Сатурн почти не виден - Василий Ардаматский

Рая еще раз полистала скучнейшую и непонятную ей книжку о пластических массах. И со страхом ждала поездки на выставку.

А поездка прошла прекрасно. На экспонатах были таблички — знай читай да переводи на немецкий. И Гернгросс ни разу ни о чем не переспросил. Было видно, что дело это он знает и ничем удивить его тут нельзя.

На другой день Рая с утра без дела слонялась возле бюро обслуживания. Потом ей это надоело, и она вызвалась подбирать газетные вырезки. А Гернгросс с тремя туристами из Японии отправился утром в Третьяковскую галерею. Рая проводила его до машины.

— Не обижайтесь на меня, Рая, — сказал Гернгросс. -

Но переводить картины так же нелепо, как и балет.

В Третьяковской галерее Гернгросс сначала пристроился к экскурсии немецкой молодежи из ГДР. Экскурсовод на хорошем немецком языке рассказывал довольно интересные вещи, и Гернгросс не скучал. Его только раздражали шедшие вместе с ним чересчур уж самоуверенные парни и девицы из этой Германии Ульбрихта. В конце концов он отошел от них и, беспорядочно бродя по галерее, зашел в зал, где экспонировались русские иконы.

О, это очень интересно! Кто-то из людей его круга говорил, что русские иконы бесподобны и стоят грандиозных денег. Гернгроссу особенно понравилась одна из них, написанная на плохо отесанной доске. Казалось, из самых ее пор проступало женское лицо со спокойными, чуть грустными глазами. Гернгросс не удержался и потрогал икону пальцем: ему не верилось, что на доске есть слой краски.

— Гражданин! Руками трогать запрещается! — гулко прозвучало в пустом зале.

Гернгросс отдернул руку и оглянулся. На него строго смотрела худенькая женщина в форменном халатике галереи. И вдруг он увидел, что ее глаза расширяются, она хочет закричать… и не может. Гернгросс невольно сделал шаг назад. Он понимал только одно: эта женщина его знает. Он быстрыми шагами прошел мимо нее, а оказавшись в соседнем зале, еще быстрее устремился к выходу. Во дворе, расталкивая людей, он стремительно прорвался к воротам.

Счастье! Из такси вылезли и направились к галерее две дамы. Гернгросс вскочил в освободившуюся машину.

— Скорей вперед!

Водитель, не очень торопясь, включил скорость, и машина покатилась по переулку.

В это время к милиционеру, дежурившему у подъезда галереи, подбежала женщина в форменном халатике. Показывая на удалявшееся такси, она, тяжело дыша, произнесла отдельные слова:

— Гестапо!.. Палач!.. Арестуйте!.. Гестапо!..

— Сперва, гражданочка, успокойтесь, — степенно посоветовал ей милиционер, но на всякий случай все же посмотрел вслед такси и заметил про себя его номер: не то 30–32, не то 30–37. Машина была уже далеко… — Ну успокоились, гражданочка?

— Боже мой! Берите же машину, догоняйте! Он же удерет!

— Гражданочка, скажите толком, что случилось.

Хищение?

— Да нет же! Вот тот, что уехал… Это палач гестапо… Бил меня… Мучил… Когда война была… Я его узнала… Он испугался и бежать…

— Вот теперь все ясно. Как ваша фамилия?

— Олейникова. Лидия Викторовна Олейникова. Я тут работаю.

— Это вижу. Погодите. Я сейчас.

Милиционер прошел к своему постовому телефону, вызвал дежурного по городу и сообщил о происшествии:

— Да… 30–32 или 30–37. Светло-серая. Фамилия заявителя — Олейникова Лидия Викторовна. Работница Третьяковки… Хорошо.

Водитель Артамонов, повезший Гернгросса, с утра был не в духе. Утром он пришел в гараж, и выяснилось, что сменщик подсунул ему машину с оторванным глушителем — гремит, как пустое ведро с горы. Надо было приварить кронштейн, а сварщик начал требовать на чекушку. Пришлось дать, не то проболтался бы в гараже до полудня. Но беда не приходит одна. Поехал он на вокзальную площадь к ленинградскому поезду. Прошел к выходу, чтобы выловить пассажира повыгоднее, и как раз повезло — поймал такого, который в жизни на такси не ездил. И тут же нарвался на контролера. Теперь будут тебя поливать на всех общих и прочих собраниях. А то и выговор навесят… А этот пассажир попался — зануда неизвестно откуда, гудит и гудит: «Скорей, скорей».

— В случае чего мне штраф платить, а не вам, — привычно огрызнулся Артамонов.

— Я платит все штрафы! — решительно заявил Гернгросс.

Артамонов впервые глянул в зеркальце на своего пассажира: кажись, не русский?

