Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прохор Матвеевич соглашался и с этим рукавицынским мнением, памятуя, что и его собственное сердце есть организм чувствительности.
— Ты же, Павел, — прогульщик! — осторожно замечал Прохор Матвеевич, чтобы в его словах не слышался упрек.
— Ясное дело! — соглашался Рукавицын. — А ты думал, кто же я, если само сердце требует разгула?
Рукавицын опрокидывал очередной стакан водки, будто его разгульное сердце требовало влаги, и продолжал:
— А что мне, дружок, не гулять, если в своем ремесле я разбираюсь, как в пяти пальцах? Я ведь, друг, бетонщик первой руки.
Приостановив на время разговор, Рукавицын неторопливо прожевывал огурец, хрустящий на зубах.
— Меня недавно на постройке гиганта хотели завязать на буксир, а я им в ответ: «Смотрите, не захлестнитесь, друзья, сами вы в тесном хомуте тужитесь…»
Остатки водки в графине Рукавицын допивал из горлышка и после ударял дном графина по столу.
— Знаешь ты, Проша, отчего я пью? — восклицал Рукавицын. — Оттого, что сукины дети на свет пришли: спешат за социализмом, а что толку, если мою кожу, содранную в работе, потратят при социализме на сапоги. Мне, друг, сапоги подавай теперь…
Прохор Матвеевич будто бы чувствовал за собой вину, так как несколько пар сапог им были заготовлены впрок. Он поднимал ногу вверх и осматривал носки сапог.
— Ты что на свои сапоги глаза пялишь? — вопрошал Рукавицын. — Али мне хочешь подарить?..
Прохор Матвеевич пугался неожиданного вопроса и тихонько произносил:
— Если хочешь…
— Я же к примеру сказал, дурак!.. — упрекал его Рукавицын.
Но дабы не дать Прохору Матвеевичу позабыться, Рукавицын нагибался, ощупывал мягкие голенища его сапог.
— Впрочем, разуйся-ка, я примерю, — добавлял он.
Павел Рукавицын таким же способом добывал себе белье, пиджаки, пальто, и Прохор Матвеевич убеждал себя в том, что несостоятелен данный текущий момент, раз рабочий задаром выпрашивает обувь и белье…
Прохор Матвеевич, слушая Рукавицына, задавал себе вопрос: не есть ли действие последнего сокрытое воплощение протеста массовых людей против текущей действительности?..
Уходя за далекие пределы действительности, Прохор Матвеевич облегчался: карета прошлого уже стояла у парадного подъезда его небольшой квартиры; в парткоме был решен вопрос о снятии его с должности директора Комбината общественного благоустройства, учреждения, строящего металлургический гигант.
Прохор Матвеевич открыл окно, улица была молчалива и покойна. Он услышал где-то вдалеке одиночный голос, который заканчивал куплет массовой песни сочинения Бедного Демьяна:
Без тебя большевики обойдутся!
Прохор Матвеевич оробел, отошел от окна в глубину комнаты и тихо загрустил.
8. У ПОСЛЕДНЕГО ПРИЧАЛА
Марк Талый неким образом внешне видоизменялся: он еженедельно стал промывать голову, густо ее намыливал, отчего по просушке его волосы имели пышность, не топорясь, как прежде, косицами. Если раньше он брился от случая к случаю, то теперь делал это в установленный срок — через каждые два дня.
Что, собственно говоря, случилось с Марком, если в прошлом он столовую вилку пользовал как гребешок, а острое перо в еде заменяло ему вилку?..
Марк Талый, будучи торопливым от природы, устремляясь вперед по общественной стезе, в домашнем же быту не замечал, что лежало перед его носом: ложка или карандаш.
Иные, вышедшие одновременно с Марком из открытых классовых боев, обретали некий покой, утучнялись, пили соразмерно, ели в установленный час, а друзей на дому принимали в определенные дни.
Марк ушел с поля битвы в шинели политкома и, содрав соответствующие его должности ромбо-кубиковые отличия, шел в той же шинели на все мирные форпосты социалистического оборудования.
Марк не утучнился в объеме, ибо ел он без установленного времени и, съевши много однажды, не обременял желудка в дальнейшем. Он не пользовался услугами медицины, полагая, что лечебный режим, установленный для работников умственного и административного труда, мог бы понизить ускоренность строительных темпов.
Марк сохранил не только внутреннюю, но и внешнюю молодость, чему завидовали его друзья-сверстники. Его боевые друзья до некоторой степени обрюзгли, и их крутые лбы покрывалися частыми морщинами. Он же не создал для себя уюта, а довольствовался скромным жильем, где строгость комнатных стен заменялась бытовым произволом.
Себя Марк рассматривал как сторожевое лицо, наблюдающее за сокровенностями текущего мира, стоя на обширной открытой площади и проникая оттуда в отдаленное будущее.
Личный быт Марка походил на внутренний вид постовой будки, где была возможность сторожевому лицу либо укрыться от зноя, либо отеплиться от стужи, смотря по времени года.
Внутреннее оборудование постовой будки не есть чья-либо постоянная принадлежность, но тем не менее ее стены никогда не бывают опустошенными. Какой-то имярек поставил на стене и отдаленную дату о своем пребывании в будке, но, кажется, что означенный имярек находится и поныне в убогой внутренности будки и остатки не допитого им чая находятся на дне потускневшей эмалированной кружки. Посередине будки та же чугунная печь, где просушивается нательное белье и на раскаленную плиту падают насекомые.
Бытие, походимое на внутренность постовой будки, было будто бы необходимой принадлежностью Марка, поспевающего на все форпосты социалистического оборудования. Что же в конце концов случилось с Марком, если он стал еженедельно промывать голову и через установленные двухдневные промежутки выбривать лицо?..
Как-то раз, идя по улице, Марк почувствовал, что у него под вспотевшей подмышкой немного саднеет. Осмотревшись для предосторожности, он извлек пальцем паразитное насекомое, утучнившееся на его телесном худосочии.
В обычное время Марк не почувствовал бы укуса на ходу: быть может, от усталости, только во сне он почесал бы на этом месте.
Наблюдая за ходом строительства металлургического гиганта, Марк больше всего тяготился его неприглядным видом, присущим всему, что по первоначальности воздвигается: опутанный настилом и подпорочными стойками лесного материала, облик сооружения походил на гигантский скелет доисторических животных, кости коих покрылись налетом заскорузлой плесени.
Марк явно тяготился внешним видом первоначальности сооружения и тогда не почувствовал бы беспокойства от укуса паразита, но он ощутил укус тогда, когда корпуса были очищены от строительной шелухи и имели усовершенствованный приглядный вид, ласкающий посторонние взоры. Асфальт и цемент, стекло и железо, бетон и кирпич, сочетавшись в стиле, прочно утвердились на забутованном грунте бывшего пустыря.
Сооружения возвышались над городом, над низинами, превратив отдаленные загородные пустыри в благоустроенное центральное место.
Марк раздавил паразита ногтем, догадавшись, что постовая будка, определявшая его бытие, отныне сожжена. Он ощутил чувство школьника, который в последний раз
