Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2 (СИ) - Тигиева Ирина

— Каким образом тебе всегда удаётся уговорить меня действовать по-твоему?

— Мой дар рационального мышления, — я шутливо взлохматила его волосы. — Ну, и твой дар его признать.

Но, скорее всего, последним доводом в споре была "лавандовая" вилла — мой подарок. Мы посещали её часто, и всякий раз при виде цветущих кустов в глазах Доминика начинала светиться растроганность.

…Налюбовавшись на сиявшую, точно рождественская ёлка, Монтань де Бюрен, я прошлась по улицам и приобрела для Патрика несколько разноцветных неоновых палочек, продававшихся на каждом углу на радость туристам. Узкие улочки были переполнены, но не чувствовалось никакой суеты. Люди просто наслаждались тёплым осенним вечером, приветливым мерцанием свечей и весёлой музыкой, доносившейся со всех сторон. Всё-таки хорошо, что Доминик присоединится к нам позже и то ненадолго. Сомневаюсь, что под его ехидным взглядом смогла бы дурачиться с Патриком, как обычно. И Эдред, надо надеяться, не появится. Я видела его несколько ночей назад и вроде бы убедила держаться от Льежа подальше…

Я вдруг улыбнулась, сама не знаю почему. Наверное, потому что ночь была такой ясной, и отовсюду слышались смех и пение… И я радовалась встрече с Патриком. Мне вроде бы послышался его голос, но все звуки потонули в пронзительной мелодии волынок. По улице степенно двигалась группа шотладских музыкантов в традиционных килтах. Люди, некоторые — смеясь, некоторые — зажимая уши, расступались, пропуская их. Я рассмотрела фигурку Патрика, пробивавшегося ко мне сквозь толпу. Чуть дальше, явно не поспевая за мальчиком, пробирался отец Энтони, а ещё чуть дальше — отец Фредерик. Я радостно замахала им рукой… и окаменела… Неоновые палочки выскользнули из пальцев, я слышала, как они посыпались на асфальт… За спиной шедшего последним отца Фредерика выросла тень с аристократическим лицом, обрамлённым чёрными вьющимися волосами. Я различила руку, занесённую над головой ничего не подозревавшего преподобного отца и, дико закричав, бросилась к нему… Не знаю, зачем я это сделала. Спасти отца Фредерика было невозможно, и я это понимала. На мгновение перед глазами мелькнула его улыбка, тут же сменившаяся недоумением… а потом я уже не видела ничего, кроме крови… Она была всюду: на тротуаре, на лицах прохожих, на подсвечниках с потухшими свечами… и на мне… Словно сквозь пелену, доносились крики рвавшегося ко мне Патрика и надсадные всхлипывания отца Энтони, пытавшегося его удержать, и вопли разбегавшихся людей… А потом всё потонуло в хаосе… Всё, кроме ледяных глаз Арента, протянутой ко мне окровавленной ладони и тонких губ, произнёсших:

— Прости меня.

Жгучая боль пронзила грудь ниже ключицы, и я опрокинулась назад… Арент шептал что-то ещё, но я уже не различала слов. Обуглив плечо, боль волнами расходилась по телу — казалось, вместо крови, по венам бежит расплавленный металл. Меня выгнуло дугой, и только тогда я осознала, что лежу на земле… Я стиснула зубы, стараясь сдержать рвущийся наружу вопль, впилась ногтями в землю, пытаясь вернуть ощущение собственного тела, не дать ему потеряться в невыносимой испепеляющей боли… Но тела больше не было — только огонь, сжигавший то, что от него осталось. Вокруг нарастал беспорядочный шум, и пустота вокруг меня как будто ожила… Вероятно, я находилась в одном из самых жутких измерений нашего мира. Отвратительные твари окружали меня со всех сторон, бешено хохоча и строя рожи. Чудовищные змеи с белёсой чешуёй открывали дышащие слизью пасти и стягивали кожу с моих рук и плеч… Я зажмурилась, но это не помогло. Растрёпанные птицы с раскрытыми клювами, животные с искажёнными человеческими лицами, уродливые создания с паучьими лапами… Я по-прежнему видела их… Они кружились и кружились вокруг в дикой пляске, лизали кожу длинными красными языками, обдавая её болотной липкостью, терзали тело острыми когтями, смотрели на меня холодными глазами Арента и шептали неразборчивые слова его голосом… Я отчаянно пыталась вырваться, но твари не исчезали, и к ним прибавлялись всё новые. Меня затягивало всё глубже и глубже в живую кишащую кошмаром темноту… Если б только я смогла отключиться — отстраниться от собственного сознания, оставить его в этом кошмаре и бежать! И сознание, словно соглашаясь, начало медленно угасать… Наверное, это конец… И я ему рада. Но вдруг, будто последняя искра почти потухшего костра, в сознании возник образ. Очень красивое лицо, серебристые волосы, светящиеся янтарные глаза… Доминик!.. Ведь он ждёт меня там, за завесой этого ужаса!.. И Патрик, и отец Энтони, и Юнг-Су, и Ран-Чжу… и битва, которая решит судьбы наших миров…

Меня продолжало носить по всем кругам ада, но я сосредоточилась на одном: не закричать. Я знала совершенно точно: стоит дикому, дрожавшему в горле воплю вырваться за пределы сжатых губ — я сломаюсь… Превозмогая боль, я открыла глаза, глядя сквозь кривляющихся призраков на лицо Доминика. Оно казалось таким чётким, как если бы он в самом деле склонился надо мной. Снова и снова я мысленно повторяла его имя, цепляясь за него изо всех сил… И вдруг всё стало стихать. Призраки рассеялись, меня окутала тьма. На смену боли пришла лёгкость, настолько глубокая и абсолютная, что она скорее походила на небытие. Может, я и перестала существовать?.. Я ведь больше не видела, не слышала и не ощущала ни-че-го… И только так и не отключившееся сознание продолжало упрямо повторять: Доминик, Доминик, Доминик…

[1] Dies Irae (лат.) — день Гнева (или день Господа) нередко упоминается в пророческих книгах. Чаще всего понимается как день, связанный с концом времён.

День гнева — день сей,

день скорби и тесноты,

день опустошения и разорения,

день тьмы и мрака,

день облака и мглы,

день трубы и бранного крика

против укрепленных городов

и высоких башен. (Книга пророка Софонии, Глава 1, стихи 15–16)

[2] La Nocturne des Coteaux de la Citadelle (франц.) — ночь на склонах цитадели.

Конец