Стихия (СИ) - Барминская Марианна

— Если здесь и есть кто-то необычный, так это ты. Я действительно могу продолжить спрашивать? — уточнил парень, так как ему на самом деле были нужны ответы. — Если ты устала, только скажи.

— Я не устала. Я вообще больше не засну до следующей ночи. И я готова отвечать.

Но Глеб почему-то не спешил задавать вопросы. Он молча смотрел на Улитарис, не пристально, а с легким интересом. Небольшое лицо с малость курносым носом, губы, чуть обветренные, скорее ближе к тонким, чем к полным (и кто сказал, что тонкогубые люди — злые?), красивый подбородок. Небесные глаза не слишком большие и не слишком маленькие, самого идеального размера. Сейчас они смотрят прямо и открыто, без страха или смущения, излучают доверие и спокойствие. Над изящно выгнутыми светлыми бровями едва заметен маленький шрам, абсолютно белый и, значит, давнишний. Длинные прямые волосы белые с легким золотистыми оттенком. Кожа ненамного темнее их, на Земле девушку сочли бы частичным альбиносом. Тонкие запястья, узкие ладони с хрупкими пальцами, обтянутые сухой кожей, — Глеб словно впитывал в себя каждую черту Тари, даже не понимая, зачем ему это нужно.

— Сколько тебе лет? — спросил он после затянувшегося молчания.

— Двадцать один. Я старше Зитсу на тридцать пять минут. По мне так не скажешь, правда? — Тари даже позволила себе неуверенно улыбнуться, что очень порадовало Глеба. Такими темпами он быстро превратит Улитарис в жизнерадостного человека.

— Да уж, твоя сестра на младшую никак не тянет, — признался парень и следующий вопрос задал осторожно, подозревая, что ответ будет не самым легким для Тари. — А ваши родители?..

— Погибли оба, — на удивление спокойно ответила девушка. — В разное время. Сначала папа — мой кроткий характер достался мне от него — погиб при испытании какого-то оружия много лет назад. Он был Воином. Мы не слишком долго переживали, так как видели его очень редко, он предпочел службу в столице. Работа была для него на первом месте. А мама… Её убили в самом начале войны, — девушка произнесла слово «убили» с твердой уверенностью, что это есть истина. — Вот ее характер унаследовала Зитсу — боевой, безудержный, очень эмоциональный. Она была Человеком и удивительно рисовала. Большую часть времени мама проводила дома, но незадолго до начала войны ее вызвали во дворец разрисовывать стены новых залов. В день отъезда мы видели ее в последний раз. Нам сообщили потом, что на нее упала какая-то огромная люстра. Мы чуть с ума не сошли: началась война, затем пришло известие о смерти мамы… С тех пор живем, как в тумане. Удушающем, мерзком тумане.

— Но с чего ты взяла, что твою маму убили? — Та уверенность, с которой Тари сказала об убийстве, насторожила Глеба и не выходила у него из головы.

— Я знаю… Мастер сказал. Он дружил с нашей матерью и моментально почувствовал, когда ее не стало. Почувствовал тьму, а это означало, что произошло убийство.

— Зачем в столице убивать обычную художницу? — никак не мог взять в толк повелитель Земли.

— Она была волшебной художницей, — с улыбкой поправила его Тари, хотя поняла, что он имел в виду другое. — Не знаю. Этого никто не знает.

Глеб чуть было не ляпнул что-то вроде «Скучаешь по ней?». Ежу понятно, что да. Наверное, Тари прочитала его мысли.

— Я скучаю по ней, но Зитсу гораздо тяжелее, она чуть не сломалась тогда. Но потом как-то резко изменилась, стала жестче, чем была раньше, и взяла роль руководителя в нашей семье. — Девушка пожала плечами, показывая, что это было что-то само собой разумеющееся.

— А вы с ней общаетесь, как раньше? — «Блин, ну это-то я зачем спросил? Оно мне надо?»

— Нет… Наши отношения, чувства, они обострились. Мы стали сильнее любить друг друга, сильнее ненавидеть…

— Ненавидеть?

