Прорыв под Сталинградом - Герлах Генрих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То, что я займусь филологией, казалось делом необратимо решенным. После первого, вяло начавшегося семестра в почтенной альма-матер Альбертина я, едва достигнув совершеннолетия, в первый раз надолго покинул родительский дом. Грызть науки за границей! Уж если уезжать, то как можно дальше – в Вену[173].
Другие подробности из биографии Герлаха (за исключением призыва в армию в 1939 году и участия в Сталинградской битве) нам до сих пор неизвестны, но кое-что можно реконструировать, прочтя неопубликованную семейную хронику. Начав учебу в Кёнигсберге, Герлах на два семестра перебрался в Вену, а четвертый окончил уже во Фрайбургском университете. Финансовые возможности, однако, не позволяли еще один “иногородний” семестр, но в этот критический момент вмешалось провидение, и дело получило неожиданную развязку: объявился младший брат матери Бруно Кордль, драматический тенор, всеобщий любимец, имевший ангажемент во Фрайбургском городском театре. Дядя предложил племяннику крышу над головой, питание и контрамарки в театр, родители обещали оплачивать учебу и ежемесячно высылать по 50 рейхсмарок на карманные расходы. Зимний семестр 1927/28 годов Герлах провел во Фрайбурге. Он записался на вводный семинар к внештатному университетскому латинисту Вольфгангу Алы. Профессор Алы был специалистом по греческой литературе и среди древнеримских авторов особенно выделял Тита Ливия. В рамках его семинара Герлах подготовил реферат о “Гражданине”, небольшом написанном гекзаметром эпосе, о происхождении которого в то время было мало известно[174]. Студент Герлах не разрешил загадку об авторстве, но использовал собранный материал в экзаменационной работе, где наглядно показал, что филологи-гуманисты периодически выдвигали похожие тезисы и аргументы[175]. О работе с восторгом отозвался тогда еще молодой – в 29 лет он стал преемником Вольфганга Шаденвальдта – кёнигсбергский филолог-классик Харальд Фукс, который предложил Герлаху зачесть исследование в качестве диссертации. Герлах отклонил, на тот момент он уже пообещал знаменитому Йозефу Надлеру, преподававшему в Кёнигбергском университете с 1925 года, войти в его команду аспирантов, которая готовила грандиозный научный проект, посвященный Иоганну Георгу Гаману. Однако Надлер, автор нашумевшей “Истории немецкой литературы в типах и ландшафтах”, неожиданно покинул Кёнигсберг, последовав приглашению в Вену[176]. На этом амбиции Герлаха поступить в аспирантуру закончились. Он продолжил учебу и весной 1931 года сдал первый государственный экзамен. Через пару месяцев перебрался в Тильзит, где в течение года проходил педагогическую практику, а по возвращении получил место в родной Вильгельмовской гимназии и там осенью 1933 года сдал второй госэкзамен. Но, как он вспоминает, перспективы найти работу высвечивались тогда не очень радужные:
Из ведомства по делам образования пришло письмо, размноженное на гектографе и извещавшее новоиспеченного асессора о том, что в обозримом будущем о получении места или даже временной педагогической деятельности нечего и думать. Как же быть? Мне необычайно повезло, и с октября месяца я наконец нашел работу в военном училище городка Остероде, где приходилось вкалывать до глубокой ночи. Я пробавлялся булочками с паштетом, запивая их чаем мате и отчаянно копил деньги[177].
20 апреля 1934 года Генрих Герлах и его давняя подруга Ильзе Кордль поженились в Кёнигсберге. Вскоре после свадьбы молодожены переехали в Элк Мазурской области, где Герлах устроился “максимальным сроком на шесть недель” в среднюю школу для мальчиков[178]. Шесть недель в Элке, живописно расположенном на берегу одноименного озера, растянулись для Герлахов на десять лет. Однако главу семейства Генриха Герлаха призвали из рядов запаса в вермахт уже 17 августа 1939 года:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Один из последних августовских дней рокового 1939 года. Тридцать градусов в тени. Солнце немилосердно палило над городским стадионом Фрейштадта недалеко от польской границы. Вот уже два дня мы бедовали здесь в палатках, питаясь гороховым супом из походной кухни. Мы – 228-й батальон связи на конной тяге – кучка ландверовцев, сформированная по большей части из второочередников Эльбинга и ближайших окрестностей. В воздухе чувствовалось недоброе, накануне нам раздали боевые патроны. В должности унтер-офицера и начальника команды по налаживанию радиосвязи я прилагал отчаянные усилия, чтобы понять лошадиную науку и научиться худо-бедно держаться в седле. В холщовых штанах, с обнаженным и обожженным солнцем докрасна торсом мы скучали на поле, где не росло ни одного деревца, и каждые пару минут обрызгивали лошадей водой из шланга[179].
О других этапах военной биографии Герлаха в его мемуарах больше нет никаких упоминаний. Лишь однажды говорится, что зимой 1940/41 года они стояли в Париже, где Герлах уже бывал студентом. Но тогда атмосфера в оккупированной французской столице, если верить тексту, царила подавленная:
Центр города для немецких солдат был закрыт, попасть туда позволяло лишь специальное разрешение. На наше отделение командование выделило три пропуска, которыми офицеры пользовались по очереди. Так я снова увидел город, и на этот раз он предстал в совершенно другом свете. Особого ущерба война ему не нанесла, но куда ни глянь – повсюду унылые серые здания, залитые слякотью улицы, утопающие в густом тумане промозглой зимы. Люди: подавленные, голодные и промерзшие до костей, еще не оправившиеся от страшного и стремительного поражения (…) Ни де Голля, ни Сопротивления – всего этого еще нет. Робкие разговоры о сотрудничестве, о Марселе Деа и новом социализме, тайные надежды на маршала Петена, великого старика из Виши, который предотвратил самое худшее. С корректными оккупантами обращение подчеркнуто вежливое. О темных делах СС или гестапо ни сном ни духом[180].
Далее запись, сделанная наспех, о том, что последовало после оккупации Парижа:
В один из мартовских дней неожиданный приказ сниматься. Очертя голову все ринулись вперед, по уши ввязались в югославскую авантюру и вскоре после этого – в безумную войну против Советского Союза, от которой по-хорошему предостерегали французы – куда более дальновидные, чем наш брат[181].
Вот только как и когда Герлах успел дослужиться до обер-лейтенанта? Как ни парадоксально, но ответ на этот вопрос содержит личное дело, заведенное в советском плену, где сам Герлах подробно перечисляет, в каких боях участвовал, когда и какое звание получил: с февраля по апрель 1940 года он проходит курсы подготовки будущих офицеров в Галле и оканчивает их в чине вахмистра. В апреле 1940 года следует перевод в Кёнигсберг в 1-й батальон связи. С августа 1940-го Герлаха снова переводят в 228-й батальон связи, в Вестфалию. 1 сентября назначается лейтенантом запаса и с декабря 1940-го по апрель 1941-го исполняет обязанности командира взвода в оккупационных войсках во Франции, после чего его перенаправляют в Югославию (апрель 1941-го), но только на месяц. В июне 1941 года он уже офицер 16-й мотострелковой дивизии, а с 22 июня – участник “русской кампании”. 24 июля новое назначение: на должность начальника отделения разведки и контрразведки 48-го танкового корпуса. 1 июля 1942 года его производят в обер-лейтенанты. С 24 октября 1942 года доверяют руководство отделом разведки и контрразведки при штабе 14-й танковой дивизии[182].