Красный сфинкс - Александр Дюма

— Однако, — заметил король, — он савояр и, конечно, попросит что-нибудь взамен.

— Если вам угодно, государь, мы пойдем ему навстречу и предложим, чтобы герцог Мантуанский уступил савойскому дому в качестве возмещения за право владения Монферратом город Трино, приносящий доход в пятнадцать тысяч золотых экю.

— Мы уже предлагали это герцогу, но он отказался.

— Тогда мы не находились в Сузе, как сейчас…

— Только благодаря вам, и я никогда этого не забуду.

— Государь, следует всегда помнить не о моей беззаветной преданности вашему величеству, а о мужестве отважных солдат, которые сражались на наших глазах, и о доблести офицеров, которые вели их в бой.

— Если, на беду, я забуду об этом, ваше высокопреосвященство мне напомнит.

— Следовательно, мое предложение принято?

— Да, но кого же мы пошлем к герцогу?

— Не кажется ли вашему величеству, что маршал де Бассомпьер как никто другой подходит для такой роли?

— Превосходно.

— Что ж, государь, он уедет завтра утром и представит на рассмотрение герцога общий проект договора; что касается секретных статей…

— Значит, там будут и секретные статьи?!

— Ни один договор не может обойтись без секретных статей; я рассмотрю их вместе с герцогом и его сыном.

— В таком случае все решено!

— Да, ваше величество; поверьте, что не пройдет и трех дней, как сюда пожалуют ваш зять принц или ваш дядя герцог.

— Это так, — заметил король, — ведь они тоже принадлежат к нашей семье, однако их заслуга состоит в том, что, в отличие от прочих моих родственников, они ведут со мной войну открыто. Спокойной ночи, господин кардинал, вы, наверное, тоже устали и нуждаетесь в отдыхе.

Действительно, три дня спустя, как и предсказывал кардинал, Виктор Амедей прибыл в Сузу и провел переговоры с Ришелье; кардинал добился от него согласия на все условия, которые он обсудил с королем.

Секретные статьи также были согласованы.

Герцог Савойский обязался в течение четырех дней доставить в Казаль тысячу обозов с зерном и пятьсот — с вином.

Кроме того, было решено, что, в том случае если эти обязательства будут выполнены, войска французского короля не станут продвигаться дальше Брунолунги — небольшого населенного пункта, расположенного между Сузой и Турином; как говорилось в договоре, его величество соблаговолил согласиться на это по просьбе государя Пьемонта, чтобы дать испанцам время снять осаду Казаля.

В обмен на Трино Карл Эммануил должен был вернуть герцогу Мантуанскому захваченные им города Альбу и Монкальво.

Тридцать первого марта и первого апреля герцог Савойский и король Людовик XIII официально объявили о заключении мира.

Правда, этому договору была уготована та же участь, что и соглашениям, подписанным герцогом Лотарингским. Вильгельм III рассказывал, как однажды он беседовал с герцогом Лотарингским Карлом IV о том, насколько добросовестно каждая из сторон обязана следовать подписанному соглашению, и Карл IV сказал ему со смехом:

— Неужели вы полагаетесь на договоры?

— Ну, конечно, — простодушно ответил его величество британский король.

— Что ж, — сказал герцог Карл, — если угодно, я покажу вам большой сундук, доверху наполненный договорами, которые я подписал, но не выполнил ни одного из них!

Между тем в сундуке Карла Эммануила хранилось не меньше подобных соглашений; он решил добавить к ним еще одно с твердым намерением не принимать его в расчет, как и другие договоры.

Сразу же после заключения мира к королю на поклон явились принц Пьемонтский и кардинал Савойский; Виктор Амедей пришел вместе со своей женой — принцессой Кристиной, сестрой Людовика XIII.

Герцог Савойский пожаловал последним; король, доводившийся Карлу Эммануилу племянником, принял его с распростертыми объятиями и решил нанести дяде ответный визит без предупреждения, как это бывает между частными лицами. Однако герцога Савойского своевременно об этом известили; он успел спуститься вниз и встретил короля на пороге.

— Дядюшка! — воскликнул Людовик XIII, целуя родственника. — Я намеревался сделать вам сюрприз.

— Вы забыли, племянник, — ответил герцог, — что королю Франции не так-то просто остаться незамеченным.

Король поднялся наверх бок о бок с Карлом Эммануилом, но, дня того чтобы попасть в покои герцога, ему пришлось вместе с придворными и старшими офицерами пройти по шаткой, нуждавшейся в ремонте галерее.

