Врангель - Борис Соколов

В этих условиях, считал Врангель, невозможно обойтись без цензуры, причем она должна распространяться не только на военные вопросы, ибо отделить военную цензуру от общей невозможно во время всякой войны, а тем более гражданской, «где орудием борьбы являются не только пушки и ружья, но и идеи».

«Я не сомневаюсь, господа, в вашем патриотизме, — продолжил барон, — и очень бы хотел избавить вас от тех стеснений, которые мешают вашей работе. Вместе с тем, будучи ответствен за то дело, во главе которого стою, я вынужден принять меры для ограждения армии и населения, под защитой армии находящегося, от всего того, что могло бы им угрожать. Я предлагаю на ваше усмотрение два выхода: или сохранить существующий ныне порядок, причем я обещаю вам принять все меры к тому, чтобы упорядочить цензуру, чтобы подобрать соответствующий состав цензоров, или, освободив печать от цензуры, возложить всю ответственность на редакторов. В этом случае последние явятся ответственными перед судебной властью. В случае появления статей или заметок, наносящих вред делу нашей борьбы, они будут отвечать по законам военного времени, как за преступление военного характера. Должен обратить ваше внимание, что, по военным законам, действия, наносящие вред нам и служащие на пользу противника, караются весьма строго, вплоть до смертной казни. Обдумайте, господа, мое предложение и дайте мне ваш ответ».

Издателям явно не хотелось взваливать этот груз на свои плечи: «Первым подал голос редактор „Крымского Вестника“, поспешивший заявить, что, ввиду нашего исключительно тяжелого положения и учитывая все приведенные мною соображения, он готов признать вопрос об отмене цензуры несвоевременным; с ним согласился представитель редакции „Юга России“. Один Бурнакин (редактор „Вечернего слова“. — Б. С.) сказал, что готов принять ответственность за свой орган. После этой беседы вопрос об отмене цензуры на столбцах печати больше не обсуждался». Редакторы благоразумно предпочли, чтобы газеты выходили с цензурными пробелами, чтобы не «нести ответственность по законам военного времени» за публикацию материалов, которые могли счесть идущими на пользу врагу.

Цензура при Врангеле было более упорядоченной и либеральной, чем при Деникине. Но не обходилось и без курьезов. Однажды была запрещена официальная речь самого Врангеля как «слишком революционная», а в другой раз — заметка А. В. Кривошеина, якобы «подрывающая существующий государственный порядок».

В то же время был приостановлен выпуск не только левых изданий, но и черносотенных «Царь-колокола», обвинявшего правительство в демократизме, и ведшей погромную агитацию «Русской правды». Последняя напечатала 29 июня две статьи, по мнению Врангеля, «антисемитского направления». К нему почти одновременно пришли военные представители Соединенных Штатов и Франции с номерами газеты в руках и предупреждали о том неблагоприятном впечатлении, которое эти статьи неминуемо произведут на общественное мнение их стран. На следующий день Врангель опубликовал приказ:

«Мною неоднократно указывалось, что в настоящий грозный час лишь в единении всех русских граждан спасение Родины. Всякая национальная, классовая или партийная вражда, исключая возможность деловой работы, недопустимы. Между тем натравливание одной части населения на другую всё еще не прекращается, и чины Правительственных учреждений в отдельных случаях не принимают должных мер для пресечения этого зла в корне. Передо мной номер газеты „Русская Правда“ с рядом статей погромного характера.

Объявляю выговор начальнику военно-цензурного отделения полк. Игнатьеву.

Старшего цензора Власьяка отрешаю от должности.

Газету закрыть».

Возникали проблемы и с левыми газетами. Так, в конце сентября Шатилов телеграфировал члену правительства С. Д. Тверскому:

«Главком приказал выяснить расследованием, по вине какого цензора появилась в номере 26 газеты „Крестьянский Путь“ статья „Довольно бесчинств“. Виновного цензора главком приказал арестовать, а редактора газеты предупредить, что в случае повторения подобных статей в газете она будет закрыта, сам он будет выселен из пределов Крыма за тенденциозное освещение распоряжений агентов власти, не имеющее других последствий, кроме ее дискредитирования. По всем изложенным в статье злоупотреблениям главком приказал произвести расследование, снесясь с генералом Ронжиным, если это потребуется».

По мнению В. А. Оболенского, из примерно двадцати крымских газет три были независимые, две («Таврический голос» и «Великая Россия») — «умеренные». Остальные же он определяет как «явно монархические» или «рептильные».

Практически все печатные издания находились в сильной экономической зависимости от правительства, которое их финансировало и снабжало бумагой. Самостоятельно существовали только «Южные ведомости» в Симферополе, издаваемые на средства кооперативов, и «Ялтинский курьер», вскоре закрытый из-за «социалистической направленности».

По свидетельству Г. В. Вернадского, журналисты «понимали трудность положения и соответственно сами себя ограничивали в своих газетных писаниях в отношении острых политических и военных вопросов».

В. А. Оболенский характеризовал ситуацию с крымскими средствами массовой информации следующим образом:

«Злоба, клевета и доносы, с одной стороны, бахвальство и „шапками закидаем“, с другой — основные черты всей этой ужасной удушающей прессы. А если говорить о направлении, то, за исключением „Таврического голоса“, допускавшего известный либерализм суждений, и „Великой России“, старавшейся быть умеренной, всё это были газеты определенно правого, явно монархического уклона. Конечно, преобладание правых газет среди субсидировавшихся правительством не было простой случайностью, ибо если еще можно допустить, что „правые руки могли творить левую (практическую) политику“, то правая голова не могла говорить левые слова».

По словам же самого Врангеля, «субсидируемые правительством органы, а таких было большинство, льстили власти самым недостойным образом, но в проведении общих руководящих мыслей государственного значения помочь правительству не могли», за исключением газеты «Великая Россия».

Тиражи изданий были невелики, а цена довольно высока из-за дороговизны бумаги и быстро растущей зарплаты типографских рабочих. Наборщик, например, получал за набранную строку гораздо больше, чем написавший ее журналист. К концу лета номер газеты обычно стоил от 500 до 800 рублей, тогда как фунт хлеба — 200 рублей.

В июне на фронт доставлялось ежедневно 1620 номеров разных газет, в августе количество отправляемых экземпляров уже перевалило за десять тысяч. Но нередко газеты до боевых частей не доходили, поскольку штабные чины оставляли их себе или даже перепродавали местному населению для чтения или «на цигарки». Но в любом случае эффективность газет как средства пропаганды была невелика. Тут сказывалось как различие направлений газет, плохое знакомство большинства журналистов с народной жизнью и фронтовыми реалиями, так и отсутствие единого координирующего центра, организующего пропагандистские кампании. Отдел печати таким центром ни в коем случае не являлся. Да и рядовые солдаты и казаки врангелевских войск были людьми не слишком грамотными, и читать прессу им было трудно. В большей мере пропагандистским целям служили листовки, в том числе и с врангелевскими приказами. Но не все приказы главкома, часто касавшиеся сложных юридических вопросов, были достаточно просты, чтобы их могли понять крестьяне и солдаты. Тут требовался их доступный пересказ в листовках, а их часто некому было писать; да и те, кто их составлял, как правило, не умели доводить суть политики Врангеля до народа.