Бог располагает! - Александр Дюма

Чтобы ответить на эти вопросы, надо вернуться в этом повествовании на несколько дней назад, так что пусть читатели нам позволят возвратить их к событиям того дня, когда была назначена роковая дуэль между Юлиусом и Лотарио.

В то мгновение, когда граф фон Эбербах вышел из посольства, ударив Лотарио по лицу перчаткой в присутствии посла и велев ждать записки, которую он ему пришлет, молодой человек испытал одно из самых душераздирающих переживаний своей жизни.

В своем существовании, до сей поры таком легком и счастливом, где состояние, карьера — все само шло к нему в руки, все ему улыбалось, где даже самопожертвование приносило радость, где любовь хоть и началась с терзаний, но лишь затем, чтобы обернуться самой чарующей надеждой, где если и были свои горести и страхи, то ровно столько, сколько нужно, чтобы еще острее почувствовать счастье, — можно сказать, что племянник графа фон Эбербаха почти не ведал страдания.

Но пришел час, и беда заставила юношу дорого заплатить за этот пробел в его познаниях.

Этот жестокий кредитор всего рода людского дал ему отсрочку лишь затем, чтобы разорить его дотла, взыскав единовременно и долг и проценты.

Лотарио был поставлен в ужасающее положение.

Оскорбленный человеком, которого он любил и уважал больше, чем кого бы то ни было в целом свете, униженный жесточайшим образом в присутствии свидетеля, он даже не подозревал, какова может быть причина оскорбления!

Он оказался перед выбором между двумя гнусностями: или проглотить публичное, несмываемое оскорбление или драться со своим тяжко больным благодетелем, своим умирающим отцом! Прослыть человеком, лишенным либо мужества, либо сердца и родственных чувств! Выбирать между позором и неблагодарностью!

Роковой выбор, зловещий тупик, выйти из которого он мог лишь одним способом — покончить с собой.

Да, убить себя — это была первая мысль, что пришла ему в голову.

Но умереть в его годы! И при том, что Фредерика любит его! Такое решение было бы жестокой и отвратительной крайностью.

И потом, до последней минуты оставалась возможность, что все выяснится. Ведь только недоразумение могло толкнуть графа фон Эбербаха на деяние столь яростное и безрассудное. Граф мог убедиться в своей ужасной ошибке, благодетельный случай мог просветить его разум, так что следовало не терять надежды до самого конца.

Когда Юлиус вышел, негодующий и грозный, между Лотарио и послом — оскорбленным и свидетелем оскорбления — повисло долгое и мучительное молчание.

Мысли и чувства, только что нами описанные, теснились и кипели в голове и сердце Лотарио.

Посол, чрезвычайно подавленный, не находил, что сказать.

Наконец Лотарио заставил себя заговорить.

— Господин посол, — произнес он, — вы дворянин, и вы видели все, что сейчас здесь произошло. Я оскорблен смертельно, а граф фон Эбербах мне как отец. Что же мне делать?

— В подобной крайности, — отвечал посол, — ни один человек не может и не должен ничего советовать другому. Выбор, стоящий перед вами, слишком тяжел, это не позволяет мне взять на себя подобную ответственность. Я вас уважаю, Лотарио, и люблю. Но даже будь вы моим сыном, я мог бы сказать бы вам лишь одно: загляните в глубину вашей совести и поступайте только так, как она вам посоветует.

— Ах! — вскричал Лотарио. — Моя совесть, как и мое сердце, разорвана надвое. С одной стороны мужская честь, с другой — сыновняя признательность.

— Выбирайте, — сказал посол.

— Да как же я могу? Разве есть выбор между неблагодарностью и трусостью?

— А между тем, — продолжал посол, — заметьте, граф фон Эбербах не варвар и не безумец. О том, что он всегда вас любил и обращался с вами по-отечески, свидетельствует само ваше горе. Чтобы его чувства и поведение в отношении вас так резко переменились, у него должна быть серьезная причина.

— Вы считаете, что я заслужил оскорбление? — спросил Лотарио.

— Он так считает, он. Совершенно очевидно, что он, всегда столь нежно вас любивший, не оскорбил бы вас подобным образом, если бы не полагал, что вы сами нанесли ему какую-то несмываемую обиду. Произошло недоразумение, я в этом убежден.

— О да! — воскликнул удрученный Лотарио.

— Что ж, коль скоро вы просите у меня совета, я советую вам сделать все возможное, чтобы обнаружить источник этой ошибки. Найдите кого-нибудь, кто в близкой дружбе с вашим дядей, и попытайтесь узнать, что кроется за его гневом. Впрочем, он на этом не остановится, он, вероятно, пришлет вам вызов; потребуются секунданты. Они не допустят дуэли, причины которой им неизвестны. Итак, вы все узнаете и сможете доказать вашему дяде, что он ошибся.

— Да, ваше превосходительство, да, вы правы! — вскричал Лотарио. — О, спасибо!

— Еще ничего не потеряно. Узнать причину оскорбления — вот что главное.

Немного успокоенный, Лотарио расстался с послом и поднялся в свои покои.

Причина оскорбления! Может быть, она выяснится хотя бы из письма графа фон Эбербаха?

Он стал ждать.

Во всяком случае, как справедливо заметил посол, секунданты имеют право спросить, из-за чего дуэль, и тогда еще будет время все уладить.

Вдруг вбежал слуга.

— Вот письмо, — сказал он. — Весьма срочное.

Лотарио кинулся к нему навстречу, схватил конверт, бросил слуге «Ступайте!» и, когда тот вышел, в тревоге распечатал письмо.

Он прочел:

«Я оскорбил Вас. Вы не можете не потребовать у меня удовлетворения. Я дам Вам его.

В шесть вечера, сегодня же, будьте на мосту, что перед Сен-Дени. Перейдите его, поверните налево и минут десять идите вдоль реки. Когда достигнете густой тополиной рощицы, ждите, если меня там еще не будет.

Приходите один. Я также буду один. С собой я принесу пару пистолетов. Один будет заряжен.

Вы сами выберете тот, что будет Вашим.

Если Вы меня убьете, это самое письмо послужит Вам оправданием. Я признаю, что сам спровоцировал Вас, дал Вам пощечину, что поставил Вас перед абсолютной необходимостью драться со мной под угрозой публичного позора и что именно я предложил условия поединка и настоял на них.

Если же я Вас убью, обо мне не беспокойтесь. Я в том положении, когда бояться уже нечего.

Но надо, чтобы один из нас двоих умер. По меньшей мере один, а может быть, и оба. Я слишком несчастен, а Вы слишком ничтожны.

Это письмо погасило последний свет надежды, еще брезживший в сердце Лотарио.

В нем не было ни слова о том, что именно граф фон Эбербах имеет против своего племянника, и оно лишало Лотарио всякой возможности узнать что-либо об этом, поскольку требовало дуэли без свидетелей.