— Да, это из-за Воинов… Когда они впервые заявились в наш дом, раздумывая, как бы поразвлечься после «тяжелой» службы, мы обе сопротивлялись. Ничем хорошим это не закончилось. Ну, ничем хорошим для нас, — с горькой усмешкой уточнила Улитарис, и с губ Глеба сорвались такие пожелания в адрес этих Воинов, что у девушки в удивлении распахнулись глаза от обилия услышанных неизвестных слов. — Перед уходом они пригрозили, что расскажут в столице о подземном саду, если мы сбежим, и тогда нас выследят, поймают и отправят в тюрьмы. В первый раз истерика была у нас обеих. Вдобавок ко всему они сожгли один маленький дом, в нем жила немолодая женщина. Нет-нет! — Тари замахала руками, увидев выражение лица парня. — Ее не было в доме! Они сказали, что это «наказание за нашу несговорчивость». Я испугалась. Я боялась, что, если мы будем продолжать сопротивляться, они уничтожат все, что только возможно! И я смирилась с их постоянным появлением. Зитсу — она не такая, она каждый раз сопротивляется, борется, она готова умереть, но не отдаться в лапы этих чудовищ. И в результате на утро я все время залечиваю ее многочисленные царапины и синяки. Она каждый раз кричит, что ненавидит меня за мою «жалкую покорность», и мне нечего сказать в ответ. Потом она извиняется и говорит, что все равно очень любит меня, что я поступаю более благоразумно, стараясь не навлечь гнев на нас всех. Она чувствует вину, считая, что все только ухудшает своими действиями, и испытывает благодарность мне. В такие моменты Зитсу страшно плачет, потому что она ненавидит и любит меня, ненавидит себя в два раза сильнее. А я не могу ее утешить, потому что не имею права, я такая мерзкая! Но ведь я просто боюсь за нас, за наше поселение. Скажи, что мне делать в этой ситуации? О чем думать, что говорить?! Мы все виноваты, невинных здесь нет уже очень давно.

Девушка убрала подушки и прислонилась спиной к холодной разрисованной стене. Она не плакала, в ее глазах зарождалось какое-то безумие, которое уже наверняка давно пытается вырваться наружу. Глеб еле-еле подавил желание обнять Тари сию же минуту, с болью подумав, что ей хватило мужских объятий на много лет вперед.

— Эту комнату мама разрисовала? — неожиданно для себя самого спросил он. Улитарис моргнула в знак подтверждения.

— Да, это ее работа. Она разрисовала все комнаты в нашем доме, и я очень рада, что она оставила такую память о себе. А еще она рисовала людей, у нее получались очень хорошие портреты. Я уверена, она бы хотела нарисовать тебя, — с милым смущением проговорила девушка и даже набралась смелости, чтобы дотронуться своими тонкими пальцами до лица Глеба. Он на мгновение закрыл глаза и улыбнулся, наслаждаясь едва уловимым прикосновением. Переплел ее пальцы со своими и заглянул в глаза цвета сочного неба. Все вполне могло закончиться тем, что должно было состояться вначале после принесенного стакана воды, только уже по обоюдному согласию. Внезапно взгляд Тари наполнился невесть откуда взявшимся омерзением, и она выдернула свою руку из ладони Глеба.

— Нет! Вы все одинаковые, мерзкие животные! Я знаю, Зитсу сказала мне, что раненая девушка тебе не просто подруга! И ведь сестра искренне поразилась тому, что среди Воинов существуют настоящие чувства! И когда девушка там, лежит полуживая, ты здесь, ты… Я ненавижу вас! Ты специально устроил все это, чтобы поиграть со мной, чтобы все прошло не как обычно? Ты, ты… — Улитарис вскочила с кровати, но наступила на злосчастный стакан и упала бы, если бы Глеб не успел ее подхватить. Уже без раздумий обняв ее, рыдающую и брыкающуюся, он зашептал ей объяснения в самое ухо, подметив, как чудно пахнут ее волосы.

— Тари, успокойся, прошу! Она моя сестра, слышишь? Сестра!

— Сестра? — почти одними губами повторила Тари и вмиг обмякла. — Правда? Тогда теперь ты еще больше кажешься мне странным… Странный Воин.

Глеб не выдержал очередного обращения «Воин» к себе и зарычал, отодвинув от себя Улитарис, но не выпустив ее плеч.

— Хватит! Довольно называть меня так! Я не хочу числиться в одном ряду с этими мерзкими ублюдками, слышишь? Я не Воин Горной Долины, Тари, никогда им не был и очень этому рад! Я Защитник Миртрана!

Девушка замерла и судорожно вдохнула побольше воздуха. Затем она сбросила со своих плеч руки Глеба и отодвинулась к стене, закрыв лицо ладонями и туда-сюда мотая головой. Глеб начал медленно осознавать, что это уже точно было ошибкой, но атаковать Тари у него бы рука не поднялась. Сердце бешено колотилось, ладони вспотели, голова закружилась, наградив хозяина тошнотой. Страх обволакивал Глеба со всех сторон.