Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Джованни ворвался в комнату, увидел убегающего Паоло, выхватил шпагу, — увидев это, Франческа бросилась между ними, но муж уже замахнулся для удара, не удержался и пронзил грудь жены, вытащил шпагу и теперь уже покончил с беззащитным Паоло.

Оставив мертвые тела, он уезжает туда, откуда приехал.

Прямо-таки оперное либретто, с этой стороны возразить нечего. Но, читая текст без музыки, встречаем двух старых знакомцев — странствующие сюжеты старинной новеллистики: первый — подмена жениха, второй — тайно возвращающийся домой муж. Ну хорошо, допустим, в жизни порой повторяются ситуации, придуманные поэтами. Но само двойное убийство! Франческа бросается меж двоих мужчин, причем занимает такое положение, что шпага мужа попадает ей прямо в сердце.

А Паоло? Сильный молодой мужчина просто обязан сорвать плащ с гвоздя, не жалея, даже если плащ порвется. Он обязан бежать либо уж вскочить назад в комнату и обнажить свою шпагу. Страшно даже вообразить до такой степени искусственно поданную ситуацию.

Но излишне анализировать дальше. В противовес рассказу Боккаччо выстроим достоверно известные биографические данные героев.

Свадьба состоялась в 1275 году. Паоло к тому времени был уже шесть лет как женат, имел двоих детей. Франческу отдали замуж восемнадцати лет; ко времени убийства в 1285 году ей уже исполнилось 28. От мужа у нее уже была дочь, Конкордия.

Таким образом, они прожили уже десять лет под одной крышей, в кругу единой семьи, когда муж заподозрил что-то и подстерег их. Иными словами, как ни прекрасны, как ни трогательны стихи Данте, и как бы ни брал за сердце образ увлекаемой вихрем страсти голубиной пары, — в реальности все по-другому. Не зачарованные поцелуями Ланселота и Гвиневеры пали они друг другу в объятия, и не о минуте забвения идет речь — признаем откровенно — речь идет о длительной любовной связи между женой и братом мужа.

Еще один вопрос. Летописцы сходятся в том, что строка у Данте «Любовь вдвоем на гибель нас вела» может означать, что Джованни одним ударом пронзил их обоих.

Энгр сделал несколько набросков так взволновавшей его сцены: Франческа лежит в кресле, Паоло на коленях припал к ней — так, при большом желании еще можно вообразить этот один удар.

Летописцы, однако, рисуют иную картину. Латинская хроника Джованни да Серравалле сухо и объективно сообщает о том, что муж, узнавший обо всем от своего шпиона, подстерег их и покончил с обоими сразу, убил их во время объятий, то есть в позах, исключающих всякие сомнения. Unum super alium.

Теофило Бетти свою хронику Песаро написал по-итальянски. О важнейшем моменте он сообщает следующее: «Они были застигнуты Джованни, когда упражнялись в самом интересном и наиболее полном восторгов деле, какое природа диктует смертным».

Франческу у Данте надо отличать от Франчески исторической. Пусть она останется для читателя кающейся за один миг самозабвения, тихим, достойным сочувствия созданием. Дело исторической науки судить о второй Франческе, когда эта наука делает выводы о нравах той эпохи.

Там нашлись отрицатели явно греховной любви, тут не хотели поверить, что может существовать длящаяся двадцать один год небесной чистоты идеальная любовь. За двадцать один год — двести девяносто семь сонетов, шедевров итальянской лирики, и все к одной женщине, Лауре. Любовь и только любовь; радостей мало, зато много страданий, и никакой надежды на воплощение мечты.

Неудивительно, что нашлись сомневающиеся, они не верили в реальное существование Лауры, полагая, что ее никогда и не существовало, просто поэтическая фантазия автора создала некий образ, которому он изливал свои волнами набегавшие чувства.

В миланской библиотеке Амброзиана хранится один раритет: том «Кодекса Вергилия». Когда-то он принадлежал Петрарке. Не только роскошный титульный лист — произведение рук Симона Мартини{Мартини Симоне ли (ок. 1280–1344) — итальянский живописец, ученик Джотто, друг Петрарки, для которого он создал портрет Лауры. Петрарка посвятил своему другу, считавшемуся одним из величайших художников своего времени, два сонета. — Прим. ред.}, но и собственноручные заметки Петрарки на полях придают этой книжной редкости особую ценность. Среди заметок вот эта, сделанная на латыни, отметает все сомнения в существовании Лауры.