— Дядюшка, давайте ускорим шаг, — попросил король, — я не чувствую себя здесь в безопасности.

— Увы, государь, — ответил герцог, — теперь я вижу, что все и вся не только трепещут перед вашим величеством, но и гнутся.

— Эй, шут, — сказал король с сияющим видом, оборачиваясь к л’Анжели, — что ты думаешь о комплиментах моего дяди?

— Это нужно спрашивать не у меня, государь, — ответил л’Анжели.

— А у кого же?

— У двух-трех тысяч дураков, которые погибли ради того, чтобы герцог удостоил нас похвалы!

XVI. ГЛАВА, КОТОРАЯ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ О ТОМ, ЧТО Л’АНЖЕЛИ, ОТВЕЧАЯ КОРОЛЮ, ПОЛНОСТЬЮ ОБРИСОВАЛ ИСТОРИЧЕСКУЮ СИТУАЦИЮ

После каждой войны, сколь бы долгой она ни была, даже после Тридцатилетней войны, в конце концов подписывают мир; после этого недавно воевавшие короли заключают друг друга в объятия, нисколько не заботясь о множестве солдат, принесенных в жертву ради их мимолетных раздоров, — солдат, чьи трупы разлагаются на полях брани, и плачущих вдовах, а также о тысячах матерей, ломающих руки от горя, и тысячах детей, вынужденных носить траур.

Таким образом, месяц или два бывшие противники предавались веселью; между тем герцог Савойский направил гонцов в Вену и Мадрид.

Прибыв в Вену, один из посланцев должен был сказать, что жестокость, проявленная королем в Сузе, причинила вред не столько Карлу Эммануилу, к тому же унизив его, сколько Фердинанду, ибо герцог Савойский не уступал Людовику XIII проход, исключительно защищая интересы Империи в Италии.

Кроме того, гонцу было поручено передать, что помощь, оказанная Францией жителям Казаля, является открытым посягательством на власть императора, так как испанцы осаждали город лишь для того, чтобы принудить герцога Неверского, завладевшего одним из феодов Империи вопреки воле Фердинанда, к законному повиновению его императорскому величеству.

В Мадриде посланцу герцога предстояло убедить короля Филиппа IV и его первого министра графа-герцога в том, что оскорбление, нанесенное испанской армии у стен Казаля, нельзя оставлять безнаказанным, ибо это может подорвать авторитет его католического величества в Италии; кроме того, французский король под влиянием Ришелье задумал изгнать испанцев из Милана — таким образом, мадридским властям следовало понять, что, как только испанцев прогонят из Милана, они недолго будут оставаться в Неаполе.

Филипп IV и Фердинанд также обменялись посланиями.

Вот к какому решению они пришли: император должен был потребовать от швейцарских кантонов пропустить его войска. Если граубюнденцы заупрямятся, их заставят это сделать и войска немедленно двинутся на Мантую.

Испанский король собирался отозвать дона Гонсалеса Кордовского и назначить вместо него на пост командующего испанской армией в Италии знаменитого Амбросио Спинолу с приказом вновь осадить и захватить Казаль, в то время как имперским войскам предстояло осадить и захватить Мантую.

Кампания, занявшая только несколько дней, произвела на всех неизгладимое впечатление; эта война поразила Европу и снискала громкую славу королю Людовику XIII — единственному из монархов, не считая Густава Адольфа, рискнувшему со шпагой на боку покинуть свой дворец и со шпагой в руке — пределы своего королевства.

Фердинанд II и Филипп IV привыкли воевать всегда и везде, не щадя неприятеля, но они вели войну стоя на коленях перед аналоем.

Если бы Людовик XIII со своей армией мог остаться в Пьемонте, все бы обошлось, но Ришелье обязался укротить протестантов до наступления лета, и пятнадцать тысяч протестантов, воспользовавшись отсутствием короля и кардинала, объединились в Лангедоке под командованием герцога де Рогана.

Король распрощался со своим «добрым дядюшкой» герцогом Савойским, не подозревая об интригах, которые тот начал плести в то время, когда племянник находился в Пьемонте. 22 апреля король вернулся во Францию, проследовав через Бриансон, Гап, Шатийон, и направился в Прива.

Он обошел стороной Лион, откуда, испугавшись чумы, спешно уехали обе королевы. Предводитель протестантов Роган, преследуемый войском численностью в сорок тысяч человек во главе с тремя маршалами Франции, а также Монморанси, которого Ришелье мог послать куда угодно, показав ему меч коннетабля, в конце концов допустил ту же ошибку, что и вожди католиков в предшествовавшем веке.