Городская фэнтези — 2008 - Анастасия Парфёнова

Квинт нёсся сквозь тьму, перемежаемую срезами жизней. Это была решётка из вибрирующих от ужаса прутьев — вечная и безвыходная тюрьма вселенной. Её камеры были обиты мягкой материей упований. Упругим слоем служили надежда, милосердие, любовь, вера в Бога, созидание, продолжение рода. Слой был ровно такой толщины, чтобы узники не расшибали себе головы о стены. А под ним — нержавеющая сталь.

Прав был этот проклятый Леонард: только теперь до Квинта стало доходить, насколько чудовищно заблуждение, в котором он пребывал до сих пор, — заблуждение худшее, чем слепота, уродство и все смертные грехи вместе взятые. Однако это осознание не освободило его — по крайней мере пока не освободило. Он по-прежнему был сгустком чего-то сомнительного, вдыхаемым или выдыхаемым невероятной глоткой, но механизм того, как происходит опыление смертью, постигнуть ему было не дано.

В какой-то момент он вдруг оказался в салоне машины, которая летела по ночному шоссе. Грохотал рок, способный вынуть душу из тела, если бы это уже не свершилось с ним. Человеку за рулём, похоже, никакая музыка не казалась слишком громкой — не иначе, тот пытался сбежать от ревущей тишины. Квинт «видел» его из точки, которая находилась где-то за левым плечом чуть выше уха. Очевидно, водитель что-то почувствовал — он вздрогнул и невольно оглянулся. Квинт понял, что тот неведомым образом ощутил его бесплотное присутствие. Замешательство длилось всего пару секунд. Этого оказалось достаточно.

Впереди вспыхнул свет. Слишком яркий свет последней истины. За мгновение до столкновения со встречным автомобилем человек в машине, наполненной роком, тоже был ослеплён этим светом. Потом всё померкло.

Во второй серии сна Квинт скитался рука об руку с мертвецом в лабиринтах смерти, и там не нашлось ни единого слова, ни единой ассоциации или откровения, которые он смог бы захватить с собой, вернувшись в эту неправильную, омрачённую, противоестественную явь.

Прошло трое суток. Маргарита так и не появилась на работе. Квинт знал, где она живёт, и наведался к ней домой. Некоторое время он обманывал себя, наблюдая за тёмными окнами. Как и двадцать лет назад, у него даже мысли не возникло заявить об исчезновении человека. Из свидетеля он автоматически и очень быстро превратился бы в единственного подозреваемого. Он не задумывался над тем, что им руководило в большей степени — благоразумие или эгоизм. Но трусом он не был точно. Хотя бы потому, что неделю спустя снова собрался на Лысую Гору. И в этом своём глупейшем намерении он не пытался искать мотив. Так же, как не пытался обзавестись оружием.

На этот раз он не брал такси, а доехал на автобусе до конечной. Преодолев пешком пару километров, он вышел на Круглую площадь. Старухи и старички выглядывали из окон и настороженно смотрели ему вслед, напоминая своим присутствием о том, что никто не хочет жить по соседству с Лысой Горой и близлежащие районы тоже постепенно вымирают.

Шагая по Розовому бульвару, он испытывал странные, трудносочетаемые чувства. Ему пришло в голову, что он, кажется, сомневается в том, выполнила ли некая сила, пожелавшая принять облик профессора Леонарда, условия заключённой сделки.

Он отправился на Гору среди бела дня, но, чем выше поднимался, тем глубже становились сумерки, как будто глаза постепенно теряли способность видеть свет. В этих неестественных сумерках он двигался уже знакомым маршрутом по взломанному растениями тротуару мимо домов, которые поджидали лунатиков, сбежавших за край ночи, мимо тишины, заключавшей в себе всю невнятную азбуку глухонемого божка Горы, мимо фонарных столбов с развешанными на них призраками света. Его сердце наливалось соком проклятия.

Услышав ржавый скрип за спиной, он не удивился и решил не оглядываться. На этот раз велосипедистов было трое. Они обогнали его, без труда крутя педали, хотя дорога была разбитая и шла в гору. Краем глаза он успел заметить только бледные лбы и носы — остальное было скрыто под капюшонами и длинными плащами. Ему показалось, что двое из троих — женщины. Впрочем, это не имело значения.

Свернув в переулок, он вскоре увидел дом, где их с Маргаритой принимал профессор Леонард. Само собой разумеется, дом был заброшен и полуразрушен — возможно, даже в большей степени, чем особняки, стоявшие по соседству. На ум приходила старуха, дорого заплатившая за операцию по омолаживанию.

Квинт открыл калитку, висевшую на ржавых петлях, и прошёл по наплывам земли и песка, оставшимся после дождей. Дверь была заколочена, но он без особых усилий сорвал прогнившие доски. Изнутри на него дохнуло сыростью и тленом. Без сомнения, это была резиденция Леонарда, только пришедшая в полное запустение. Относительно сухие углы были затянуты серым бархатом паутины. В тех местах, над которыми прохудилась крыша, стояли невысыхающие лужи.

Квинт ступил на вспученный паркет и ощутил, что пол колеблется под ногами; при каждом шаге из щелей выплёскивалась грязь. Он всё-таки прошёл в кабинет, где картина была примерно такой же: покрытые плесенью стены, диван со вспоротым брюхом, покосившиеся кресла, испорченные холсты. Неплохо сохранилась только таинственная воронка на подставке из нержавеющей стали. Она была обращена раструбом к стене и чем-то напоминала забытый реквизит для ретро-фильма.

Квинт, конечно, не стал испытывать судьбу.

Его покинула тревога, но не было и подлинной удовлетворённости. Пустота поселилась внутри прочно и надолго. Минуло время жутких чудес. Снова воцарилась спасительная серость.

Квинт не ждал ничьего возвращения. Жертвоприношение на Лысой Горе — это был билет в один конец, даже если всё было подано как эксперимент с пересадкой сознания и сдобрено интеллигентной беседой. Он остался со своей неподвижной жизнью, книгами, работой и ночной тишиной. Иногда он заходит в «ВООКашку» и покупает книги у продавщицы, которая сменила Маргариту. За всё время они не обменялись и десятком фраз. Им не о чем говорить друг с другом.

Квинт окончательно закрыл вопрос о смысле своего существования. Возможно, он был единственным, кто извлёк пользу из всей этой истории. Во всяком случае, ему больше никогда не снились кошмары о Доме на Лысой Горе. Правда, иногда он видит мёртвых девушек, которые медленно катят на велосипедах по шоссе из нигде в никуда. Он точно знает, что это девушки, но образы их лиц ускользают, и то, что ему, посланнику смерти, отказано в таком пустяке — узнавать приговорённых, — наполняет его невыразимой скорбью. Внезапно ощутив его присутствие, они оглядываются через плечо, шарахаются в сторону и гибнут под колёсами тяжёлых грузовиков, которые мчатся по встречной полосе.