Рыцари порога.Тетралогия - Антон Корнилов

Когда служка опустил деревянный поднос на стол, Карфа брезгливо ухватил его за сальную прядь двумя пальцами и прошептал на ухо несколько слов. Служка кивнул и исчез.

– Да, любезный друг, – откупоривая бутылку, сказал Грису Карфа, – сердце рыдает, когда видишь такое неуважение к Братству. Ночь – наше время, и кабаки – наш дом. Тебе понравится, если какой-нибудь гад ввалится в твой дом, наследит всюду грязными сапожищами, облапает жену и… – он бросил мимолетный взгляд на все еще тихо вздрагивающего Хабу и закончил: – И пнет твою собачонку?

Грис, который в этот момент забил в пасть сразу несколько колбас и безуспешно пытался впихнуть между ними горлышко бутылки, не мог ответить, даже если бы и захотел. Он только энергично потряс головой и ударил друг о друга толстые кулаки.

– И мне бы не понравилось, – заключил Карфа. – Я думаю, что этого беспардонного и невоспитанного типа следует наказать. Здесь его, конечно, никто не тронет, но вот когда он, как следует накачавшись, выйдет на улицу… А уж то, что он накачается как следует, – яснее ясного. Девки постараются. Да он и без них славно справляется. Вон – пятый кувшин уже дует… Верно я говорю?

Грис снова утвердительно мотнул башкой и шлепнул кулаками.

И тут раздался голос с того света…

– Не надо, – едва слышно пролепетал мертвец, которого когда-то звали Хаба; мертвец, потому что вор, прилюдно подвергшийся оскорблению и не ответивший на это оскорбление достойно, считался потерявшим лицо.А следовательно, не было ему уже места среди других людей. И неписаный закон Ночного Братства уже не защищал его.

– Не надо… – пролепетал Хаба, – не надо его трогать…

– Сейчас кто-то что-то сказал? – с показным удивлением закрутил Карфа головой. – Или это ты, любезный друг, пустил ветры, что с тобой обыкновенно бывает после десятка-другого славных кровяных колбас?

Грис по достоинству оценил шутку товарища. Он заржал так, что непрожеванные ошметья колбасы полетели у него не только изо рта, но и из носа.

– Не надо, – повторил Хаба, – вы… не знаете… Молодые еще…

Как и полагается всякому мертвецу, Хаба теперь говорил голосом шелестящим и зыбким, точно шорох сухих листьев.

– Купчишек можете тормошить как хотите, – говорил мертвец Хаба, – лавочников резать ради забавы… Жрецам святость из брюха выпускать красной струей. На голодный зубок даже какая-нибудь рабочая скотинка пойдет. Но упаси вас святой Гарнак, покровитель воров, пьяниц и менестрелей, тронуть государева человека. Это я вам лучше других могу рассказать, потому что никто, кроме меня, и не расскажет… Жил я себе вольной птицей, делал, что хотелось, и никто мне не то что слова сказать – глянуть косо не смел. И тут попутал меня Харан Темный остановить на лесной дороге троих всадников. Рыцарь был один… И двое с ним. Как вышел я, показался – думал, тут же в пыль носами своими железными ткнутся, а они – нет, не того… Забрала опустили и, не слезая с коней, прямо на меня. Конями потоптать хотели, как гада ползучего. Ну, озверел я… А только потом узнал, что следом за этими тремя полсотни королевских гвардейцев ехали. Прямо над трупами меня и взяли…

– И что с того? – снизошел Карфа. – Мало ли знатных пустозвонов смерть свою находят на лесных дорогах от рук удальцов?

– А где те удальцы? Да и знатный знатному рознь… Тот, кого я порешил, королю нашему Ганелону родней приходился. И ехал по какому-то королевскому делу в самую Горную Крепость. А о том, что супротив государевой власти идти не моги – это мне кажный день в королевских подвалах объясняли… Ох, там мастера есть, куда нашим до них… Из нутрей куски мяса вырезали, шкуру прямо на мне шили костяной иглой, как худой мешок, да то мясо свое меня же и жрать заставляли сырьем. Это первые два дня так было… – Ужас засверкал в повлажневших глазах Хабы. – Так меня к серьезным пыткам готовили…

– Нет над нами короля! – важно, но, впрочем, совсем негромко объявил Карфа. – Мы, Ночные Братья, сами себе и короли, и принцы, и бароны!

– Для вас его, может, и нет, а вы для него – есть, – не совсем понятно прохрипел Хаба.

Карфа многозначительно хмыкнул, показав, что не намерен искать смысла в только что высказанной бредятине. А бесхитростный Грис, недоуменно похлопав бесцветными ресницами, стянул с башки бахратный берет, утер им сальные губы и, подумав, туда же высморкался.

– За своих Ганелон шкуру спустит со всякого обидчика, – глухо закончил тем временем Хаба, – а за тех, кто хоть малым связан с Крепостью, которые берегут смертных от Тварей, лезущих из-за Порога, его величество голову оторвет и глиной набьет, брюхо выпотрошит и кишки на репейнике развесит… Этому в тюремных подвалах очень хорошо учат… – снова вспомнил он.

– Закройся, – бесцеременно посоветовал Карфа и надменно отвернулся от старика, который еще несколько минут тому назад был представителем славного Ночного Братства Дарбиона…

Но потом любопытство взяло верх.

– А с чего ты, старый пес, взял, что этот верзила как-то связан с Крепостями? – осведомился он. – На вид – обычный наемник. Обычный наемник и ничего больше. Только норовистый очень. Да молодой, никто еще не обламывал его как следует.

– Знаю, – сказал Хаба. – Рукоять меча зря тряпками не обматывают…

Карфа, очевидно, хотел спросить что-то еще, но тут к нему скользнул косматый служка с кувшинами вина в обеих руках.

– Серебра – не сосчитать, – тихо сообщил служка, – а золотых галеонов – не менее сотни. И это только в одном кошеле. Второй на поясе висит, слева. Там-то деньжонок побольше будет. Кошель железной паутиной оплетен и цепочкой крепится – чтоб не срезали.

– Хороший куш, – кивнул Карфа насторожившемуся Грису. – Не стыдно будет нам старину вспомнить. Сколько парней можешь поблизости собрать?

Поразмыслив, Грис растопырил пальцы на руках, что должно было означать – десять.

– Троих довольно будет, – усмехнулся Карфа, – воин он – по всему видать – сильный, но куда ему против наших молодцов… Ты – троих, и я… троих. Да и здесь парочка найдется, кто в плечах покрепче и у кого в башке хмеля поменьше… только подмигни.

Договорив, Карфа и впрямь подмигнул соседнему столику. То же самое сделал и Грис. И тотчас двое неприметных оборванцев один за другим побрели к выходу из кабака, шатаясь и горланя при этом очень натурально.

Вскоре покинул «Серебряного льва» и Хаба. Уходил он, сгорбившись сильнее обычного, а у самого порога вдруг запнулся, словно хотел оглянуться. Но не оглянулся. Грохнула, захлопнувшись за ним, тяжелая дверь, навсегда отсекая когда-то легендарного душегуба от собратьев по ремеслу.