Император Александр I. Политика, дипломатия - Сергей Соловьев

Но другое дело — Франция: пропаганда — в духе ее народа, которому непременно надобно защищать и распространять всюду известные начала, у него господствующие. Находившийся в Троппау французский посланник при петербургском дворе Ла-Ферроннэ заговорил первый против австрийского мемуара: как француз, приверженец конституционного порядка, он вооружился против секретной статьи; как француз, он также не мог помириться с мыслью, что Австрия будет распоряжаться в Италии, господствовать в ней, утверждая всюду свои правительственные формы, свою правительственную систему. Император Франц, увидавши его в первый раз в Троппау, сказал ему прямо: «Неизменяемость моей системы составляет всю ее силу; я буду проводить ее до конца моей жизни». Зная эту систему, убедившись из Меттернихова мемуара, из знаменитой секретной статьи, как система резко проводится, Ла-Ферроннэ начал говорить всем собравшимся в Троппау дипломатам, не исключая и самого Меттерниха, что в австрийском мемуаре с действиями Австрии против неаполитанской революции связаны такие принципы, которые делают невозможным содействие конституционных государств. Идеи сокрушаются нравственной силой, а не силой оружия. Если прибегнуть к военному действию, то надобно потребовать больших денежных пожертвований от страны, в дело которой хотят вмешаться, и оставить в ней оккупационную армию. Это прямое неудобство. Но еще больше неудобства в требовании исполнения секретной статьи договора 1815 года: из нее видно решительное намерение Австрии противиться всюду, где только ей возможно, установлению свободных учреждений; это значит — возбуждать народы к мятежам, приводя их в отчаяние. Ненависть итальянцев к Австрии питает более всего революционный дух; движение австрийских войск к Неаполю усилит эту ненависть и ускорит взрыв революции; очень может статься, что в Северной Италии вспыхнет мятеж в то самое время, как австрийцы будут заняты на юге.

Легко можно понять, как должно было раздражать австрийского императора и Меттерниха указание на ненависть итальянцев к Австрии. Меттерних отвечал, что во всех революционных движениях народное большинство не участвует; что не должно принимать желания нескольких честолюбцев за выражение народного мнения и потребности времени; что если будут иметь неблагоразумие уступить революционерам, то последние воспользуются этими уступками для того, чтобы низвергнуть сделавших уступки; что революция в Италии имеет единственным основанием владычество секты, партии, армии над народными массами; что должно идти уничтожить в Неаполе это владычество и освободить народ. Вследствие этого спора Ла-Ферроннэ с Меттернихом в Троппау мнения разделились: Каподистриа был согласен с Ла-Ферроннэ; Нессельроде склонялся к Меттерниху; Пруссия была за австрийское предложение; Англия не высказывалась; наконец Меттерних выиграл тем, что Караман не разделял мнения Ла-Ферроннэ.

Эти два француза представляли две разные Франции, по выражению Меттерниха, и когда Ла-Ферроннэ написал мемуар, в котором высказался против вооруженного вмешательства в неаполитанские дела, Караман объявил, что здесь высказано не его мнение и не мнение французского правительства, а только личное мнение Ла-Ферроннэ. Опасность от французского мемуара исчезала или по крайней мере очень уменьшалась для Меттерниха, и главный вопрос заключался в том, что скажет русский мемуар. Каподистриа был на стороне Ла-Ферроннэ!

Наконец Каподистриа сообщил Меттерниху страшный мемуар: в нем говорилось, что, прежде чем прибегнуть к силе, надобно предложить неаполитанскому правительству отречься от принципа восстания, снова покориться королю, истребить революционные общества, согласиться на установление такого порядка вещей, который соответствовал бы настоящему народному желанию, законно выраженному. Только в случае отказа австрийская армия, действуя в значении армии европейской, должна двинуться к Неаполю, освободить короля и народ, которые по взаимному соглашению установят свободные учреждения. Мемуар очень не понравился Меттерниху; но все старания его убедить императора Александра отказаться от него или изменить его остались тщетными, 7-го ноября мемуар был прочтен в конференции; Меттерних должен был согласиться, чтобы прежде похода приняты были увещательные меры; согласился не настаивать на исполнении секретной статьи договора 1815 года; но зато настоял, чтобы королю Фердинанду дана была полная свобода действовать по своему усмотрению, не обязывать его непременно дать конституцию, что выходило одно и то же, ибо Меттерних знал, что король добровольно не даст конституции. Наконец, Меттерних предложил пригласить Фердинанда на конгресс. «Если король приедет, — говорил Меттерних, — то мы заставим его играть роль, исполненную благородства и приличия; мы сделаем его посредником между конгрессом и народом неаполитанским. Если его не пустят, то мы засвидетельствуем, что он лишен свободы, и тогда нам ничего не останется делать, как идти освобождать его». При этом Меттерних предложил переменить место конгресса: вместо Троппау назначить ближайший к Италии Лайбах, чтобы не заставлять старика Фердинанда ехать так далеко на север.

