Звезда Тухачевского - Анатолий Марченко

— Нет, не запрещал! — восторженно откликнулся кто-то из зала.

— Есть еще недостаток в отношении проверки людей сверху. Их не проверяют. Мы для чего организовали Генеральный штаб? Для того, чтобы он проверял командующих округами. А чем он занимается? Я не слыхал, чтобы Генеральный штаб проверял людей, чтобы Генеральный штаб нашел у Уборевича что-нибудь и раскрыл все его махинации. Вы что думаете, Генеральный штаб для украшения существует? Конечно, не любят иногда, когда против шерсти гладят, но это не большевизм. Но бывает и так, что не хотят обидеть командующего округом. Это неправильно, это гибельное дело. Из-за этого могли происходить все эти художества; на Украине — Якир, в Белоруссии — Уборевич. И вообще нам не все их художества известны, потому что эти люди были предоставлены сами себе и что они там вытворяли — Бог их знает!

— Наворочали дел! — То один, то другой военачальник старался хотя бы репликой заявить о себе, а главное, о своей лояльности и непричастности.

— В военном деле принято так, — Сталин не обращал внимания на реплики, — есть приказ, должен подчиниться. Если во главе этого дела стоит мерзавец, он может все запутать. Он может хороших солдат, хороших красноармейцев, великолепных бойцов направить не туда, куда нужно, не в обход, а навстречу врагу. Человека назначили на пост, он командует, он главная сила, его должны слушаться все. Тут надо проявлять особую осторожность при назначении людей. Я сторонний человек и то заметил недавно. Каким-то образом дело обернулось так, что в механизированных бригадах, чуть ли не везде, стоят люди непроверенные, нестойкие. Почему это, в чем дело? Взять хотя бы Абашидзе. Забулдыга, мерзавец большой, я слышал краем уха об этом. Почему-то обязательно надо дать ему механизированную бригаду. Правильно я говорю, товарищ Ворошилов?

— Товарищ Сталин, он не на бригаде, он начальник автобронетанковых войск корпуса.

— Поздравляю! — с мрачной радостью воскликнул Сталин. — Поздравляю! Очень хорошо! Почему он должен быть там? Какие у него достоинства? Стали проверять. Оказалось, несколько раз исключали его из партии, но потом восстановили, потому что кто-то ему помогал. На Кавказ послали телеграмму, проверили — оказывается, бывший каратель в Грузии, пьяница, бьет красноармейцев. Но зато с отменной выправкой!

Напряженное внимание зала прервалось коротким, как разряд электрического тока, оживлением.

— Стали копаться дальше. Кто же его рекомендовал, черт побери! И представьте себе, оказалось, рекомендовал его Элиава, а также товарищи Буденный и Егоров. Оказалось также, что и товарищ Буденный и товарищ Егоров его не знают.

Все присутствующие уже знали и чувствовали: если к фамилии человека Сталин приставляет слово «товарищ», значит, пока что этому человеку ничто не грозит, а вот если не приставляет, значит, этот человек уже или сидит, или расстрелян, или же вскорости будет сидеть или будет расстрелян.

— Этот Абашидзе, видно, не дурак выпить, умеет быть тамадой…

И тут впервые за все время заседания прогрохотал дружный, на истерической нотке, хохот.

— А главное, — невозмутимо продолжал Сталин, вроде бы и не услышавший реакции зала, — этот Абашидзе — с выправкой! Сегодня он произнесет декларацию за Советскую власть, завтра — против Советской власти, какую угодно произнесет декларацию! Разве можно такого непроверенного человека рекомендовать? Ну, вышибли его, конечно. Я спрашиваю у Гамарника насчет этого Абашидзе. Я знаю грузинских князей, это большие сволочи. Они многое потеряли и никогда с Советской властью не примирятся, особенно эта фамилия Абашидзе сволочная. Говорит: как так, товарищ Сталин, не может быть. Как не может быть, когда он командует? Рекомендуется как человек с ясным умом, волевой, с отменной выправкой…

И снова раздался смех, уже более раскованный и смелый: еще бы, в армии творятся такие страшные дела, надо всеми занесен топор, а вождь способен шутить, ерничать, старается отвлечь от мрачных мыслей, значит, не все так ужасно, жизнь продолжается, и есть вера, что удастся выжить даже в этом зловещем вихре всеобщего страха.

— Главное — отменная выправка, а кто он в политике — не знали, а ему доверяют танковые части. Куда может повести эти танковые части Абашидзе? Абашидзе может в один прекрасный день повести эти танковые части на Кремль, и германские фашисты будут ему аплодировать.

