Секрет Сабины Шпильрайн - Нина Абрамовна Воронель

– Так что же вы собираетесь здесь делать? Лежать под одеялом до победного конца?

– Сознайся, тебя ведь Марат ко мне подослал?

– А вы бы хотели, чтобы он вас оставил тут умирать от тоски?

– Марат тебя попросил, и ты тут же все бросила и прискакала за тридевять земель?

– При чем тут Марат? Я примчалась к вам. Да чего тут объяснять? Вы сами знаете, что вы для меня дороже всех!

– Что же ты покинула меня в Москве и укатила в свой Цюрих?

– Я вас покинула? А не вы меня прогнали к Феликсу?

– И как тебе там с Феликсом?

– Честно? Хреново.

– Но ты ведь так его любила!

– Из-за этого переезда все расклеилось. А может быть, из-за Марата.

– Да, это я заставила тебя уехать, дура старая. Это была моя самая большая ошибка.

– А зачем вы меня заставили?

– Я боялась, что Марат может причинить тебе боль. Марат – опасный человек. Он может разбить чужую жизнь и даже не наклонится, чтобы подобрать черепки.

Такого Марата я не знала.

– Почему же вы передумали?

– Я не ожидала, что он будет так сходить по тебе с ума.

Я не удержалась:

– А что, он и вправду сходит с ума?

– Будто ты не знаешь! Ходит неделями чернее тучи, а потом вдруг срывается и мчится в Цюрих. И возвращается просветленный. На миг.

Лина подняла на меня глаза, полные слез:

– Иногда и на старуху бывает проруха!

Глаза у нее серые, узко стянутые к вискам, и только тут я заметила, как она похудела. Черты ее лица очистились от лишнего мяса, и она вдруг стала страшно похожа на Марата. Наверно, положено говорить, что он похож на нее, но случилось наоборот: она стала похожа на него. Что ж, она когда-то нас уверяла, что в молодости была красивой девушкой.

Она спросила:

– И что ты собираешься с этим делать?

У меня в мозгу начала проклевываться одна хитрая идейка:

– Я готова уйти от Феликса к Марату, если вы согласитесь переехать к нам в Цюрих. Тогда вы будете со мною рядом, и ни мне, ни вам не будет так тоскливо.

– К кому это – к вам? Разве Марат собирается переехать в Цюрих?

Я прикусила язык, но потом подумала: «А почему бы нет? Ведь она его мать». А вслух сказала:

– Я расскажу вам всю правду, если вы согласитесь полететь со мной обратно в Москву.

– Зачем мне в Москву?

– А зачем вам оставаться здесь? Мне ведь скоро придется уехать, что вы будете тут делать одна? Ждать, пока Настя принесет вам чего-нибудь из больничного буфета?

Тут очень кстати, запыхавшись, ворвалась Настя, прижимая к груди маленькую алюминиевую кастрюльку, в которой лежало куриное крылышко с зеленым горошком. Лина заглянула в кастрюльку, и по ее лицу я поняла, что она это варево в рот не возьмет. Не желая обидеть Настю, я горячо ее поблагодарила и отправила спать после суточного дежурства.

– Ох, и грязи тут накопилось за год! А паутины-то, паутины! – запричитала Настя, уходя.

Этот выкрик дал мне прекрасную позицию для атаки:

– Надеюсь, вы не собираетесь воевать с пауками? Я тоже! Что ж, так и будем жить, пока нас окончательно не затянет паутиной?

– Чего ты добиваешься, Лилька? Не могу я туда ехать, мне там тошно до слез!

– Но я вас зову не туда, а в Цюрих.

– К тебе и Феликсу на шею?

– Я же сказала: ко мне и к Марату.

– Что ты имеешь в виду?

– Давайте я закажу билеты на самолет и по дороге вам все объясню, клянусь!

Лина сказала:

– Ладно, пока отложим этот разговор. Я пойду прилягу, что-то голова кружится. – Встала, оттолкнула мою протянутую руку и покачнулась, так что я еле-еле ее поймала. Я отвела ее в спальню и перетащила туда электроплитку для обогрева. Хоть было совсем не холодно, Лину бил озноб.

Убедившись, что Лина задремала, я позвонила Марату:

– Мама в ужасном состоянии, голова кружится, все время лежит и жалуется на холод в середине июля. Но ехать в Москву не соглашается, говорит, ей там тошно. У меня возникла идея сманить ее в Цюрих – мол, рядом со мной ей не будет так тошно. Как ты думаешь?

– В Цюрих, к кому?

– Ну, пока ко мне.

– А что скажет Феликс?

– Ни к чему его спрашивать, ведь пока моя задача – увезти ее в Москву. Как ты думаешь?

– Что хочешь, обещай, но увези! Если б ты знала, Лилька, как я тебя люблю!

Я позвонила в аэропорт и заказала билеты на вечерний рейс: все-таки первый класс – это чудо, всегда есть места. В течение дня Лине становилось все хуже, и наконец она впала в какое-то странное забытье. И я решилась: вызвала такси и попросила Настю помочь мне снести ее с лестницы. Я вспомнила, как трудно было делать это в тот раз, когда она потеряла сознание, а теперь Лина была легкая, почти невесомая.

В такси она в себя не пришла, но, когда самолет стал взмывать за облака, она открыла глаза и выдавила из себя некое подобие смеха:

– Ну, Лилька, ну, злодейка, обманом все-таки заманила меня в этого ревущего монстра. И куда мы направляемся?

– Пока в Москву.

– А ты обещала взять меня в Цюрих!

– Сначала в Москву, а оттуда в Цюрих. Как только Марат окончательно соберется.

– Значит, он собирается переехать в Цюрих? Все в Москве бросить ради тебя?

– Ну, не совсем ради меня. Вы же сами во всем виноваты: сначала рассказали ему историю про Сабину и ее братьев, а потом про его отца. Он мне объявил, что больше не может жить в этой стране.

– А как же его дела, его завод, и вообще… Он ведь там прожил всю жизнь. И неплохо прожил.

– А теперь больше не хочет. Насчет завода не беспокойтесь – он своими еврейскими мозгами все обдумал и предусмотрел. Только велел мне хранить это в строжайшей тайне, так что я и вам не должна была этого рассказывать. Не вздумайте проговориться.

Посреди разговора Лина неожиданно закрыла глаза и задремала. Я смотрела на нее, и сердце у меня сжималось – на всем ее облике лежала печать близкого конца. Принесли ужин, но я не стала ее будить, а взяла для нее только стакан чая, чтобы она могла принять таблетки.

Минут через сорок она проснулась сама, послушно проглотила таблетки и спросила:

– А отчего