Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962 - Лидия Чуковская

– Да.

– Ну, ничего, с годами это пройдет.

(Я возгордилась: с юности Грина терпеть не могу. Всё какие-то дешевые красоты дешевого романтизма, а язык не русский: то ли перевод, то ли эсперанто3373.)

Девица, разумеется, мечтала, чтобы Анна Андреевна прочла ей что-нибудь свое. И тут меня снова удивил Юлиан Григорьевич. Анна Андреевна, согласившись читать, в шутку указала на магнитофон: «Этот ящик читает гораздо лучше меня». Юлиан Григорьевич весьма заинтересовался ящиком и требовал, чтобы магнитофон включили.

Но самая большая бестактность совершена им была с самого начала, еще до появления племянницы. Анна Андреевна, чуть только Оксман поздоровался с нами, протянула ему экземпляр «Реквиема» и сказала:

– Пойдите туда, к окну, сядьте за стол и прочтите. А мы тут с Лидией Корнеевной будем сидеть тихо, как мыши.

Мы не сидели тихо, как мыши, мы тихонько разговаривали, но Юлиан Григорьевич, к моему глубочайшему удивлению, читая стихи, – впервые читая «Реквием»! – подавал от окна реплики и участвовал в нашей беседе…[477]

Анна Андреевна относилась к этому кротко, то есть благовоспитанно, то есть делала вид, что никакого неприличия не происходит, я же дрожала от злости и, не удержавшись, крикнула один раз Юлиану Григорьевичу:

– Вам нельзя разговаривать! Вы читаете стихи!

Но вот что примечательно – Оксман сказал: «Ни в коем случае не следует «Реквием» отдавать ни в какую редакцию… Прочитав, обрадуются: «а-а-а! так значит постановление 46 года было справедливым»»338.

В «Октябрь», конечно, нет. Но, может быть, в «Новый мир»?

Юлиану Григорьевичу Анна Андреевна тоже рассказала о предисловии Струве к первому тому Гумилева.

– Все неверно… сведения от трех дементных старух… Полагается на Вячеслава Иванова, который Колю ненавидел, и на Брюсова, который его не знал.

Оксман ушел, пришла Эмма. Ника принесла чай с тортом. Анна Андреевна сказала, что слышала уже речи завистников, чернящих Солженицына. С яростью – иначе назвать не могу, именно с яростью – говорила об Ардове, который о Солженицыне отозвался презрительно. Далее он заявил, что ему, Ардову, как и Хрущеву, не нравятся наши абстракционисты.

– Нет, говорю, у наших «левых» встречается кое-что живое, а вот что действительно мертвечина – это американские абстракционисты. Ардов такого поворота не ожидал. «Откуда вы знаете?» – «Мне привез альбомы один американец и я насмотрелась. И так и этак стараются, всё плоско, всё убого».

Потом еще сказала:

– Вы заметили, сейчас многие москвичи без конца разговаривают о Софронове, Кочетове, Грибачеве – в общем, в ходу какие-то порицаемые пять имен; есть люди, которые могут говорить только о них, ни о чем больше думать и говорить не желают, воображая при этом, что, занимаясь ими, они заняты литературой.

– Вы заметили, что случилось со стихами Слуцкого о Сталине? Пока они ходили по рукам, казалось, что это стихи. Но вот они напечатаны, и все увидели, что это неумелые, беспомощные самоделки[478]. Я боялась, с моим «Реквиемом» будет то же. Перепечатала и стала показывать. Показала Андреевым. Нет, плачут.

15 декабря 62 Анна Андреевна у Ардовых. Позвонила мне оттуда, и я пошла. Обе мы были вялые и не в духе. Я – от недосыпа и возни с «Софьей», которая меня утомила до беспамятства, до полного равнодушия к печатанию…339 Анна Андреевна сидит на своей койке с распущенными серебряными мокрыми волосами: сушит волосы после ванны. Говорит, что ванну, по-видимому, принимать ей не следовало: одышка усилилась. Разговор был вообще пустоватый, мы обе часто умолкали. Интересны две новости:

– Скориниха попросила разрешения оставить в редакции «Знамени» «Поэму» и предисловие Корнея Ивановича еще на два дня. Значит, еще какому-нибудь знатоку – не поэзии, конечно, а ситуации – будут показывать.

– Лев Адольфович Озеров утверждает, будто слухи об отмене постановления 46 г. – всего лишь слухи, Хрущев его вовсе не отменял. В самом деле, ведь все постановления ЦК для партии и правительства нечто вроде Священного Писания. Отмене они не подлежат. Но в запасе у руководителей существуют три удобных словца: «на данном этапе» и «на прежнем этапе». Таким образом партия всегда остается права. Кажется, это у них называется диалектикой. «На прежнем этапе» надо было так, а на новом – этак. Тогда было правильно одно, сегодня – противоположное, которое, хоть оно и противоположно, вовсе не зачеркивает предыдущее… А на самом деле как красиво было бы отменить постановление 46 года, спихнув этот плод маразма на тот же попираемый ныне «культ личности»!

Анна Андреевна уверяет, что ей все едино, но я не верю.

Тот же Озеров советует никому не показывать «Реквием».

Но ведь XX и XXII Съезды были! Не приснились же они нам! Ведь Солженицын напечатан!

А может статься, этап разоблачений и покаяний уже окончился, и «на данном этапе» оплакивать замученных и убиенных уже не следует? «На данном этапе» следует уже забывать, забывать, забывать?

Провожая меня в переднюю, Анна Андреевна сказала, что завтра вернется к Нике, хотя собиралась пожить здесь дольше. Она переехала сюда, надеясь побыть с Ниной Антоновной, пока Ардов в Голицыне. Ардов вернулся раньше, чем его ожидали, и Анна Андреевна не скрыла от меня свое неудовольствие. По-видимому, ее с ним отношения, которые никогда не были глубоки, а всего лишь поверхностно-доброжелательны, теперь совершенно разладились.

У двери в кухню стояла молодая женщина – Борина жена – с малюткой на руках.

– Посмотрите, какая у нас новая Нина, – сказала Анна Андреевна.

Новая Нина, месяцев шести от роду, приветливо смеялась и подпрыгивала у матери на руках, ухватив меня за палец.

21 декабря 62 Беда.

Среди дня голос Анны Андреевны по телефону: «Неужели вы в городе! Как я рада, что вы в городе! Приходите сейчас, скорее, срочно!»

У меня еще со вчерашнего дня после разговора с Лаврентьевым не утихло сердцебиение, мне требовалось лечь, но я отправилась. Уж очень у Анны Андреевны был огорченный голос340. Мороз. Троллейбусы ползут еле-еле, и сквозь стекла, обросшие льдом, ничего не видать. Я долго стояла на остановке, долго стояла в троллейбусе, потом долго поднималась, этаж за этажом, на Никин восьмой (лифт не работает) и всю дорогу раздумывала, что же такое стряслось? Вернули Анне Андреевне окончательно «Поэму»? Эка невидаль – вернули! К этому она привыкла. Какая-нибудь корректура? Тогда голос не звучал бы трагически. Что-нибудь с Левой? Нет, время не то. С «Реквиемом»? Во всяком случае, думала я, попахивает Большим Домом.

Я не ошиблась.