Они уже поднимались по склону улицы Горького.

— Куда еще? — опросил Артамонов уже повежливее.

— Вперед и быстро.

— Ясно…

А что ясно, неизвестно. Будет потом кудахтать: ах, мне надо было направо, ах, налево!

— Пожалуйста, отвозить меня Белорусский вокзаль.

— Вот теперь все ясно. К поезду?

— Станция метро, пожалуйста.

— Ясно. Это мы в момент, — Артамонов и в самом деле поддал газу.

У станции метро Гернгросс выскочил из машины, сунул Артамонову пять рублей и тут же смешался с людским потоком, вливавшимся в двери метро. Артамонов посмотрел на счетчик — 47 копеек. Потом посмотрел на новенькую хрустящую пятерку и решил: «Надо подождать — вспомнит, зануда, вернется за сдачей».

Но «зануда» не вернулся. «Оплатил мне сварщика с походом», — усмехнулся Артамонов и, аккуратненько сложив пятерку, спрятал ее в свой личный кошелек…

Милиционер и Лидия Викторовна Олейникова прошли в помещение дирекции, и постовой неторопливо приступил к таинству составления протокола. Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Место рождения?… Он словно не видел, что сидевшую перед ним женщину трясло как в лихорадке и не слышал, как она потерянно твердила: «Он сбежал… Он сбежал…»

Протокол еще не был окончен, как в Третьяковскую примчался коренастый парень в модной клетчатой рубахе навыпуск. Он показал милиционеру свое удостоверение и тихо спросил о чем-то.

Парень, выслушав ответ милиционера, весело осмотрел женщину.

— Вы Олейникова?

— Пятый раз говорю: Олейникова Лидия Викторовна, — начинала сердиться женщина. В самом деле: прицепились к ней, вместо того чтобы догонять палача.

— Вы уж извините, Лидия Викторовна, — улыбнулся парень, — служба у нас такая. Вы не волнуйтесь, меры приняты. Я из госбезопасности. Лейтенант Трегубов. Теперь вы мне все расскажите, Лидия Викторовна. Что это за человек, которого вы опознали? Где вы с ним познакомились? Как? И так далее. Только как можно подробнее…

Когда лейтенант Трегубов вернулся в КГБ и доложил обо всем начальнику отдела, тот быстро отдал по телефону несколько распоряжений, коротко доложил кому-то о происшествии и, наконец, назвал последний номер.

— Это Бабакин говорит. Слушай, помнится мне, что в одном из твоих донесений по «Сатурну», проходивших через меня, было что-то про девушку, которую Мюллер обрабатывал, чтобы закинуть в Москву. Помнишь? Тогда никуда не уходи, сейчас мы зайдем к тебе с лейтенантом Трегубовым. Очень интересная ситуация.

В кабинете полковника Рудина лейтенант Трегубов повторил свой рассказ.

— Ясно. Это она, — сказал Рудин. — Значит, она тогда сломилась?

— Нет. Она сказала, что выжила чудом, а потом, когда ушли немцы, уж своим ходом, как она выразилась, перебралась в Москву, к сестре.

— Поиск уже идет? — спросил Рудин.

— Ищем такси, — ответил Бабакин.

— Генерал Марков информирован?

— Да. Он на четырнадцать ноль-ноль назначил оперативку…

В это время центральная диспетчерская такси уже в шестой раз передавала по радио одно и то же объявление:

— Вниманию всех водителей! Вниманию всех водителей! Если увидите машины за номерами 30–32 и 30–37, передайте их водителям приказ директора парка: немедленно явиться в свой парк. Повторяю…

Это объявление могли слышать только водители радиофицированных машин, а их было еще не так много, да потом еще и не всякий водитель внимательно к этой просьбе отнесется. Старший лейтенант госбезопасности Глебов это понимал и, находясь в таксомоторном парке, старался подавить свое нетерпение.

Первой прибыла машина с номером 30–32. Водителем ее оказалась женщина. И сразу же Глебов документально установил, что в то время, когда случилось происшествие, эта машина по вызову обслуживала народного артиста республики Смирнова-Сокольского.

Артамонов после Гернгросса возил еще с десяток пассажиров и уже после полудня отвез веселую компанию в Химки. И там он влип: у подъезда речного вокзала стояло целое стадо свободных такси. Возвращаться в город пустым накладно, получится холостяк километров на семь. Но он заметил, что такси все же мало-помалу разбирают, и решил ждать своей очереди и подремать.

Его разбудил пожилой водитель.

— Слушай, тебя в гараж начальство требует. Немедленно. По радио с утра трубят. Небось нарушение какое сделал?

— Никаких нарушений не было! — разозлился Артамонов, но вспомнил о контроле на вокзале. — А может, ты ошибся, не обо мне речь?