Сталин внезапно оборвал свою речь, будто бы и впрямь увидел танки, въезжающие в Кремль, и даже услышал лязг их тяжелых гусениц. Лишь после длительной паузы он продолжил:

— Не обращалось также должного внимания на военные органы печати. Я кое-какие журналы читаю, появляются иногда очень сомнительные такие штуки. Имейте в виду, что наша военная молодежь читает журналы и всерьез их воспринимает. Для нас это, может быть, не совсем серьезная вещь — журналы, а молодежь смотрит на это дело свято, она читает и хочет учиться, и, если дрянь пропускают в печать, — это не годится.

Сталин вдруг резко сменил тему.

— В чем основная слабость заговорщиков и в чем наша основная сила? Вот эти господа нанялись в невольники германского вредительства. Хотят они или не хотят, они катятся по пути заговора, размена СССР. Их не спрашивают, им заказывают, и они должны выполнять. В чем их слабость? В том, что у них нет связи с народом. Боялись они народа, старались сверху свои делишки проводить: там одну точку установить, здесь один командный пост захватить, там другой, там какого-либо застрявшего прицепить, недовольного прицепить. Они на свои силы не рассчитывали, а рассчитывали на силы германцев, полагали, что германцы их поддержат, а германцы не хотели их поддерживать. Они думали: ну-ка, заваривай кашу, а мы поглядим. Они рассчитывали на германцев, не понимали, что германцы играют с ними… Они боялись народа. Если бы вы прочитали их план! Они хотели захватить Кремль, хотели втянуть в свои планы школу ВЦИК, потому что она располагается на территории Кремля. Они хотели сунуть одних в одно место, других в другое, третьих в третье и сказать, чтобы охраняли Кремль, что надо защищать Кремль, а внутри они хотели арестовать правительство.

Сталину очень хотелось добавить: арестовать товарища Сталина, но он принудил себя не произносить в этом контексте своего имени — чего доброго, подумают, что за свою шкуру испугался!

— Все эти заговорщики — слабенькие, несчастные люди, оторванные от народных масс, не рассчитывающие на поддержку народа, на поддержку армии, боящиеся армии и прятавшиеся от армии и от народа. Они рассчитывали на германцев и на всякие свои махинации. На свою армию они не рассчитывали, вот в чем их слабость. В этом же и наша сила.

Сталин снова испытующе оглядел зал.

— Вот слышатся и такие голоса: как же такая большая масса командного состава выбывает из строя (Сталин избежал слова «арест»). Я вижу кое у кого из вас смущение: как их заменить?

— Чепуха! — не выдержал Буденный. — В армии полно чудесных людей!

— Правильно, товарищ Буденный. Вы все смотрели, наверное, не может быть, чтобы не смотрели, наш советский замечательный фильм «Волга-Волга». Так вот, в этом фильме патентованный чинуша Бывалов, которого очень точно играет наш советский актер товарищ Ильинский, заявляет, что в его городе, видите ли, нет талантов. Но мы с вами, товарищи, не Бываловы! В нашей армии непочатый край талантов. В нашей стране, в нашей партии, в нашей армии непочатый край талантов. — Он снова повторил полюбившуюся фразу. — Не надо бояться выдвигать людей, смелее выдвигайте их снизу. Вот вам испанский пример. — Сталин возрадовался, что именно этот пример пришел ему сейчас в голову. — Тухачевский и Уборевич просили отпустить их в Испанию. Мы сказали: «Нет, нам имен не надо, в Испанию мы пошлем людей малоизвестных. Если вас послать — все заметят, не стоит». И послали людей малозаметных. Посмотрите, что из этого вышло? Они же там чудеса творят! Кто такой был Павлов? Разве он был известен?

— Он был командиром полка, — подсказал кто-то.

— Командиром мехбригады, — уточнил Буденный.

— Там два Павловых, — счел нужным сделать еще одно уточнение Ворошилов: мелочь, а красноречиво говорит о знании кадров, о том, что он, нарком, вникает во все, вездесущ! — Один из них — старший лейтенант…

— Павлов отличился особенно, — не дал ему договорить Сталин.

— Ты хотел сказать о молодом Павлове? — не унимался Ворошилов: ему представилась прекрасная возможность, во-первых, принародно назвать Сталина на «ты» (знай наших, усекай, какая у нас с вождем близость, а ну-ка, попробуй кто назвать Сталина на «ты», посмотрим, что из этого будет!) и, во-вторых, еще раз подчеркнуть свое знание армейских кадров, вплоть до старших лейтенантов.

Сталин не удостоил его ответом: обращение на «ты», пусть оно и исходило от Ворошилова, брошенное в зал во всеуслышание, испортило вождю настроение.