«Лаура, прославленная своими добродетелями, и которую я долгие годы славил в моих песнях, впервые предстала мне 6 апреля 1327 года в Авиньоне, в церкви св. Клары, так же в апреле месяце и в тот же час 1348 года этот чистый свет угас. Я в то время находился в Вероне, ах! ничего не ведая о моем несчастий. В Парме настигла меня роковая весть 7 мая. Это прекраснейшее, невинной чистоты тело вечером того же дня похоронили в церкви минориток. Я полностью уверен, что она возвратилась туда, откуда сошла к нам, — на небеса. Чтобы живо сохранить жестокое воспоминанье, я записал эти горчайше сладкие строки в эту книгу, которую так часто перелистываю. Теперь уже нет для меня ничего желанного в жизни, порвана сильнейшая привязанность. Если мой взор будет часто падать на эти строки, они будут предупреждать меня, что наступает время, когда и мне следует уйти. И это будет легко, если задумаюсь о событиях минувшего, его бесплодных стараниях и тщетных надеждах».

Итак, Лаура была не просто поэтическим образом. Она жила земной жизнью, ходила по этой земле, даже если и не сошла на нее с небес. При жизни о ней еще было известно, кто она такая, но с тех пор память стерлась.

В 1764 году французский аббат до Сад выпустил трехтомный труд о жизни Петрарки. («Mémoires sur la vie de François Pétrarque»). Удалось, — говорит он между прочим, — разыскать документы и другие доказательства, что женский идеал Петрарки тождествен дочери авиньонского дворянина Одиберта де Нове Лауре, супруге дворянина Уго де Сада. Однако нашлись любопытствующие, кто перепроверил факты, приводимые аббатом, они утверждают, что данные эти подозрительны, вполне возможно, что он сам придумал их, чтобы прославить фамилию Сад.

Прочитавшему несколько сонетов из «Canzoniere» без особых разысканий бросится в глаза то, что сеньоры Лауры де Нове они ни в коем случае не касаются. Потому что эта дама за этот период времени родила своему мужу десятерых детишек. Просто невообразимо подозревать увенчанного лаврами поэта Италии в том, что он двадцать один год пленялся и воздыхал о добропорядочной матери семейства с десятком ребятишек. Приведем в качестве примера один сонет, написанный поэтом по тому случаю, что он утаил перчатку Лауры с ее правой руки:

Прекрасная рука! Разжалась тыИ держишь сердце на ладони тесной,Я на тебя гляжу, дивясь небеснойХудожнице столь строгой красоты.Продолговато нежные персты,Прозрачней перлов Индии чудесной,Вершители моей судьбины крестной,Я вижу вас в сиянье наготы.Я завладел ревнивою перчаткой!Кто, победитель, лучший взял трофей?Хвала, Амур! А ныне ты ж украдкойФату похить иль облаком развей!Вотще! Настал конец услады краткой:Вернуть добычу должен лиходей.(пер. Вяч. Иванова)

Возможно ли себе представить, чтобы такие стихи адресовались добропорядочной матери многочисленного семейства, плодящейся словно крольчиха, и так воспевались материнские руки, и днем и ночью занятые хлопотами в детской?

Но давайте подведем итог: Лаура действительно жила на свете, но что она была за человек — этого мы никогда не узнаем. И это даже хорошо, потому что сравнения пошли бы только в бесплодную тягость историкам литературы.

Мы знаем только, что в период создания песен в честь Лауры Петрарка жил вполне земной жизнью. Бог даровал ему двоих детей: Джованни, родившегося в 1337-м, и Франческу — в 1343 году. Поэт признал их перед Богом и законом.

Драма Александра Дюма-младшего, имевшая огромный успех, открыла моду на фальшивую романтику падших, но очистившихся в горниле настоящей любви девиц. Реальный прообраз дамы с камелиями еще как-то заслуживает слез сочувствия со стороны чувствительных душ, но не в плане искусственно нагнетаемой драмы вокруг духовного очищения, а потому, что она была больна, смертельно больна.

Родилась она в маленькой нормандской деревеньке 16 января 1824 года. Настоящее ее имя — Альфонсина Плесси, но, попав в Париж, она вместо Альфонсины приняла более симпатичное имя Мари, а уже потом решила «облагородить» свою фамилию начальным слогом «дю» и превратилась в Мари Дюплесси. У Дюма она выступает как Маргарита Готье, а в «Травиате» заливается соловьем под именем Виолетта; в одном американском фильме она же потрясает простодушного зрителя таинственным именем — Камилла, роковая женщина! Разгадка в том, что переводчик на английский язык почел остроумным превратить английское camellia в имя собственное и заменить им Маргариту.