что Нобби побежала сказать ему, что она о нем думает. Обойдите парк по кругу, и как услышите громкое сопрано, прямо туда и сворачивайте.

Он исчез, как ему было сказано, а я стал прохаживаться взад-вперед, напряженно морща лоб. Так я морщил его минут, наверное, пять, когда неподалеку от меня возникли какие-то смутные очертания, и я узнал Боко, явившегося ко мне с ответным визитом.

ГЛАВА 16

Боко показался мне притихшим и обновленным, словно его душу пропустили через пресс для отжима белья. В нем сразу можно было угадать человека, которого только что отчитала девушка его мечты, и он еще не успел толком опомниться.

— Привет, Берти, — произнес он слабым, богобоязненным голосом.

— Здорово, Боко.

— Ну и ночка!

— Да, ничего себе.

— У тебя нет при себе фляжки?

— Нет.

— Что же это ты? Надо всегда иметь при себе фляжку с чем-нибудь крепким — на всякий экстренный случай. Как собаки сенбернары в Альпах. Пятьдесят миллионов сенбернаров не могут ошибаться. Я только что перенес эмоциональное потрясение, Берти.

— Нобби тебя отыскала? Его слегка передернуло.

— Я сейчас с ней разговаривал.

— Мне так и показалось.

— Заметно по лицу, да? Ну, конечно. Скажи, это не ты донес ей про «шутейные товары»?

— Да что ты! Конечно, нет.

— От кого-то она узнала.

— Наверное, от дяди Перси.

— Правильно. Она же должна была у него справиться, как у нас прошел обед. Да, ясно, это он послужил ей источником информации.

— Так, значит, она затронула «шутейные товары»?

— О да. Затронула. Ее речи касались отчасти их, а отчасти событий сегодняшней ночи. По обоим вопросам она не стеснялась в выражениях. Это точно, что у тебя нет при себе фляжки?

— Боюсь, что точно.

— Что ж, ладно, — проговорил Боко и на некоторое время погрузился в задумчивость, а очнувшись, задал мне вопрос, как я думаю, откуда девушки нахватываются таких выражений?

— Каких выражений?

— Я бы не рискнул их повторить при джентльменах. Должно быть, обучаются в школе.

— Она что, задала тебе жару?

— Щедрой рукой. Странное это было ощущение, скажу я тебе, когда она меня пропесочивала. Стоишь и плохо соображаешь, а вокруг вьется что-то маленькое и визгливое и кипит злобой. Словно бы на тебя нападает такая собачка, пекинес.

— Не знаю, на меня пекинесы не нападали.

— Можешь спросить у тех, на кого нападали. Тебе подтвердят. Вот-вот вцепится зубами в лодыжку.

— И чем дело кончилось?

— Я остался жив во всяком случае. Но что — жизнь?

— Жизнь — неплохая вещь.

— Никудышная, если ты потерял любимую девушку.

— А ты что, потерял любимую девушку?

— По-видимому. Сам не разберу. Зависит от того, как толковать такие слова: «Ни видеть, ни слышать тебя больше не желаю ни на том, ни на этом свете, тупица ты несчастный».

— Она так сказала?

— Среди прочего.

Я понял, что пришло время утешать и ободрять.

— Я бы не стал из-за этого беспокоиться, Боко.

Он удивился.

— Не стал бы?

— Нет, не стал бы. Она говорила это не всерьез.

— Не всерьез?

— Ну конечно.

— Просто так, болтала что придется? Вроде поддерживала светскую беседу?

— Я тебе сейчас объясню, Боко. Я довольно хорошо изучил слабый пол. Наблюдал их в разных настроениях ума. И пришел к выводу, что, когда они вот так кипятятся, их словам не надо придавать значения.

— И ты советуешь не обращать внимания?

— Ни малейшего. Выкинь из головы.

Боко снова помолчал. Потом заговорил, и в его голосе звучала нота ожившей надежды:

— Надо вот еще что иметь в виду: прежде-то она меня любила. Еще вечером любила. Всей душой. Ее собственные слова. Это следует помнить.

— И сейчас любит.

— Ты всерьез так думаешь?

— Вполне.

— Хотя и назвала меня несчастным тупицей?

— Конечно. Ты и есть несчастный тупица.

— Верно.

— Нельзя понимать в прямом смысле слова, которыми девушка бранит тебя в сердцах за то, что свалял непроходимого дурака. Это как у Шекспира, звучит здорово, но ничего не значит.

— Значит, твое мнение, что старая привязанность осталась?

— Определенно. Да Господи, дружище, если она могла тебя любить несмотря на серые фланелевые брюки с заплатой, простым идиотизмом такое чувство задушить нельзя. Любовь не убьешь. Ее святое пламя пылает вечно.

— Кто тебе сказал?

— Дживс.

— Уж Дживс-то должен знать, верно?

— А как же. На Дживса можно положиться.

— Ну, конечно, можно. Ты меня здорово утешил, Берти.

— Стараюсь, Боко.

— Ты вернул мне надежду. И поднял меня из глубин отчаяния.

Он заметно приободрился. Не то чтобы уж прямо расправил плечи и выпятил подбородок, но духом явно воспрял. Еще миг, казалось мне, и к нему вернется былая беспечность. Но тут ночную тьму прорезал женский голос, называющий его имя.

— Боко!

Он затрепетал, как осинка.

— Да, дорогая!

— Иди сюда. Ты мне нужен.

— Иду, дорогая! О, Господи, — прошептал он чуть слышно. — Опять?

Боко побрел прочь, а я остался размышлять над ходом событий.

Сразу скажу, что он внушал мне оптимизм. Конечно, Боко, который находился на арене рядом с юной Нобби в тот миг, когда она взорвалась на все четыре стороны света, воспринимал случившееся как полный конец света и приход Судного дня. Но с точки зрения сдержанного и хладнокровного стороннего наблюдателя, каким являлся я, дело это было самое обычное, заслуживающее лишь того, чтобы, пожав плечами, преспокойно предать его забвению.