Россия и Пруссия приняли охотно предложение пригласить Фердинанда на конгресс; Ла-Ферроннэ согласился на приезд неаполитанского короля в Лайбах, но утверждал, что недопущение Фердинанда к отъезду со стороны народа нисколько не должно давать права на объявление войны против Неаполя. Каподистриа высказывался в том же смысле. «Я скорее соглашусь, — говорил он, — отрубить себе руки, чем подписать объявление несправедливой войны; а что может быть несправедливее войны, которую начинают, не истощивши прежде всех средств к соглашению».

Английского посланника лорда Стюарта не было в это время в Троппау; его заменял секретарь посольства Гордон, который согласно с основным взглядом своего правительства твердил одно, что не нужно конгресса, не нужно вмешательства целой Европы в неаполитанские дела; надобно предоставить все одной Австрии, которой интересы непосредственно замешаны в итальянском движении: «Зачем конгресс при решении вопроса, который касается одной Австрии? Дело идет не о принципах, а о факте. У венского двора был договор с Неаполем; договор нарушен, гроза собралась против Австрии и Италии, и Австрии не останется ничего больше, как двинуть войско против Неаполя. Какая нужда Европе вмешиваться в это дело?» До сих пор англичане боялись больше всего преобладающего влияния России; но теперь они увидели еще другую опасность: ненавистная Франция оправляется, начинает принимать деятельное участие в делах Европы, и Гордон открыто говорит в Троппау: «Мы не можем сносить, чтобы Франция играла роль, приобретала опять влияние».

Таким образом, Англия прямо поддерживала Меттерниха; но он имел возможность извлечь из этой поддержки пользу для себя в другом смысле. Англия упорно противилась вмешательству во внутренние дела государств целой Европы сообща, упорно противилась общему управлению европейскими делами посредством конгрессов, во-первых, потому, что эта форма давала возможность высказываться преобладанию сильнейшего из континентальных государств — России; во-вторых, потому, что эта форма была неудобна для Англии как государства конституционного; Франция — также государство конституционное — волей-неволей должна была оттягиваться на сторону Англии; и чрез это пять великих держав необходимо делились на две группы: три государства с неограниченным правлением и два — конституционных. Император Александр, для которого форма конгресса была любимой формой, видя явное сопротивление Англии и уклонение Франции, должен был ограничиться совокупным действием с Австрией и Пруссией. Австрийский министр пользовался этими отношениями и, подделываясь под взгляды русского государя, твердил о необходимости скрепления Священного союза как оплота против революционных движений, повсюду обнаруживающихся; твердил, что Священный союз возможен только между тремя неограниченными государями; что Франция — очаг революции — не может быть членом Союза; старался, таким образом, отдалить императора Александра от Франции, подорвать прежнее расположение его к ее народу.

Разделение между великими державами обозначилось в Троппау тем, что уполномоченные только трех государств — России, Пруссии и Австрии — подписали следующий протокол 19-го ноября, в четвертой конференции: «Государства, входящие в европейский Союз, подвергшись изменению своих правительственных форм посредством мятежа, изменению, которое будет грозить опасными последствиями для других государств, перестают чрез это самое быть членами Союза и остаются исключенными из него до тех пор, пока их внутреннее состояние не представит ручательств за порядок и прочность. Союзные государства не ограничатся провозглашением этого исключения, но обязываются друг пред другом не признавать перемен, совершенных незаконным путем. Когда государства, где совершились подобные перемены, будут грозить соседним странам явной опасностью и когда союзные державы могут оказать на них действительное и благодетельное влияние, в таком случае они употребляют для возвращения первых в недра Союза сначала дружеские увещания, а потом и принудительные меры, если употребление силы окажется необходимо». В приложении этих общих постановлений к частному случаю, именно к Неаполитанскому вопросу, Россия, Австрия и Пруссия постановляли употребить свое вмешательство для возвращения свободы королю и его народу, оставить в стране оккупационную армию, образовав под председательством Австрии конференцию для приведения в исполнение означенных распоряжений, а прежде всего три двора постановили пригласить короля Обеих Сицилий приехать в Лайбах для совещаний с союзными государствами. Дворы парижский и лондонский приглашаются объявить свое мнение насчет содержания протокола и со своей стороны постараться убедить неаполитанского короля приехать в Лайбах.