Анастас Микоян - Андрей Викторович Рубанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё одна цитата: «Американские газеты, журналы, радио и телевидение были настолько перенасыщены Анастасом Микояном и уже так долго, что когда настал час его прибытия на гала-банкет во Фресно, то даже самые отъявленные циники и злостные недоброжелатели среди армян пришли в невольное замешательство и принялись репетировать, что они ему скажут, если им доведется встретиться с ним лицом к лицу:
— Ах, Микоян, джан-джан! Мы вас так любим!»
Наконец Сароян приводит прямую речь Анастаса Микояна: «Я всю жизнь отвечаю на каверзные вопросы. Но здесь и сейчас прошу снисхождения. Трое президентов вашей страны, с которыми я встречался и работал над судьбоносными мировыми проблемами, задавали мне нешуточные вопросы, на которые я отвечал к их удовлетворению. Возможно, следующий президент задаст мне вопросы, поднятые вами, и тогда я отвечу на них, и если это вас еще будет интересовать, мои ответы появятся в американских газетах».
Ещё одно доказательство того, что художественный текст оказывается точнее и богаче, нежели сухой факт, вскрытый учёными историками.
История как наука является частью культуры, а культура состоит из того, что записано и отображено. Остаётся только то, что записано.
Кто бы знал о сахалинских каторжанах, если бы Антон Чехов не написал свою книгу?
Кто бы знал о колымских лагерях, если бы Варлам Шаламов не оставил о них уникальное художественное свидетельство?
Кто бы знал о психическом заболевании Сталина, если бы Микоян — один-единственный — не оставил об этом однозначного письменного свидетельства?
Писатель Василий Авченко в начале 20-х годов нынешнего, XXI века выдвинул теорию, согласно которой географическое пространство формируется художественным словом. По его версии, если бы, например, Русская Аляска была бы описана каким-либо квалифицированным литератором в большом романе — она бы не была продана. Аляска не попала в культурное поле России и выбыла из поля политического и географического. И наоборот, повесть Владимира Арсеньева «Дерсу Узала» (1923), вышедшая в нужное время, крепко привязала дальневосточный Приморский край к российской культуре. Уссурийская тайга попала в культурное поле, как и берёзовые рощи средней полосы.
Поэтому к рассказу Сарояна следует отнестись серьёзно. Это свидетельство независимого, неангажированного художника, не имеющего отношения к советской подцензурной литературе. Уильям Сароян точен, наблюдателен. И он, что ещё важнее, добр к своим персонажам, он их любит, даже когда высмеивает. И что же? Сароян открыто восхищается Микояном, описывает его едва не как сверхчеловека. Микоян огромен. Он открыт, дружелюбен, весел, он шутит, танцует, пьёт и не пьянеет, но при этом его речи выверены до последнего слова; его нельзя смутить. И разумеется, он подавляет всех своим весом и авторитетом: деятель, работавший с Лениным и Сталиным, встречавшийся с Рузвельтом, Трумэном, Эйзенхауэром, Джавахарлалом Неру, Мао Цзэдуном, Ким Ир Сеном, Хо Ши Мином — человек с самого верхнего этажа глобальной политики, один из полусотни титанов, вершащих судьбы земного шара.
Визит был «официально-неофициальным». По итогам поездки Микояна в США не было оформлено ни одного официального заявления.
Он два раза встречался на переговорах с Эйзенхауэром, пять раз — с государственным секретарём Даллесом, дважды — с вице-президентом Никсоном. А также с министром финансов Робертом Б. Андерсоном, министром обороны Нилом Макэлроем, министром торговли Льюисом Страусом, главой ЦРУ Алланом Даллесом. И это далеко неполный список. Полуофициальные встречи (под протокольную запись) чередовались с кулуарными беседами, без записи. По-английски Микоян не говорил.
Он предложил Эйзенхауэру устроить встречу с Хрущёвым. Президент США ответил отказом, и сообщил, что дело будут улаживать на уровне министров иностранных дел. Эйзенхауэр держался жёстко, но и Микоян тоже. Все предложения советской стороны — нейтральный статус ФРГ и ГДР, отказ от размещения американских ракет — были отвергнуты. Но Микоян на согласие и не рассчитывал. Его задача была совсем другая: донести до руководства США желание политического компромисса. Ультиматум Хрущёва не будет исполнен, СССР не намерен начинать Третью мировую; ситуацию нужно закрыть тихо, аккуратно, без шумихи.
Нужно отдать должное Эйзенхауэру и его команде. Конечно, приезд Микояна они восприняли как проявление слабости. Американский переговорщик не поехал в Москву; зато советский поехал в Вашингтон. Но победных комментариев не последовало. Все, кто мог бы плюнуть в сторону Кремля — прилично промолчали.
Микоян аккуратно довёл, что заявления Хрущёва по Западному Берлину по сути верны и соответствуют генеральной линии СССР, но при этом они слишком резки, радикальны, эмоциональны и преждевременны. Их следует рассматривать как программные, а не как практические. Войны никто не хочет. Особенно не хочет СССР, недавно переживший огромную разрушительную войну. Эйзенхауэр всё понял: Кремль и лично Хрущёв готовы отступить, но без ущерба для репутации. Это был классический микояновский компромисс: достижение результата путём взаимных уступок. В случае Западного Берлина Кремль отказывался от идеи его поглощения, но взамен хотел навязать Западной Германии нейтральный и безъядерный статус. Эйзенхауэр этот план отверг.
В конце концов американские ракеты всё же приехали в ФРГ, это создало большой узел напряжённости, существовавший вплоть до распада СССР. Но американское общество отреагировало на визит Микояна очень благожелательно. Коммунистическая ядерная угроза хорошо продавалась. Сообщения о московских коммунистах с атомными бомбами щекотали нервы обывателей. Приезд авторитетного кремлёвского ветерана, предложившего мир, пусть и неофициально, был воспринят едва не с восторгом. Ну и конечно, Микоян купил американцев за их же деньги. Америка увидела свободного, раскованного, весёлого человека, похожего скорее на итальянского мафиозо. Потом это сходство с лидером мафии будет только усиливаться. В конце 1960-х Анастас Микоян — всегда в превосходном костюме, с зачёсанными назад волосами, высоким лбом, пронизывающим взглядом и аккуратными усами — станет буквально копией дона Корлеоне.
Ничто в этом человеке не указывало на то, что он на
